Увеличить |
Предисловие[1]
В предисловии к первому изданию «Посмертных Записок
Пиквикского Клуба» было указано, что их цель — показать занимательных героев и
занимательные приключения; что в ту пору автор и не пытался развить
замысловатый сюжет и даже не считал это осуществимым, так как «Записки» должны
были выходить отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он
постепенно отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что
касается одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня
научили и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между
собой более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы.
Мне известны различные версии возникновения этих Пиквикских
Записок, и для меня, во всяком случае, они отличались прелестью, полной
неожиданности. Появление время от времени подобных домыслов дало мне
возможность заключить, что мои читатели интересуются этим вопросом, а потому я
хочу рассказать о том, как родились эти Записки.
Был я молод — мне было двадцать два — двадцать три
года, — когда мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие
произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для
«Олд Монсли Мегезин» (позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями
мистера Джорджа Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь
сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг — в то
время я, да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным
воспоминаниям о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и
распространяемых странствующими торговцами по всей стране, — помню, над
иными из них я проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни.
Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед
компаньоном, представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, —
его я никогда не видел ни до, ни после этого, — из чьих рук купил два-три
года назад первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано
первое мое вдохновенное произведение из «Очерков» под заглавием «Мистер Миннс и
его кузен»; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в
темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит. По
сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо глаза
мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид улицы, да
и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал моему
посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым
предзнаменованием, после чего мы приступили к делу.
Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я
ежемесячно писал нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр,
которые создаст мистер Сеймур[2],
и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у моего посетителя
возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих гравюр явится «Клуб
Нимрода», члены которого должны охотиться, удить рыбу и всегда при этом
попадать в затруднительное положение из-за отсутствия сноровки. Подумав, я
возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но отнюдь не склонен выдавать
себя за великого спортсмена, если не считать области передвижения во всех видах
что идея эта отнюдь не нова и была не раз уже использована; что было бы гораздо
лучше, если бы гравюры естественно возникали из текста, и что мне хотелось бы
идти своим собственным путем с большей свободой выбирать людей и сцены из
английской жизни, и я боюсь, что в конце концов я так и поступлю, независимо от
того, какой путь изберу для себя, приступая к делу. С моим мнением согласились,
я задумал мистера Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур,
пользуясь гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя
— сей последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего
костюм и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о
первоначальном замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля
ввел специально для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы
вместо тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая
нас смерть мистера Сеймура, — до выхода из печати второго выпуска, —
привела к незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан
в тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок
сохранился до самого конца.
С большой неохотой я вынужден коснуться туманных и
бессвязных утверждений, сделанных якобы в интересах мистера Сеймура, будто он
принимал какое-то участие в замысле этой книги или каких-то ее частей, о чем не
указано с надлежащей определенностью в предшествующих строках. Из уважения к
памяти брата-художника и из уважения к самому себе я ограничусь здесь
перечислением следующих фактов:
Мистер Сеймур не создавал и не предлагал ни одного эпизода,
ни одной фразы и ни единого слова, которые можно найти в этой книге. Мистер
Сеймур скончался, когда были опубликованы только двадцать четыре страницы этой
книги, а последующие сорок восемь еще не были написаны. Никогда я не видел
почерка мистера Сеймура. И только один раз в жизни я видел самого мистера
Сеймура, а было это за день до его смерти, и тогда он не делал никаких
предложений. Видел я его в присутствии двух человек, ныне здравствующих,
которым прекрасно известны все эти факты, и их письменное свидетельство
находится у меня. И, наконец, мистер Эдуард Чепмен (оставшийся в живых
компаньон фирмы Чепмен и Холл) изложил в письменной форме, из предосторожности,
то, что ему лично известно о происхождении и создании этой книги, о чудовищности
упомянутых необоснованных утверждений и о явной невозможности (детально
проверенной) какого бы то ни было их правдоподобия. Следуя принятому мною
решению быть снисходительным, я не буду цитировать сообщение мистера Эдуарда
Чепмена о том, как отнесся его компаньон, ныне покойный, к упомянутым
претензиям.
«Боз», мой псевдоним в «Морнинг Кроникл» и в «Олд Монсли
Мегезин», появившийся и на обложке ежемесячных выпусков этой книги и
впоследствии еще долго остававшийся за мной, — прозвище моего любимого
младшего брата, которого я окрестил «Мозес» в честь векфилдского священника;
это имя в шутку произносили в нос, оно превратилось в Бозес и уменьшительно — в
Боз. Это было словечко из домашнего обихода, хорошо знакомое мне задолго до
того, как я стал писателем, и потому-то я выбрал его для себя.
О мистере Пиквике говорили, что, по мере того как
развертывались события, в характере его произошла решительная перемена и что он
стал добрее и разумнее. По моему мнению, такая перемена не покажется моим
читателям надуманной или неестественной, если они вспомнят, что в реальной
жизни особенности и странности человека, в котором есть что-то чудаковатое,
обычно производят на нас впечатление поначалу, и, только познакомившись с ним
ближе, мы начинаем видеть глубже этих поверхностных черт и узнавать лучшую его
сторону.
Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не
замечают разницы (а иные ее не заметили, когда только что появились в печати
«Пуритане»[3]) между религией и
ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между смиренным
почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы Писания — но
не духа его — в самые банальные разногласия и в самые пошлые житейские
дела, — пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира направлена
всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее: в этой книге
последнее явление изображено в сатирическом виде, как несовместимое с первым
(что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с ним, как самая губительная и
зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом обществе, — где бы ни
находилась в настоящее время ее штаб-квартира — в Эксетер-Холле[4], или в Эбенезер Чепл[5], или в обоих этих местах. Пожалуй, лишнее
продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда уместно
протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о которых
глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой категорией
людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько, чтобы ненавидеть,
и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.
Просматривая страницы этого нового издания, я с любопытством
и интересом установил, что важные социальные изменения к лучшему произошли
вокруг нас почти незаметно с той поры, как была написана эта книга. Однако все
еще надлежит ограничить своеволие адвокатов и хитроумные их уловки, которыми
они доводят до обалдения присяжных. По-прежнему также представляется возможным
ввести улучшения в систему парламентских выборов (и, быть может, даже в самый
Парламент). Но правовые реформы остригли когти мистерам Додсону и Фоггу; в
среду их клерков проник дух самоуважения, взаимной терпимости, просвещения и
сотрудничества во имя благих целей; пункты, далеко отстоящие друг от друга,
сблизились для удобства и выгоды народа и ради уничтожения в будущем полчища
мелочных предрассудков, зависти, слепоты, от которых всегда страдал только
народ; изменены законы о тюремном заключении за долги, а тюрьма Флит снесена!
Кто знает, может быть, к тому времени, когда реформы будут
проведены до конца, обнаружится, что в Лондоне и в провинции есть судьи,
которые обучены ежедневно пожимать руку Здравому смыслу и Справедливости; что
даже Законы о бедных смилостивились над слабыми, престарелыми и несчастными;
что школы, основанные на широких принципах христианства, являются наилучшим украшением
сей цивилизованной страны от края и до края, что тюремные двери запирают
снаружи не менее крепко и тщательно, чем заперты они изнутри; что последний
бедняк имеет право требовать создания повсюду условий пристойной и здоровой
жизни в такой же мере, в какой они обязательны для благополучия богачей и
государства; что какие-то мельчайшие учреждения и организации — более
ничтожные, чем капли в великом океане человечества, грохочущем вокруг них, не
вечно будут насылать по своей воле Лихорадку и Чахотку на творения божьи или
игрой на своих скрипочках сопровождать Пляску Смерти.
|