3
Вне себя от негодования, царевич Рамсес взбирался на кручу,
за ним шел Тутмос. У щеголя съехал набок парик, фальшивая бородка свалилась, и
он нес ее в руках. Он устал и казался бы бледным, если б не слой румян на лице.
Наконец наследник остановился на вершине холма. Из ущелья
доносился до них гул солдатских голосов и громыхание катящихся баллист. Перед
ними простиралась земля Гошен, все еще утопавшая в лучах солнца. Казалось,
будто это не земля, а золотистое облако, на котором мечта выткала пейзаж,
расцветив его изумрудами, серебром, рубинами, жемчугом и топазами.
Наследник престола протянул руку вперед.
— Смотри, — обратился он к Тутмосу, — там моя
земля, а тут моя армия… И вот там самые высокие здания — дворцы жрецов, а здесь
жрец командует моими войсками!.. Можно ли терпеть все это?
— Так всегда было, — ответил Тутмос, боязливо
оглядываясь кругом.
— Ложь! Я знаю историю этой страны, скрытую от вас.
Военачальниками и высшими правителями страны были всегда только фараоны, по
крайней мере, наиболее энергичные из них. У этих властителей дни проходили не в
жертвоприношениях и молитвах, а в управлении государством.
— Но если такова воля царя… — попробовал вставить
Тутмос.
— Воля моего отца вовсе не в том, чтобы номархи правили
по своей прихоти, а наместник Эфиопии считался почти равным владыке Обеих стран[30]. И не в том, чтобы
египетская армия бежала от пары золотых жуков, потому что военный министр у нас
— жрец.
— Это прославленный военачальник… — прошептал вконец
испуганный Тутмос.
— Какой он военачальник! Не тем ли он славен, что
разбил кучку ливийских[31] разбойников,
которые удирают при одном виде египетских солдат? А посмотри, как ведут себя
наши соседи: иудеи медлят с уплатой дани и платят все меньше и меньше, хитрые
финикияне каждый год уводят по нескольку кораблей из нашего флота. Против
хеттов нам приходится держать на востоке огромную армию, а в Вавилоне и Ниневии[32] разгорается движение,
которое находит отклик во всей Месопотамии. И вот результаты жреческого
управления: у моего прадеда было сто тысяч талантов[33] годового дохода и армия в сто шестьдесят
тысяч человек, а у моего отца всего-навсего пятьдесят тысяч талантов и
стодвадцатитысячная армия. И что это за армия! Если бы не греческий корпус,
который сторожит ее, как овчарка овец, египетскими солдатами давно бы уже
командовали жрецы, а фараон стал бы только жалким номархом.
— Откуда ты это знаешь? Откуда у тебя такие
мысли? — удивился Тутмос.
— Ведь я сам из рода жрецов. И это они учили меня,
когда я еще не был наследником престола. О, когда я после смерти отца — да
живет он вечно! — стану фараоном, я поставлю ступню мою, обутую в
бронзовую сандалию, им на шею! Но прежде всего, я завладею их сокровищницами,
которые всегда были полны, а со времен Рамсеса Великого стали особенно
разбухать и сейчас так богаты, что с ними не сравнится и фараонова казна.
— Горе нам! — вздохнул Тутмос. — У тебя такие
замыслы, что под их тяжестью провалился бы вон тот холм, если бы он мог слышать
и понимать. А где твои силы?.. Помощники?.. Солдаты?.. Против тебя встанет весь
народ, предводительствуемый могущественной кастой. А кто будет на твоей
стороне?
Царевич задумался. Наконец он ответил:
— Армия.
— Значительная часть ее пойдет за жрецами.
— Греческий корпус.
— Это бочка воды в Ниле.
— Чиновники.
— Половина их из жреческого сословия.
Рамсес печально тряхнул головой и замолчал.
По голому каменистому откосу они стали спускаться в ложбину.
Вдруг Тутмос, забежавший несколько вперед, воскликнул:
— Неужели мне это мерещится? Посмотри, Рамсес! Между
этими скалами укрылся второй Египет!
— Наверно, какая-нибудь жреческая усадьба, не платящая
налогов, — с горечью ответил наследник.
У ног их в глубине лежала плодородная долина, имевшая форму
вил, зубья которых терялись в скалах. Вдоль одного из них стояло несколько
хижин для рабочих и красивый домик владельца или управляющего. Здесь росли
пальмы, виноград, оливы, смоковницы с воздушными корнями, кипарисы, даже
молодые баобабы. Посредине струился поток, а по склонам гор, на расстоянии
нескольких сот шагов друг от друга, были расставлены небольшие запруды.
Спустившись к виноградникам, полным зрелых гроздей, они
услышали женский голос, звавший кого-то, или, вернее, грустно напевавший:
— Где ты, моя курочка? Откликнись! Где ты, любимая? Что
же ты убежала от меня? Разве не даю я тебе свежей водицы, не кормлю из своих
рук отборным зерном, — даже рабы смотрят на это с завистью. Где же ты?
Откликнись! Берегись — ночь тебя застигнет, и не найдешь ты дороги к дому, где
все заботятся о тебе. Или прилетит из пустыни рыжий ястреб и растерзает твое сердечко.
Напрасно будешь звать тогда свою хозяйку, как сейчас я тебя… Отзовись же, а то
я рассержусь и уйду, и придется тебе возвращаться домой пешком.
Песня раздавалась все ближе и ближе. Певунья была уже в
нескольких шагах от путников, когда Тутмос, выглянув из кустов, воскликнул:
— Посмотри, Рамсес, какая красавица!..
Царевич, вместо того чтобы посмотреть, выбежал на тропинку
навстречу поющей. Это была действительно красивая девушка с правильными чертами
лица и кожей цвета слоновой кости. Из-под легкого покрывала выбивались длинные
черные волосы, собранные в узел. На ней был легкий, ниспадавший мягкими
складками белый хитон, который она с одной стороны поддерживала рукой; под
прозрачной тканью розовела девичья грудь, словно два яблока.
— Кто ты, девушка? — спросил Рамсес.
Суровые морщины исчезли с его лба, глаза загорелись.
— О Яхве![34] Отец!.. —
крикнула девушка, в испуге остановившись. Немного погодя она, однако,
успокоилась, и ее бархатные глаза приняли выражение кроткой грусти.
— Как ты попал сюда? — спросила она Рамсеса слегка
дрогнувшим голосом. — Я вижу, ты солдат, а сюда солдатам нельзя ходить.
— Почему нельзя?
— Потому что это земля великого господина Сезофриса.
— Ого-го! — рассмеялся Рамсес.
— Не смейся, а то сейчас побледнеешь. Господин Сезофрис
служит писцом у господина Хайреса, который носит опахало над досточтимым
номархом Мемфиса. Мой отец его видел и падал пред ним ниц.
— Ого-го! — повторял, продолжая смеяться, Рамсес.
— Слова твои дерзки! — сказала девушка, хмуря
брови. — Если б не светилось твое лицо добротой, я подумала бы, что ты
греческий наемник или бандит.
— Пока он еще не бандит, но когда-нибудь, пожалуй,
станет величайшим бандитом, какого когда-либо носила земля, — вмешался
щеголеватый Тутмос, оправляя свой парик.
— А ты, наверно, танцовщик? — ответила, уже
осмелев, девушка. — О! Я даже уверена, что видела тебя на ярмарке в
Пи-Баилосе. Это не ты ли заклинал змей?..
Юноши пришли в веселое настроение.
— А ты кто такая? — спросил девушку Рамсес,
пытаясь взять ее за руку. Но она отдернула ее.
— Как ты смеешь? Я — Сарра, дочь Гедеона, управляющего
этой усадьбой.
— Еврейка? — спросил Рамсес, и по лицу его
пробежала тень.
— Ну и что же?.. Ну и что же? — воскликнул
Тутмос. — Ты думаешь, еврейки хуже египтянок? Они только скромнее и
неприступнее, и это придает их любви особую прелесть.
— Так вы язычники? — проговорила Сарра с
достоинством. — Можете отдохнуть, если вы устали, нарвите себе винограду и
уходите. Наши работники не рады таким гостям.
Она повернулась, чтобы уйти, но Рамсес удержал ее.
— Постой. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы ты ушла
от меня.
— Злой дух тебя обуял, что ли? Никто в этой долине не
посмел бы так со мной говорить! — возмутилась Сарра.
— Видишь ли, — вмешался Тутмос, — этот юноша
— офицер жреческого полка Птаха и служит писцом у писца того господина, который
носит опахало над носящим опахало за номархом Хабу[35].
— Я вижу, что он офицер, — ответила Сарра,
задумчиво посмотрев на Рамсеса, — а может быть, даже и большой
господин? — прибавила она, приложив палец к губам.
— Кто бы я ни был, твоя красота превосходит мою
знатность! — воскликнул Рамсес. — Скажи, однако, правда ли, что вы…
что вы едите свинину?
Сарра посмотрела на него с обидой. Тутмос же заметил:
— Видно, что ты не знаешь евреек. Еврей готов скорее
умереть, чем отведать свиного мяса, которое я, впрочем, считаю вовсе не плохим.
— А кошек вы убиваете? — продолжал спрашивать
Рамсес, сжимая руку Сарры и глядя ей в глаза.
— И это выдумки, гнусные выдумки! — воскликнул
Тутмос. — Ты мог бы спросить об этом меня и не болтать вздор. У меня были
три любовницы еврейки.
— До сих пор ты говорил правду, а сейчас лжешь, —
вспылила Сарра. — Еврейка не будет ничьей любовницей! — прибавила она
с гордостью.
— Даже любовницей писца у такого господина, который
носит опахало над номархом мемфисским? — спросил насмешливо Тутмос.
— Даже…
— Даже любовницей самого господина, что носит опахало?
Сарра смутилась, но все же ответила:
— Даже…
— И даже самого номарха?
У девушки опустились руки. Она растерянно переводила взгляд
с одного юноши на другого. Губы у нее дрожали, глаза заволокло слезами.
— Кто вы такие? — спросила она с испугом. —
Вы спустились сюда с гор, как путники, которые хотят утолить жажду и голод. А
говорите со мной, как очень важные господа. Кто вы такие?.. Твой меч, —
повернулась она к Рамсесу, — усыпан изумрудами, а на шее у тебя такая
богатая цепь, какой нет даже в сокровищницах нашего господина, милостивейшего
Сезофриса…
— Скажи мне лучше: нравлюсь ли я тебе? —
настойчиво спрашивал Рамсес, сжимая ее руки и нежно заглядывая в глаза.
— Ты прекрасен, как архангел Гавриил, но я боюсь тебя,
потому что не знаю, кто ты…
Вдруг из-за гор донесся звук рожка.
— Зовут тебя! — крикнул Тутмос.
— А если я такой большой господин, как ваш Сезофрис?
— Ты и в самом деле можешь им быть!.. — прошептала
Сарра.
— А если я ношу опахало над мемфисским номархом?
— Ты можешь быть и столь знатным…
Где-то в горах прозвучал второй рожок.
— Идем, Рамсес, — стал настаивать встревоженный
Тутмос.
— А если б я был наследником престола, ты пошла бы ко
мне, девушка? — спросил царевич.
— О Яхве! — вскрикнула Сарра, падая на колени.
Теперь уже со всех сторон рожки трубили тревогу.
— Бежим! — кричал в отчаянии Тутмос. — Разве
ты не слышишь, что в лагере тревога?
Наследник быстро снял свою цепь и набросил ее на шею Сарры.
— Отдай отцу, — сказал он, — я покупаю тебя.
Прощай!..
Он страстно поцеловал ее в губы. Она обняла его ноги. Он
вырвался, пробежал несколько шагов, снова вернулся и снова стал покрывать
поцелуями ее прелестное лицо и черные волосы, как будто не слыша нетерпеливых
звуков рожка.
— Именем фараона заклинаю тебя, иди за мной! —
крикнул Тутмос, схватив царевича за руку.
Они пустились бегом в ту сторону, откуда раздавались звуки
рожков. Рамсес временами шатался, словно пьяный, и все оглядывался назад.
Наконец они стали взбираться на противоположный склон.
«И этот человек, — думал Тутмос, — хочет бороться
с жрецами!..»
|
