Увеличить |
11
Не раз, когда я раздумывала об этом в одиночестве, меня
охватывал внезапный ужас. Я вскакивала, надевала шляпу, чтоб пойти на ферму —
узнать, как они там живут. Совесть внушала мне, что мой долг — предупредить
Хиндли, растолковать ему, что люди осуждают его образ жизни; но я вспоминала
затем, как закоснел он в своих дурных обычаях, и, не чая обратить его к добру,
не смела переступить порог его печального дома; я даже не была уверена, будут
ли там мои слова приняты, как должно.
Как-то раз я вышла за старые ворота и направилась по дороге
к Гиммертону. Было это как раз о ту пору, до которой я дошла в моем рассказе.
Стоял ясный морозный день; голая земля, дорога твердая и сухая. Я подходила к
каменному столбу у развилины, где от большака отходит налево в поле проселочная
дорога. На нетесаном песчанике вырезаны буквы — с северной стороны Г.П., с
восточной Г., с юго-западной М.С. Это веха на пути к Скворцам, к Перевалу и к
деревне. Солнце зажгло желтым светом серую маковку столба, напомнив мне лето; и
сама не знаю, с чего бы, что-то давнее, детское проснулось в моем сердце.
Двадцать лет назад мы с Хиндли облюбовали это местечко. Я долго глядела на
выветренный камень; и, нагнувшись, разглядела у его основания ямку, все еще
набитую галькой и ракушками, которые мы, бывало, складывали сюда вместе с
другими более тленными вещами. И живо, как наяву, я увидела сидящим здесь на
увядшей траве товарища моих детских игр, — увидела его темную квадратную
голову, наклоненную вперед, и маленькую руку, выгребающую землю куском сланца.
«Бедный Хиндли!» — воскликнула я невольно. И отпрянула: моим обманутым глазам на
мгновение привиделось, что мальчик поднял лицо и глядит на меня! Он исчез; но
тут же меня неодолимо потянуло на Перевал. Суеверное чувство побудило меня
уступить своему желанию. «А вдруг он умер! — подумалось мне, — или
скоро умрет! Вдруг это — предвестие смерти!» Чем ближе я подходила к дому, тем
сильней росло мое волнение; а когда я завидела наш старый дом, меня всю
затрясло. Видение обогнало меня: оно стояло в воротах и смотрело на дорогу.
Такова была моя первая мысль, когда я увидела лохматого кареглазого мальчика,
припавшего румяной щечкой к косяку. Затем, сообразив, я решила, что это, должно
быть, Гэртон — мой Гэртон, не так уж изменившийся за десять месяцев нашей
разлуки.
— Бог тебя благослови, мой маленький! — крикнула
я, тотчас позабыв свой глупый страх. — Гэртон, это я, Нелли! Няня Нелли!
Он отступил на шаг и поднял с земли большой камень.
— Я пришла повидать твоего отца, Гэртон, —
добавила я, угадав по его движению, что если Нелли и жила еще в его памяти, то
он ее не признал во мне.
Он замахнулся, чтобы пустить в меня камень; я принялась
уговаривать, но не могла остановить его: камень попал в мою шляпу; а затем с
лепечущих губок малыша полился поток брани, которая, понимал ли он ее смысл,
или нет, произносилась им с привычной уверенностью и исказила детское личико
поразившей меня злобой. Поверьте, это меня не столько рассердило, сколько
опечалило. Чуть не плача, я достала из кармана апельсин и протянула мальчику,
чтоб расположить его к себе. Он сперва колебался, потом выхватил у меня
гостинец, точно думал, что я собираюсь подразнить его и затем обмануть. Я
показала второй апельсин, держа его так, чтоб он не мог дотянуться.
— Кто тебя научил таким словам, мой мальчик? —
спросила я. — Неужто священник?
— К черту и тебя, и священника! Давай сюда! — ответил
он мне.
— Ответь мне, где ты этому научился, тогда
получишь, — сказала я. — Кто тебя учит?
— Папа-черт, — был ответ.
— Так. И чему ты учишься у папы? — продолжала я.
Он подпрыгнул, чтобы выхватить апельсин. Я подняла выше. — Чему он тебя
учит? — спросила я.
— Ничему, — сказал он, — только чтоб я не
вертелся под ногами. Папа меня терпеть не может, потому что я его ругаю.
— Ага! А ругать папу тебя учит черт? — сказала я.
— Не-ет, — протянул он.
— А кто же?
— Хитклиф.
Я спросила, любит ли он мистера Хитклифа.
— У-гу, — протянул он опять.
Я стала выпытывать, за что он его любит, но добилась столько
слов:
— Не знаю! Папа задаст мне, а он папе… он бранит папу,
когда папа бранит меня. Он говорит, что я могу делать, что хочу.
— А священник не учит тебя читать и писать? —
расспрашивала я.
— Нет, мне сказали, что священнику вышибут… все зубы и…
и заставят проглотить их, если он только переступит наш порог. Так обещал
Хитклиф!
Я отдала ему апельсин и попросила сказать отцу, что женщина,
по имени Нелли Дин, хочет с ним поговорить и ждет его у ворот. Он побежал по
дорожке и скрылся в доме; но вместо Хиндли на крыльце появился Хитклиф; и я тут
же повернула назад, помчалась не чуя ног вниз по дороге и не остановилась, пока
не добежала до развилки, и так мне было страшно, точно я увидела домового. Тут
нет прямой связи с историей мисс Изабеллы, но после этого случая я решила, что
буду держать ухо востро и не пожалею сил, а не дам дурному влиянию захватить
Скворцы: пусть даже я вызову бурю в доме, отказавшись потворствовать во всем
миссис Линтон.
В следующий раз, когда явился Хитклиф, случилось так, что
наша барышня кормила во дворе голубей. За три дня она не перемолвилась ни
словом с невесткой; но свои капризы она тоже бросила, и для нас это было
большим облегчением. Хитклиф, я знала, не имел привычки оказывать много
внимания мисс Линтон. А сейчас, увидев ее, он первым делом обвел осторожным
взглядом весь фасад дома. Я стояла на кухне у окна, но отступила так, чтоб меня
не видели. Затем он пересек площадку, подошел к мисс и что-то ей сказал. Она,
как видно, смутилась и хотела убежать; он удержал ее, положив ей руку на плечо.
Она отворотила лицо: он, по-видимому, задал ей какой-то вопрос, на который она
не желала отвечать. Еще один быстрый взгляд на окна, и, полагая, что его не
видят, негодяй не постыдился ее обнять.
— Иуда! Предатель! — закричала я. — Вы
вздумали вдобавок лицемерить, да? Обманщик!
— Кого ты так, Нелли? — сказал голос Кэтрин позади
меня: поглощенная наблюдением за теми двумя во дворе, я не заметила, как вошла
госпожа.
— Вашего бесценного друга! — ответила я с
жаром. — Эту подлую змею! Ага, он нас заметил — идет в дом! Посмотрю я,
как станет он теперь оправдываться: кружит барышне голову, а вам говорит, что
не выносит ее!
Миссис Линтон видела, как Изабелла вырвалась и побежала в
сад; а минутой позже Хитклиф отворил дверь. Я не сдержалась и дала волю своему
негодованию; но Кэтрин гневно приказала мне замолчать, грозя выпроводить меня
из кухни, если я не придержу свой дерзкий язык.
— Послушать тебя, так каждый подумает, что ты здесь
хозяйка! — кричала она. — Изволь знать свое место! Хитклиф, ты что
тут затеваешь? Я же тебе сказала — оставь Изабеллу в покое! Прошу тебя, не
смущай ее, если ты не наскучил этим домом и не хочешь, чтобы Линтон запер перед
тобою дверь.
— На это он, бог даст, не решится! — ответил
негодяй. Я его уже и тогда ненавидела. — Он с божьей помощью будет и
дальше кроток и терпелив! Мне с каждым днем все больше не терпится отправить
его в рай!
— Замолчи! — сказала Кэтрин и притворила дверь в
комнаты. — Не зли меня. Почему ты нарушил мой запрет? Она ведь не случайно
встретилась с тобой?
— А тебе что? — проворчал он. — Я вправе ее
целовать, если ей это нравится. И ты не вправе возражать. Я не муж твой:
ревновать меня тебе не приходится!
— Я тебя и не ревную, — ответила госпожа, — я
ревную к тебе. Не хмурься и не гляди на меня волком! Если ты любишь Изабеллу,
ты женишься на ней. Но любишь ли ты ее? Скажи правду, Хитклиф! Ага, ты не
отвечаешь. Уверена, что не любишь!
— Да согласится ли еще мистер Линтон, чтоб его сестра
вышла замуж за такого человека? — спросила я.
— Мистер Линтон должен будет
согласиться, — ответила решительно госпожа.
— Можно избавить его от этого труда, — сказал
Хитклиф. — Я отлично обойдусь и без его согласия. Что же касается тебя,
Кэтрин, то позволь мне сказать несколько слов, раз на то пошло. Тебе следует
знать, что я отлично понимаю, как гнусно ты со мной обходишься, — да,
гнусно! Слышишь? И если ты надеешься, что я этого не замечаю, ты глупа; если ты
думаешь, что меня можно утешить сладкими словами, ты — идиотка; и если ты
воображаешь, что я отказался от мести, ты очень скоро убедишься в обратном! А
пока благодарю тебя, что ты открыла мне тайну своей золовки: даю слово, я
воспользуюсь этим, как надо. А ты держись в стороне!
— Что это? Ого! Он показывает себя по-новому! —
вскричала в изумлении миссис Линтон. — Я с тобою гнусно обхожусь?.. И ты
отомстишь? Как ты будешь мстить, неблагодарный пес? И в чем гнусность моего
обхождения?
— Тебе я не собираюсь мстить, — ответил Хитклиф
несколько мягче. — Мой план не в этом. Тиран топчет своих рабов, и они не
восстают против него: они норовят раздавить тех, кто у них под пятой. Тебе
дозволяется замучить меня до смерти забавы ради, — но уж дай и мне
позабавиться в том же духе и, если только можешь, воздержись от оскорблений. Ты
сровняла с землей мой дворец — не строй же теперь лачугу и не умиляйся
собственному милосердию, разрешая мне в ней поселиться. Когда бы я вообразил,
что тебе в самом деле хочется женить меня на Изабелле, я бы перерезал себе горло!
— Ага, беда в том, что я не ревную, да?! —
закричала Кэтрин. — Хорошо, я больше не буду сватать тебе никаких невест:
это все равно, что дарить черту погибшую душу. Для тебя, как для него, одна
отрада — приносить несчастье. Ты это доказал. Эдгар излечился от
раздражительности, которой поддался было при твоем появлении; я начинаю
приходить в равновесие; а ты не находишь себе покоя, если в доме у нас мир, и
решил, как видно, вызвать ссору. Что ж, рассорься с Эдгаром, Хитклиф, обольсти
его сестру: ты напал на самый верный способ отомстить мне.
Разговор оборвался. Миссис Линтон сидела у огня,
раскрасневшаяся и мрачная. Дух, который был у нее на службе, вышел из
повиновения: она не могла ни унять его, ни управлять им. Хитклиф стоял у очага,
скрестив руки на груди, и думал свою злую думу; в таком положении я оставила их
и пошла к господину, недоумевавшему, почему Кэтрин замешкалась внизу.
— Эллен, — сказал он, когда я вошла, — вы не
видели госпожу?
— Видела. Она на кухне, сэр, — ответила я. —
Ее очень расстроило поведение мистера Хитклифа. Да и в самом деле, довольно,
мне кажется, этих дружеских визитов. Излишняя мягкость порой причиняет зло; так
оно и вышло у нас… — И я рассказала о сцене во дворе и передала, насколько
посмела точно, последовавший спор. Я полагала, это не может оказаться гибельным
для миссис Линтон; разве что она сама себя погубит, встав на защиту гостя.
Эдгар Линтон с трудом дослушал меня до конца. Первые же его слова показали, что
он не склонен непременно обелять жену.
— Это недопустимо! — вскричал он. — Просто
позор, что она его считает своим другом и навязывает мне его общество! Позовите
ко мне двух людей из прихожей, Эллен. Кэтрин больше не должна разговаривать с
этим низким негодяем — довольно я ей потакал.
Он спустился вниз и, приказав слугам ждать в коридоре,
прошел со мною на кухню. Те двое возобновили свой гневный спор, — по
крайней мере миссис Линтон нападала теперь с новым рвением. Хитклиф отошел к
окну и понурил голову, как видно, несколько растерявшись перед яростью ее нападок.
Он первый увидел мистера Линтона и поспешил сделать ей знак, чтобы она
замолчала; поняв, в чем дело, она сразу притихла.
— Что такое? — сказал Линтон, обратившись к
ней. — Или ты утратила всякое понятие о приличии? Ты остаешься здесь после
всего, что наговорил тебе этот подлец? Мне думается, ты только потому не
находишь в его словах ничего особенного, что это его обычный разговор; привыкла
сама к его низостям и воображаешь, что и я могу примириться с ними!
— Ты подслушивал у дверей, Эдгар? — спросила
госпожа нарочито небрежным тоном, рассчитанным на то, чтобы раздразнить мужа:
как будто ее нисколько не смущало, что он сердится. Хитклиф, поднявший глаза,
когда тот заговорил, зло усмехнулся при этом ответе: должно быть, нарочно,
чтобы отвлечь на себя внимание мистера Линтона. Это ему удалось; но Эдгар не
собирался доставить гостю развлечение, дав волю своим чувствам.
— До сих пор я был к вам снисходителен, сэр, —
сказал он спокойно. — Не потому, что я не знал вашего жалкого, низкого
нрава. Но я считал, что вы только частично виноваты в нем; и когда Кэтрин
пожелала поддерживать с вами знакомство, я на это неразумно согласился. Ваше
общество — яд, который неизбежно отравляет даже самую чистую душу. По этой
причине — и во избежание более тяжелых последствий — я не намерен впредь
принимать вас в своем доме и требую, чтобы вы немедленно удалились. Если вы
задержитесь хоть на три минуты, вас с позором выведут отсюда.
Хитклиф смерил говорившего насмешливым взглядом.
— Кэти, твой ягненок грозится, точно бык! — сказал
он. — Как бы ему не размозжить свой череп о мой кулак. Ей-богу, мистер
Линтон, мне крайне огорчительно, что вы не стоите хорошего пинка!
Мой господин поглядел на дверь в коридор и сделал мне знак
привести людей: он не собирался самолично схватиться с противником — не хотел
идти на этот риск. Я подчинилась; но миссис Линтон, что-то заподозрив, пошла за
мною следом, и, когда я попробовала их позвать, она оттолкнула меня, захлопнула
дверь и заперла ее на ключ.
— Достойный прием! — сказала она в ответ на
гневно-удивленный взгляд мужа. — Если у тебя не хватает смелости напасть
на него, принеси извинения или дай себя побить. Впредь тебе наука: не
притворяйся храбрецом! Нет, ключа ты не получишь — я его скорее проглочу!
Прекрасно вы меня отблагодарили за мою доброту к вам обоим! За постоянное мое
снисхождение к слабости одного и к злонравию другого я получила в награду лишь
доказательства слепой неблагодарности — до нелепости глупой! Эдгар, я защищала
тебя и твой дом! Но за то, что ты посмел нехорошо помыслить обо мне, я хочу,
чтоб Хитклиф избил тебя до дурноты.
Не потребовалось, однако, никаких побоев, чтобы моему
господину в самом деле стало дурно. Он попробовал отнять у Кэтрин ключ, но она
его для верности зашвырнула в самый жар; и тут мистера Эдгара схватила нервная
судорога, лицо стало мертвенно-бледным. Он, хоть умри, не мог остановить этого
неприятного последствия своего чрезмерного волнения: боль и унижение совсем
сломили его. Он откинулся в кресле и закрыл лицо.
— Праведное небо! В былые дни вас посвятили бы за это в
рыцари! — вскричала миссис Линтон. — Мы сражены! Сражены! А Хитклиф
тебя и пальцем не задел бы, ведь это все равно, как королю двинуть свои войска
на стаю мышей. Не дрожи! Тебя никто не тронет! Ты не ягненок даже, ты —
зайчишка!
— Будь счастлива, Кэти, с этим трусом, у которого в
жилах течет молоко! — сказал ее друг. — Поздравляю тебя с удачным
выбором. И этого жалкого слюнтяя ты предпочла мне! Я не стал бы марать о него
руку, но дал бы ему пинка — и с полным удовольствием. Он, кажется, плачет? Или
собирается упасть в обморок со страху?
Насмешник подошел и толкнул ногою кресло, в котором лежал
Линтон. Лучше бы он держался подальше; мой господин вскочил и нанес ему прямо в
грудь такой удар, который человека послабее, наверно, свалил бы. У Хитклифа на
минуту захватило дух. И пока он не отдышался, мистер Линтон вышел черным ходом
во двор и оттуда вошел в парадное.
— Ну вот! Теперь тебе закрыта сюда дорога! —
закричала Кэтрин. — Уходи скорей! Он вернется с парой пистолетов и с целой
сворой помощников. Если он подслушал нас, он, конечно, никогда тебе не простит.
Ты сыграл с ним злую шутку, Хитклиф! Но уходи, уходи скорей! Мне легче видеть
припертым к стене Эдгара, чем тебя.
— Ты полагаешь, я уйду, когда у меня все внутри горит
от его удара! — взревел Хитклиф. — Клянусь всеми чертями, нет! Я его
раздавлю, как пустой орех, прежде чем оставлю этот дом! Я должен сейчас же
поколотить его, или я когда-нибудь его убью; дай же мне до него добраться, если
тебе дорога его жизнь.
— Он не придет, — сказала я, решившись приврать. —
Идут кучер и два садовника. Вы, конечно, не станете ждать, чтобы они вас
вытолкали за ворота! У них у каждого в руке по дубинке; а хозяин пошел, должно
быть, в гостиную — смотреть в окошко, так ли они исполняют его приказ.
Садовники и кучер в самом деле шли, но с ними и Линтон. Они
были уже во дворе. Хитклиф, подумав, предпочел уклониться от схватки с тремя
слугами; он взял кочергу, вышиб ею дверь и выбежал в коридор, прежде чем те
ввалились с черного хода.
Миссис Линтон, возбужденная до крайности, попросила меня
проводить ее наверх. Она не знала, как я способствовала разыгравшемуся
скандалу, и мне вовсе не хотелось, чтобы ей это стало известно.
— Еще немного, и я сойду с ума, Нелли! — вскричала
она, кидаясь на диван. — Тысяча кузнечных молотов стучит в моей голове!
Предупредите Изабеллу, чтоб она держалась от меня подальше. Весь этот переполох
— из-за нее; и если она или кто другой вздумает теперь еще сильнее распалить
мой гнев, я приду в бешенство. И скажи Эдгару, Нелли, если ты еще увидишь его
до ночи, что мне грозит опасность не на шутку заболеть. И я хотела бы, чтоб так
оно и вышло. Я потрясена — так он меня удивил и огорчил! Его нужно запугать. С
него, пожалуй, станется еще, что он придет и начнет корить меня или жаловаться;
я, понятно, тоже пущусь обвинять, и бог знает чем все это кончится у нас! Ты
ему скажешь, моя хорошая Нелли? Ты же видишь, я совсем в этом деле не виновата.
Что его толкнуло подслушивать у дверей? Хитклиф, когда ты ушла от нас,
наговорил много оскорбительного; но я отвратила бы его от Изабеллы, а остальное
неважно. И вот все пошло прахом. И только потому, что моего супруга обуяла
жажда послушать о себе дурное… в ином дураке она сидит, как бес! Эдгар ровно
ничего не потерял бы, если б не узнал о нашем разговоре. В самом деле, когда он
напустился на меня со своими неуместными нареканиями — после того как я ради
него же до хрипоты отругала Хитклифа, — мне стало все равно, что бы они
там ни сделали друг с другом: я почувствовала, что, чем бы ни кончилась эта
сцена, мы будем разлучены бог знает на какое долгое время! Хорошо же! Если я не
могу сохранить Хитклифа как друга… если Эдгар хочет быть мелким и ревнивым, я
нарочно погублю себя и разобью им обоим сердца, разбив свое. Так я быстро всему
положу конец, когда меня доведут до крайности! Но это последнее средство — на
случай, если не останется больше никакой надежды, и для Линтона это не будет
так уж неожиданно. До сих пор он был осторожен, он боялся меня раздражать; ты
должна разъяснить ему, как опасно отступать от такой политики, должна
напомнить, что моя пылкость, если ее разжечь, переходит в безумие. Я хотела бы,
чтобы с твоего лица сошло наконец это бесстрастие, чтоб отразилось на нем
немного больше тревоги за меня!
Конечно, тупое безразличие, с которым я принимала ее
распоряжения, могло хоть кого разозлить: она говорила с полной искренностью. Но
я считала, что уж если человек заранее располагает обернуть себе на пользу свои
приступы ярости, то он способен, направив к тому свою волю, даже в самый разгар
приступа сохранить над собою достаточную власть, и я не желала «запугивать» ее
мужа, как она меня просила, и усугублять его волнение ради ее эгоистических
целей. Поэтому, встретив господина, когда он направлялся в гостиную, я ничего
ему не сказала, но я позволила себе вернуться назад и послушать, не пойдет ли у
них снова спор. Линтон заговорил первый.
— Не уходи, Кэтрин, — начал он без тени гнева в
голосе, но со скорбной безнадежностью. — Я буду краток. Не препираться я
пришел и не мириться. Я только хочу знать, намерена ли ты после всего, что
сегодня случилось, продолжать свою дружбу…
— О, ради бога! — перебила госпожа и притопнула
ногой, — ради бога, на сегодня довольно! Твою холодную кровь не разжечь до
лихорадки: в твоих жилах течет студеная вода; а в моих все кипит, и, когда я
вижу такое хладнокровие, меня трясет!
— Если хочешь от меня отделаться, ответь на мой
вопрос, — упорствовал мистер Линтон. — Ты должна ответить, а
горячность твоя меня не тревожит. Я убедился, что ты, когда захочешь, умеешь
быть такой же сдержанной, как всякий другой. Намерена ли ты отныне порвать с
Хитклифом — или ты порываешь со мной? Ты не можешь быть другом одновременно и
мне, и ему; и я желаю знать, кого ты выбираешь.
— А я желаю, чтоб меня оставили в покое! —
прокричала Кэтрин с яростью. — Я этого требую! Или ты не видишь, что я еле
держусь на ногах? Эдгар, ты… ты отступаешься от меня?
Она дернула звонок так, что шнур с дребезжанием оборвался; я
вошла неторопливо. Это и святого вывело бы из себя — такое бессмысленное, злое
беснование! Раскинувшись, она билась головой о валик дивана и так скрипела
зубами, что казалось, вот-вот раскрошит их! Мистер Линтон стоял над ней и
глядел в раскаянии и страхе. Он велел мне принести воды. Она задыхалась и не
могла говорить. Я принесла полный стакан и, так как она не стала пить,
побрызгала ей в лицо. Через несколько секунд она вытянулась в оцепенении; глаза
у нее закатились, а щеки, сразу побелев и посинев, приняли мертвенный вид.
Линтон был в ужасе.
— Ничего тут страшного нет, — прошептала я. Мне не
хотелось, чтоб он уступил, хотя в глубине души я и сама ощущала невольный
страх.
— У нее кровь на губах! — сказал он,
содрогнувшись.
— Не обращайте внимания! — ответила я жестко. И я
ему рассказала, как перед его приходом она решила разыграть припадок. По
неосторожности я сообщила это слишком громко, и она услышала; она вскочила,
волосы рассыпались у нее по плечам, глаза горели, мускулы на шее и руках
неестественно напряглись. Я ждала, что мне по меньшей мере переломают кости. Но
она только повела вокруг глазами и кинулась вон из комнаты. Господин приказал
мне последовать за ней; я дошла до дверей ее спальни; не дав мне войти, она
заперла дверь на ключ.
Так как наутро она не соизволила спуститься к завтраку, я
пошла спросить, не пожелает ли она, чтобы ей принесли чего-нибудь в комнату.
«Нет!» — отвечала она повелительно. Тот же вопрос был задан в обед, и когда мы
пили чай, и на следующее утро опять, — но ответ был все тот же. Мистер
Линтон со своей стороны проводил все время в библиотеке и не справлялся, чем
занята жена. Он целый час беседовал с Изабеллой, надеясь, что сестра, как
приличествует девице, выразит свое возмущение по поводу заигрываний Хитклифа;
но он ничего не мог понять из ее уклончивых ответов и был принужден прекратить
допрос, так и не добившись толку; все же в заключение он ее торжественно
предупредил, что если она по сумасбродству своему станет поощрять недостойного
искателя, то сама разорвет этим родственные узы между собою и братом.
|