11. У окна
Я уже
говорил о том, что подвержен быстрой смене настроений. Очень скоро я почувствовал,
что промок и что мне холодно. На ковре у моих ног набралась целая лужа. Я почти
машинально встал, прошел в столовую и выпил немного виски, потом решил
переодеться.
Переменив
платье, я поднялся в свой кабинет, почему именно туда, я и сам не знаю. Из окна
были видны деревья и железнодорожная станция около Хорселлской пустоши. В суматохе
отъезда мы забыли закрыть это окно. В коридоре было темно, и комната тоже
казалась темной по контрасту с пейзажем в рамке окна. Я остановился в дверях,
как вкопанный.
Гроза
прошла. Башни Восточного колледжа и сосны вокруг него исчезли; далеко вдали в
красном свете виднелась пустошь и песчаный карьер. На фоне зарева метались
гигантские причудливые черные тени.
Казалось,
вся окрестность была охвачена огнем: по широкому склону холма пробегали языки
пламени, колеблясь и извиваясь в порывах затихающей бури, и отбрасывали красный
отсвет на стремительные облака. Иногда дым близкого пожарища заволакивал окно и
скрывал тени марсиан. Я не мог рассмотреть, что они делали; их очертания
вырисовывались неясно, они возились над темной грудой, которую я не мог разглядеть.
Я не видел и ближайшего пожара, хотя отблеск его играл на стенах и на потолке
кабинета. Чувствовался сильный запах горящей смолы.
Я тихо
притворил дверь и подкрался к окну. Передо мной открылся более широкий вид – от
домов вокруг станции Уокинг до обугленных, почерневших сосновых лесов Байфлита.
Вблизи арки на линии железной дороги, у подножия холма, что-то ярко горело;
многие дома вдоль дороги к Мэйбэри и на улицах вблизи станции тлели в грудах
развалин. Сперва я не мог разобрать, что горело на линии железной дороги; огонь
перебегал по какой-то черной груде, направо виднелись желтые продолговатые
предметы. Потом я разглядел, что это был потерпевший крушение поезд; передние
вагоны были разбиты и горели, а задние еще стояли на рельсах.
Между
этими тремя очагами света – домами, поездом и охваченными пламенем окрестностями
Чобхема – тянулись черные полосы земли, кое-где пересеченные полосками тлеющей
и дымящейся почвы. Это странное зрелище – черное пространство, усеянное
огнями, – напомнило мне гончарные заводы ночью. Сначала я не заметил
людей, хотя и смотрел очень внимательно. Потом я увидел у станции Уокинг, на линии
железной дороги, несколько мечущихся темных фигурок.
И этим
огненным хаосом был тот маленький мирок, в котором я безмятежно жил столько лет!
Я не знал, что произошло в течение последних семи часов; я только начинал
смутно догадываться, что есть какая-то связь между этими механическими
колоссами и теми неповоротливыми чудовищами, которые на моих глазах выползли из
цилиндра. С каким-то странным любопытством стороннего зрителя я придвинул свое
рабочее кресло к окну, уселся и начал наблюдать; особенно заинтересовали меня
три черных гиганта, расхаживавшие в свете пожарища около песчаного карьера.
Они,
видимо, были очень заняты. Я старался догадаться, что они там делают. Неужели
это одухотворенные механизмы? Но ведь это невозможно. Может быть, в каждом из
них сидит марсианин и двигает, повелевает, управляет им так же, как
человеческий мозг управляет телом. Я стал сравнивать их с нашими машинами и в первый
раз в жизни задал себе вопрос: какими должны казаться разумному, но менее развитому,
чем мы, существу броненосцы или паровые машины?
Гроза
пронеслась, небо очистилось. Над дымом пожарищ блестящий, крохотный, как булавочная
головка, Марс склонялся к западу. Какой-то солдат полез в мой сад. Я услыхал
легкое царапанье и, стряхнув владевшее мной оцепенение, увидел человека,
перелезающего через частокол. Мой столбняк сразу прошел, и я быстро высунулся в
окно.
– Тсс… –
прошептал я.
Он в
нерешительности уселся верхом на заборе. Потом спрыгнул в сад и, согнувшись, бесшумно
ступая, прокрался через лужайку к углу дома.
– Кто
там? – шепотом спросил он, стоя под окном и глядя вверх.
– Куда
вы идете? – спросил я.
– Я
и сам не знаю.
– Вы
ищете, где бы спрятаться?
– Да.
– Войдите
в дом, – сказал я.
Я сошел
вниз и открыл дверь, потом снова запер ее. Я не мог разглядеть лица солдата. Он
был без фуражки, мундир был расстегнут.
– О
господи! – сказал он, когда я впустил его.
– Что
случилось? – спросил я.
– И
не спрашивайте. – Несмотря на темноту, я увидел, что он безнадежно махнул
рукой. – Они смели нас, просто смели, – повторял он.
Почти
машинально он вошел за мной в столовую.
– Выпейте
виски, – предложил я, наливая ему солидную порцию.
Он
выпил. Потом опустился на стул у стола, уронил голову на руки и расплакался,
как ребенок. Забыв о своем недавнем приступе отчаяния, я с удивлением смотрел
на него.
Прошло
довольно много времени, пока он овладел собой и смог отвечать на мои вопросы.
Он говорил отрывисто и путано. Он был ездовым в артиллерии и принял участие в
бою только около семи часов вечера. В это время стрельба на пустоши была в
полном разгаре; говорили, что первая партия марсиан медленно ползет ко второму
цилиндру под прикрытием металлической брони.
Потом
эта металлическая броня превратилась в треножник, очевидно, в ту первую военную
машину, которую я увидел. Орудие, при котором находился мой гость, было
установлено близ Хорселла для обстрела песчаного карьера, и это ускорило
события. Когда ездовые с лафетом отъезжали в сторону, его лошадь оступилась и
упала, сбросив его в рытвину. В ту же минуту пушка взлетела на воздух вместе со
снарядами; все было охвачено огнем, и он очутился погребенным под грудой
обгорелых трупов людей и лошадей.
– Я
лежал тихо, – рассказывал он, – полумертвый от страха. На меня
навалилась передняя часть лошади. Они нас смели. А запах, боже мой! Точно
пригорелое жаркое. Я расшиб спину при падении. Так я лежал, пока мне не стало
немного лучше. Только минуту назад мы ехали, точно на парад, – и вдруг разбиты,
сметены, уничтожены.
– Нас
смели! – повторял он.
Он долго
прятался под тушей лошади, посматривая украдкой на пустошь. Кардиганский полк
пытался броситься в штыки – его мигом уничтожили. Потом чудовище поднялось на
ноги и начало расхаживать по пустоши, преследуя немногих спасавшихся бегством.
Вращавшийся колпак на нем напоминал голову человека в капюшоне. Какое-то
подобие руки держало металлический ящик сложного устройства, из которого
вылетали зеленые искры и ударял тепловой луч.
Через
несколько минут на пустоши, насколько он мог видеть, не осталось ни одного
живого существа; кусты и деревья, еще не обратившиеся в обугленные остовы,
горели. Гусары стояли на дороге в ложбинке, и он их не видел. Он слышал, как
застрочили пулеметы, потом все смолкло. Гигант долго не трогал станцию Уокинг и
окрестные дома. Потом скользнул тепловой луч, и городок превратился в груду
пылающих развалин. После этого чудовище выключило тепловой луч и, повернувшись
спиной к артиллеристу, зашагало по направлению к дымившемуся сосновому лесу,
где упал второй цилиндр. В следующий миг из ямы поднялся другой сверкающий
титан.
Второе
чудовище последовало за первым. Тут артиллерист осторожно пополз по горячему
пеплу сгоревшего вереска к Хорселлу. Ему удалось доползти до канавы, тянувшейся
вдоль края дороги, и таким образом он добрался до Уокинга. Дальнейший рассказ
артиллериста состоял почти из одних междометий. Через Уокинг нельзя было
пройти. Немногие уцелевшие жители, казалось, сошли с ума; другие сгорели заживо
или получили ожоги. Он повернул в сторону от пожара и спрятался в дымящихся
развалинах; тут он увидел, что чудовище возвращается. Оно настигло одного из
бегущих, схватило его своим стальным щупальцем и размозжило ему голову о
сосновый пень. Когда стемнело, артиллерист пополз дальше и добрался до
железнодорожной насыпи.
Потом
он, крадучись, направился через Мэйбэри в сторону Лондона, думая, что там будет
безопасней. Люди прятались в погребах, канавах, и многие из уцелевших бежали к
Уокингу и Сэнду. Его мучила жажда. Около железнодорожной арки он увидел
разбитый водопровод: вода била ключом из лопнувшей трубы.
Вот все,
что я мог у него выпытать. Он несколько успокоился, рассказав мне обо всем, что
ему пришлось видеть. С полудня он ничего не ел; он упомянул об этом еще в
начале своего рассказа; я нашел в кладовой немного баранины, хлеба и принес ему
поесть. Мы не зажигали лампу, боясь привлечь внимание марсиан, и паши руки
часто соприкасались, нащупывая еду. Пока он рассказывал, окружающие предметы
стали неясно выступать из мрака, за окном уже можно было различить вытоптанную
траву и поломанные кусты роз. Казалось, по лужайке промчалась толпа людей или
стадо животных. Теперь я мог рассмотреть лицо артиллериста, перепачканное, бледное, –
такое же, вероятно, было и у меня.
Насытившись,
мы осторожно поднялись в мой кабинет, и я снова выглянул в открытое окно. За
одну ночь цветущая долина превратилась в пепелище. Пожар угасал. Там, где
раньше бушевало пламя, теперь чернели клубы дыма. Разрушенные и развороченные;
дома, поваленные, обугленные деревья – вся эта страшная, зловещая картина,
скрытая до сих пор ночным мраком, теперь, в предрассветных сумерках, отчетливо
предстала перед нами. Кое-что чудом уцелело среди всеобщего разрушения: белый
железнодорожный семафор, часть оранжереи, зеленеющей среди развалин. Никогда
еще в истории войн не было такого беспощадного всеобщего разрушения. Поблескивая
в утреннем свете, три металлических гиганта стояли около ямы, и их колпаки
поворачивались, как будто они любовались произведенным ими опустошением.
Мне
показалось, что яма стала шире. Спирали зеленого дыма беспрерывно взлетали
навстречу разгоравшейся заре – поднимались, клубились, падали и исчезали.
Около
Чобхема вздымались столбы пламени. Они превратились в столбы кровавого дыма при
первых лучах солнца.
|
