Увеличить |
Часть вторая
«Земля под властью
марсиан»
1. Под пятой
В первой
книге я сильно отклонился в сторону от своих собственных приключений, рассказывая
о похождениях брата. Пока разыгрывались события, описанные в двух последних
главах, мы со священником сидели в пустом доме в Голлифорде, где мы спрятались,
спасаясь от черного газа. С этого момента я и буду продолжать свой рассказ. Мы
оставались там всю ночь с воскресенья на понедельник и весь следующий день,
день паники, на маленьком островке дневного света, отрезанные от остального
мира черным газом. Эти два дня мы провели в тягостном бездействии.
Я очень
тревожился за жену. Я представлял ее себе в Лезерхэде; должно быть, она перепугана,
в опасности и уверена, что меня уже нет в живых. Я ходил по комнатам,
содрогаясь при мысли о том, что может случиться с пей в мое отсутствие. Я не
сомневался в мужестве своего двоюродного брата, но он был не из тех людей,
которые быстро замечают опасность и действуют без промедления. Здесь
требовалась не храбрость, а осмотрительность. Единственным утешением для меня
было то, что марсиане двигались к Лондону, удаляясь от Лезерхэда. Такая тревога
изматывает человека. Я очень устал, и меня раздражали постоянные вопли
священника и его эгоистическое отчаяние. После нескольких безрезультатных
попыток его образумить, я ушел в одну из комнат, очевидно, классную, где
находились глобусы, модели и тетради. Когда он пробрался за мной и туда, я
полез на чердак и заперся там в каморке; мне хотелось остаться наедине со своим
горем.
В
течение этого дня и следующего мы были безнадежно отрезаны от мира черным
газом. В воскресенье вечером мы заметили признаки людей в соседнем доме: чье-то
лицо у окна, свет, хлопанье дверей. Не знаю, что это были за люди и что стало с
ними. На другой день мы их больше не видели. Черный газ в понедельник утром
медленно сползал к реке, подбираясь все ближе и ближе к нам, и наконец
заклубился по дороге перед самым домом, где мы скрывались.
Около
полудня в поле показался марсианин, выпускавший из какого-то прибора струю горячего
пара, который со свистом ударялся о стены, разбивая оконные стекла, и обжег
руку священнику, когда тот выбежал на дорогу из комнаты. Когда много времени
спустя мы прокрались в отсыревшие от пара комнаты и снова выглянули на улицу,
вся земля к северу была словно запорошена черным снегом. Взглянув на долину
реки, мы были очень удивлены, заметив у черных сожженных лугов какой-то
странный красноватый оттенок.
Мы не
Сразу сообразили, насколько это меняло наше положение, – мы видели только,
что теперь нечего бояться черного газа. Наконец я понял, что мы свободны и
можем уйти, что дорога к спасению открыта. Мной снова овладела жажда
деятельности. Но священник по-прежнему находился в состоянии крайней апатии.
– Мы
здесь в полной безопасности, – повторял он, – в полной безопасности.
Я решил
покинуть его (о, если бы я это сделал!) и стал запасаться провиантом и питьем,
помня о наставлениях артиллериста. Я нашел масло и тряпку, чтобы перевязать
свои ожоги, захватил шляпу и фуфайку, обнаруженные в одной из спален. Когда
священник понял, что я решил уйти один, он тоже начал собираться. Нам как будто
ничто не угрожало, и мы отправились по почерневшей дороге на Санбэри. По моим
расчетам, было около пяти часов вечера.
В
Санбэри и на дороге валялись скорченные трупы людей и лошадей, опрокинутые повозки
и разбросанная поклажа; все было покрыто слоем черной пыли. Этот угольно-черный
покров напомнил мне все то, что я читал о разрушении Помпеи. Мы дошли
благополучно до Хэмптон-Корт, удрученные странным и необычным видом местности;
в Хэмптон-Корт мы с радостью увидели клочок зелени, уцелевшей от гибельной
лавины. Мы прошли через Баши-парк, где под каштанами бродили лани; вдалеке
несколько мужчин и женщин спешили к Хэмптону. Наконец, мы добрались до
Туикенхема. Здесь в первый раз мы встретили людей.
Вдали за
Хемом и Питерсхемом все еще горели леса. Туикенхем избежал тепловых лучей и
черного газа, и там попадались люди, но никто не мог сообщить нам ничего
нового. Почти все они так же, как и мы, спешили дальше, пользуясь затишьем. Мне
показалось, что кое-где в домах еще оставались жители, вероятно, слишком
напуганные, чтобы бежать. И здесь, на дороге, виднелись следы панического
бегства. Мне ясно запомнились три изломанных велосипеда, лежавших кучей и
вдавленных в грунт проехавшими по ним колесами. Мы перешли Ричмондский мост
около половины девятого. Мы спешили, чтобы поскорей миновать открытый мост, но
я все же заметил какие-то красные груды в несколько футов шириной, плывшие вниз
по течению. Я не знал, что это такое, – мне некогда было разглядывать; я
дал им страшное истолкование, хотя для этого не было никаких оснований. Здесь,
в сторону Сэррея, тоже лежала черная пыль, бывшая недавно газом, и валялись
трупы, особенно много у дороги к станции. Марсиан мы не видели, пока не подошли
к Барнсу.
Селение
казалось покинутым; мы увидели там трех человек, бежавших по переулку к реке.
На вершине холма горел Ричмонд; за Ричмондом следов черного газа не было видно.
Когда мы
приближались к Кью, мимо нас пробежало несколько человек и над крышами домов –
ярдов за сто от нас – показалась верхняя часть боевой машины марсианина. Стоило
марсианину взглянуть вниз – и мы пропали бы. Мы оцепенели от ужаса, потом
бросились в сторону и спрятались в каком-то сарае. Священник присел на землю,
всхлипывая и отказываясь идти дальше.
Но я решил
во что бы то ни стало добраться до Лезерхэда и с наступлением темноты двинуться
дальше. Я пробрался сквозь кустарник, прошел мимо большого дома с пристройками
и вышел на дорогу к Кью. Священника я оставил в сарае, но он вскоре догнал
меня.
Трудно
себе представить что-либо безрассуднее этой попытки. Было очевидно, что мы
окружены марсианами. Едва священник догнал меня, как мы снова увидели вдали, за
полями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, возможно, тот же самый, а
может быть, другой. Четыре или пять маленьких черных фигурок бежали от пего по
серо-зеленому полю: очевидно, марсианин преследовал их. В три шага он их
догнал; они побежали из-под его ног в разные стороны по радиусам. Марсианин не
прибег к тепловому лучу и не уничтожил их. Он просто подобрал их всех в большую
металлическую корзину, висевшую позади.
В первый
раз мне пришло в голову, что марсиане, быть может, вовсе не хотят уничтожить
людей, а собираются воспользоваться побежденным человечеством для других целей.
С минуту мы стояли, пораженные ужасом; потом повернули назад и через ворота
прокрались в обнесенный стеной сад, заползли в какую-то яму, едва осмеливаясь
перешептываться друг с другом, и лежали там, пока на небе не блеснули звезды.
Было,
должно быть, около одиннадцати часов вечера, когда мы решились повторить нашу
попытку и пошли уже не по дороге, а полями, вдоль изгородей, всматриваясь в
темноте – я налево, священник направо, – нет ли марсиан, которые,
казалось, все собрались вокруг нас. В одном месте мы натолкнулись на почерневшую,
опаленную площадку, уже остывшую и покрытую пеплом, с целой грудой трупов,
обгорелых и обезображенных, – уцелели только ноги и башмаки. Тут же валялись
туши лошадей, на расстоянии, может быть, пятидесяти футов от четырех
разорванных пушек с разбитыми лафетами.
Селение
Шин, по-видимому, избежало разрушения, но было пусто и безмолвно. Здесь нам
больше не попадалось трупов; впрочем, ночь была до того темна, что мы не могли
разглядеть даже боковых улиц. В Шипе мой спутник вдруг стал жаловаться на
слабость и жажду, и мы решили зайти в один из домов.
Первый
дом, куда мы проникли через окно, оказался небольшой виллой с полусорванной
крышей; я не мог найти там ничего съедобного, кроме куска заплесневелого сыра.
Зато там была вода и можно было напиться; я захватил попавшийся мне на глаза
топор, который мог пригодиться нам при взломе другого дома.
Мы
подошли к тому месту, где дорога поворачивает на Мортлейк. Здесь среди
обнесенного стеной сада стоял белый дом; в кладовой мы нашли запас
продовольствия: две ковриги хлеба, кусок сырого мяса и пол-окорока. Я
перечисляю все это так подробно потому, что в течение двух следующих недель нам
пришлось довольствоваться этим запасом. На полках мы нашли бутылки с пивом, два
мешка фасоли и пучок вялого салата. Кладовая выходила в судомойню, где лежали
дрова и стоял буфет. В буфете мы нашли почти дюжину бургундского, мясные и
рыбные консервы и две жестянки с бисквитами.
Мы
сидели в темной кухне, так как боялись зажечь огонь, ели хлеб с ветчиной и пили
пиво из одной бутылки. Священник, по-прежнему пугливый и беспокойный, почему-то
стоял за то, чтобы скорее идти, и я едва уговорил его подкрепиться. Но тут
произошло событие, превратившее нас в пленников.
– Вероятно,
до полуночи еще далеко, – сказал я, и тут вдруг блеснул ослепительный
зеленый свет. Вся кухня осветилась на мгновение зеленым блеском. Затем
последовал такой удар, какого я никогда не слыхал ни раньше, ни после.
Послышался звон разбитого стекла, грохот обвалившейся каменной кладки, посыпалась
штукатурка, разбиваясь на мелкие куски о наши головы. Я повалился на пол,
ударившись о выступ печи, и лежал оглушенный. Священник говорил, что я долго
был без сознания. Когда я пришел в себя, кругом снова было темно и священник
брызгал на меня водой; его лицо было мокро от крови, которая, как я после
разглядел, текла из рассеченного лба.
В
течение нескольких минут я не мог сообразить, что случилось. Наконец память мало-помалу
вернулась ко мне. Я почувствовал на виске боль от ушиба.
– Вам
лучше? – шепотом спросил священник.
Я не
сразу ответил ему. Потом приподнялся и сел.
– Не
двигайтесь, – сказал он, – пол усеян осколками посуды из буфета. Вы
не сможете двигаться бесшумно, а мне кажется, они совсем рядом.
Мы
сидели так тихо, что каждый слышал дыхание другого. Могильная тишина; только
раз откуда-то сверху упал не то кусок штукатурки, не то кирпич. Снаружи, где-то
очень близко, слышалось металлическое побрякивание.
– Слышите? –
сказал священник, когда звук повторился.
– Да, –
ответил я. – Но что это такое?
– Марсианин! –
прошептал священник.
Я снова
прислушался.
– Это
был не тепловой луч, – сказал я и подумал, что один из боевых треножников
наткнулся на дом. На моих глазах треножник налетел на церковь в Шеппертоне.
В таком
выжидательном положении мы просидели неподвижно в течение трех или четырех
часов, пока не рассвело. Наконец свет проник к нам, но не через окно, которое
оставалось темным, а сквозь треугольное отверстие в стене позади нас, между
балкой и грудой осыпавшихся кирпичей. В серых, предутренних сумерках мы в
первый раз разглядели внутренность кухни.
Окно
было завалено рыхлой землей, которая насыпалась на стол, где мы ужинали, и покрывала
пол. Снаружи земля была взрыта и, очевидно, засыпала дом. В верхней части
оконной рамы виднелась исковерканная дождевая труба. Пол был усеян металлическими
обломками. Конец кухни, ближе к жилым комнатам, осел, и когда рассвело, то нам
стало ясно, что большая часть дома разрушена. Резким контрастом с этими
развалинами был чистенький кухонный шкаф, окрашенный в бледно-зеленый цвет,
обои в белых и голубых квадратах и две раскрашенные картинки на стене.
Когда
стало совсем светло, мы увидели в щель фигуру марсианина, стоявшего, как я
понял потом, на страже над еще не остывшим цилиндром. Мы осторожно поползли из
полутемной кухни в темную судомойню.
Вдруг меня
осенило: я понял, что случилось.
– Пятый
цилиндр, – прошептал я, – пятый выстрел с Марса попал в этот дом и
похоронил нас под развалинами!
Священник
долго молчал, потом прошептал:
– Господи,
помилуй нас!
И стал
что-то бормотать про себя.
Все было
тихо, мы сидели, притаившись в судомойне.
Я боялся
даже дышать и замер на месте, пристально глядя на слабо освещенный четырехугольник
кухонной двери. Я едва мог разглядеть лицо священника – неясный овал, его
воротничок и манжеты. Снаружи послышался звон металла, потом резкий свист и
шипение, точно у паровой машины. Все эти загадочные для нас звуки раздавались
непрерывно, все усиливаясь и нарастая. Вдруг послышался какой-то размеренный
вибрирующий гул, от которого все кругом задрожало и посуда в буфете зазвенела.
Свет померк, и дверь кухни стала совсем темной. Так мы сидели долгие часы,
молчаливые, дрожащие, пока наконец не заснули от утомления…
Я
очнулся, чувствуя сильный голод. Вероятно, мы проспали большую часть дня. Голод
придал мне решимости. Я сказал священнику, что отправлюсь на поиски еды, и
пополз по направлению к кладовой. Он ничего не ответил, по как только услыхал,
что я начал есть, тоже приполз ко мне.
|