Увеличить |
Предисловие
Как-то
раз в моем присутствии один из канцлерских судей любезно объяснил обществу примерно
в полтораста человек, которых никто не подозревал в слабоумии, что хотя
предубеждения против Канцлерского суда распространены очень широко (тут судья,
кажется, покосился в мою сторону), но суд этот на самом деле почти безупречен.
Правда, он признал, что у Канцлерского суда случались кое-какие незначительные
промахи — один-два на протяжении всей его деятельности, но они были не так
велики, как говорят, а если и произошли, то только лишь из-за «скаредности общества»:
ибо это зловредное общество до самого последнего времени решительно
отказывалось увеличить количество судей в Канцлерском суде[1], установленное — если не
ошибаюсь — Ричардом Вторым[2],
а впрочем, неважно, каким именно королем.
Эти
слова показались мне шуткой, и, не будь она столь тяжеловесной, я решился бы
включить ее в эту книгу и вложил бы ее в уста Велеречивого Кенджа или мистера
Воулса, так как ее, вероятно, придумал либо тот, либо другой. Они могли бы даже
присовокупить к ней подходящую цитату из шекспировского сонета:
Красильщик
скрыть не может ремесло,
Так
на меня проклятое занятье
Печатью
несмываемой легло.
О,
помоги мне смыть мое проклятье![3]
Но
скаредному обществу полезно знать о том, что именно происходило и все еще
происходит в судейском мире, поэтому заявляю, что все написанное на этих
страницах о Канцлерском суде — истинная правда и не грешит против правды.
Излагая дело Гридли, я только пересказал, не изменив ничего по существу,
историю одного истинного происшествия, опубликованную беспристрастным человеком,
который по роду своих занятий имел возможность наблюдать это чудовищное злоупотребление
с самого начала и до конца. В настоящее время[4]
в суде разбирается тяжба, которая была начата почти двадцать лет тому назад; в
которой иногда выступало от тридцати до сорока адвокатов одновременно; которая
уже обошлась в семьдесят тысяч фунтов, истраченных на судебные пошлины; которая
является дружеской тяжбой и которая (как меня уверяют) теперь не ближе к концу,
чем в тот день, когда она началась. В Канцлерском суде разбирается и другая
знаменитая тяжба, все еще не решенная, а началась она в конце прошлого столетия
и поглотила в виде судебных пошлин уже не семьдесят тысяч фунтов, а в два с
лишком раза больше. Если бы понадобились другие доказательства того, что тяжбы,
подобные делу «Джарндисы против Джарндисов», существуют, я мог бы в изобилии
привести их на этих страницах к стыду… скаредного общества.
Есть еще
одно обстоятельство, о котором я хочу коротко упомянуть. С того самого дня, как
умер мистер Крук, некоторые лица отрицают, что так называемое самовозгорание
возможно; после того как кончина Крука была описана, мой добрый друг, мистер
Льюис[5]
(быстро убедившийся в том, что глубоко ошибается, полагая, будто специалисты
уже перестали изучать это явление), опубликовал несколько остроумных писем ко
мне, в которых доказывал, что самовозгорания быть не может. Должен заметить,
что я не ввожу своих читателей в заблуждение ни умышленно, ни по небрежности и,
перед тем как писать о самовозгорании, постарался изучить этот вопрос. Известно
около тридцати случаев самовозгорания, и самый знаменитый из них, происшедший с
графиней Корнелией де Баиди Чезенате, был тщательно изучен и описан веронским
пребендарием[6]
Джузеппе Бианкини, известным литератором, опубликовавшим статью об этом случае
в 1731 году в Вероне и позже, вторым изданием, в Риме. Обстоятельства смерти
графини не вызывают никаких обоснованных сомнений и весьма сходны с обстоятельствами
смерти мистера Крука. Вторым в ряду наиболее известных происшествий этого рода
можно считать случай, имевший место в Реймсе шестью годами раньше и описанный
доктором Ле Ка, одним из самых известных хирургов во Франции. На этот раз
умерла женщина, мужа которой, по недоразумению, обвинили в ее убийстве, но
оправдали после того, как он подал хорошо аргументированную апелляцию в
вышестоящую инстанцию, так как свидетельскими показаниями было неопровержимо
доказано, что смерть последовала от самовозгорания. Я не считаю нужным добавлять
к этим знаменательным фактам и тем общим ссылкам на авторитет специалистов,
которые даны в главе XXXIII[7],
мнения и исследования знаменитых профессоров-медиков, французских, английских и
шотландских, опубликованные в более позднее время; отмечу только, что не откажусь
от признания этих фактов, пока не произойдет основательное «самовозгорание» тех
свидетельств, на которых основываются суждения о происшествиях с людьми.
В
«Холодном доме» я намеренно подчеркнул романтическую сторону будничной жизни.
|