III
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Эта
необозримая равнина, вся залитая сверкающими огнями, и несметные толпы народа
ослепляют мой взор. Ни одна душа не знает меня, все глядят на меня сверху вниз.
Я теряю способность соображать.
Реина
 а другой день с раннего утра
Жюльен уже сидел в библиотеке и переписывал письма, как вдруг отворилась
маленькая дверца в простенке, искусно замаскированная корешками книг, и
появилась м-ль Матильда. Меж тем как Жюльен с восхищением смотрел на это
остроумное изобретение, м-ль Матильда глядела на него с крайним изумлением и,
по-видимому, была весьма недовольна, встретив его здесь. Она была в папильотках
и показалась Жюльену жесткой, надменной и даже похожей на мужчину. М-ль де
Ла-Моль тайком брала книги из отцовской библиотеки, и ни одна душа в доме не
подозревала об этом. И вот из-за присутствия Жюльена она, оказывается, напрасно
пожаловала сюда сегодня, и это было ей тем более досадно, что она пришла за
вторым томом вольтеровской «Принцессы Вавилонской» – достойным пополнением
монархического и высокорелигиозного воспитания, составляющего славу монастыря
сердца Иисусова. Бедняжке в девятнадцать лет уже требовалось нечто пикантно-остроумное,
иначе ни один роман не интересовал ее.
Часам
к трем в библиотеке появился граф Норбер, он зашел просмотреть газету, на
случай, если вечером зайдет разговор о политике, и выразил удовольствие видеть
Жюльена, о существовании которого он уже успел позабыть. Он был с ним
чрезвычайно любезен и предложил ему поехать кататься верхом.
– Отец
отпускает нас до обеда.
Жюльен
понял, что означало это «нас», и проникся восхищением.
– Ах,
боже мой, господин граф, – сказал Жюльен, – если бы речь шла о том, чтобы
свалить дерево футов восемьдесят в вышину, обтесать его и распилить на доски, я
бы показал себя молодцом, а ездить верхом мне за всю мою жизнь приходилось
разве что раз шесть, не больше.
– Прекрасно,
это будет седьмой, – ответил Норбер.
Жюльен,
вспоминая день встречи короля в Верьере, считал в глубине души, что он превосходно
ездит верхом. Но на обратном пути из Булонского леса, на самом бойком месте
улицы Бак, он, пытаясь увернуться от кабриолета, вылетел из седла и весь
вывалялся в грязи. Счастье, что ему сшили два костюма. За обедом маркиз, желая
поговорить с ним, спросил, хорошо ли они прогулялись. Норбер поспешил ответить,
сказав какую-то общую фразу.
– Господин
граф чрезвычайно великодушен ко мне, – возразил Жюльен. – Я очень
признателен ему и ценю его доброту. Он распорядился дать мне самую смирную и
самую красивую лошадку, но все же он не мог привязать меня к ней, и из-за
отсутствия этой предосторожности я свалился как раз посреди длинной улицы,
перед самым мостом.
Мадемуазель
Матильда, несмотря на все свое старание удержаться, прыснула со смеху, а затем
без всякого стеснения стала расспрашивать о подробностях. Жюльен все рассказал
с необычайной простотой, и у него это вышло очень мило, хотя он этого и не
подозревал.
– Из
этого аббатика будет прок, – сказал маркиз академику. – Провинциал,
который держится так просто при подобных обстоятельствах, это что-то
невиданное, и нигде этого и нельзя увидать! Мало того, он еще рассказывает об
этом своем происшествии в присутствии дам!
Жюльен
так расположил к себе своих слушателей этим рассказом о своем злоключении, что
к концу обеда, когда общий разговор шел уже на другие темы, м-ль Матильда все
еще продолжала расспрашивать брата, интересуясь подробностями этого
происшествия. Слушая ее вопросы и несколько раз поймав на себе ее взгляд,
Жюльен осмелился сам ответить ей, хотя она обращалась не к нему, и все втроем
принялись хохотать, точь-в-точь как если бы это была простая крестьянская
молодежь в какой-нибудь глухой деревушке.
На
другой день Жюльен побывал на двух лекциях по богословию, а затем вернулся в библиотеку,
где ему предстояло переписать десятка два писем. Здесь он застал
расположившегося рядом с его столом какого-то молодого человека, очень
тщательно одетого, но весьма ничтожного на вид и с очень завистливой физиономией.
Вошел
маркиз.
– Что
вы здесь делаете, господин Тамбо? – спросил он этого пришельца строгим
тоном.
– Я
полагал… – начал молодой человек с подобострастной улыбочкой.
– Нет,
сударь, вы ничего не полагали. Вашу попытку надо считать неудавшейся.
Юный
Тамбо вскочил, разозленный, и исчез. Это был племянник академика, приятеля г-жи
де Ла-Моль, который собирался вступить на литературное поприще. Академик
упросил маркиза взять его к себе в секретари. Тамбо работал в особой комнате,
но, узнав, какой привилегией пользуется Жюльен, пожелал и сам пользоваться ею и
перетащил сегодня утром свои письменные принадлежности в библиотеку.
В
четыре часа Жюльен, после некоторых колебаний, решился зайти к графу Норберу.
Тот собирался ехать верхом и, будучи человеком в высшей степени вежливым,
оказался в несколько затруднительном положении.
– Я
думаю, – сказал он Жюльену, – что вы скоро будете брать уроки в
манеже, и через несколько недель я с большим удовольствием буду кататься с
вами.
– Я
хотел иметь честь поблагодарить вас за вашу ко мне доброту. Поверьте мне,
сударь, – прибавил Жюльен весьма проникновенным тоном, – я глубоко
чувствую, как должен быть вам обязан. Если лошадь ваша не пострадала из-за моей
вчерашней неловкости и если она свободна, мне бы хотелось прокатиться на ней
сегодня.
– Как
знаете, дорогой мой Сорель, но только пеняйте на себя, если свернете себе шею.
Считайте, что я сделал вам все предостережения, которых требует благоразумие.
Но дело в том, что уже четыре часа и время терять некогда.
– А
что, собственно, надо делать, чтобы не падать? – спросил Жюльен молодого
графа, когда они уже сидели в седле.
– Много
разных разностей, – отвечал Норбер, хохоча во все горло. – Ну,
например, надо откидывать корпус назад.
Жюльен
поехал крупной рысью. Они выехали на площадь Людовика XVI.
– Ах
вы, юный смельчак! – сказал Норбер. – Смотрите, сколько здесь
экипажей, и правят ими бесшабашные люди. Упади вы, и все эти тильбюри тотчас же
затопчут вас: кому охота портить лошади рот удилами, останавливая ее на полном
ходу!
Раз
двадцать Норбер видел, что Жюльен вот-вот вылетит из седла, но в конце концов
прогулка окончилась благополучно. Когда они вернулись, молодой граф сказал
сестре:
– Позвольте
вам представить отчаяннейшего сорвиголову!
За
обедом, разговаривая с отцом, сидевшим на противоположном конце стола, Норбер
громко превозносил отчаянную храбрость Жюльена. Но это было все, что можно было
похвалить в его верховой езде. Молодой граф слышал утром, как конюхи, чистя
лошадей на дворе, судачили о падении Жюльена и насмехались над ним самым
непристойным образом.
Несмотря
на все эти любезности и доброжелательность, Жюльен скоро почувствовал себя в
этой семье совершенно одиноким. Все здешние обычаи казались ему ужасно
странными, и он то и дело их нарушал. Его промахи доставляли великое
удовольствие лакеям.
Аббат
Пирар уехал в свой приход. «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть
погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам», – так
рассуждал он.
|
