ГЛАВА V
Неподалеку от Лонгборна жила семья, с которой Беннеты
поддерживали особенно близкие отношения. Сэр Уильямс Лукас ранее занимался
торговлей в Меритоне, где приобрел некоторое состояние, а также титул баронета,
пожалованный ему в бытность его мэром, благодаря специальному обращению к
королю. Последнее отличие подействовало на него, пожалуй, слишком сильно. Оно
породило в нем неприязнь к прежнему образу жизни и занятиям в небольшом торговом
городке. Расставшись с тем и другим, он перебрался со своей семьей в дом,
расположенный в одной миле от Меритона, который с той поры стал именоваться «Лукас
Лодж»[4].
Здесь сэр Уильям, не будучи обременен никакими делами, мог с удовольствием
предаваться размышлениям о собственной значительности и проявлять
предупредительность по отношению ко всему свету. В самом деле, хотя полученное
звание и возвеличило его в собственных глазах, оно все же не сделало его
высокомерным. Напротив, сэр Уильямс был воплощением любезности и внимательности
к каждому встречному, так как представление ко двору в Сент-Джеймсе[5] сделало
этого по природе безобидного и дружелюбного человека еще и обходительным.
Леди Лукас была добродушной женщиной, в меру недалекой,
чтобы стать подходящей соседкой для миссис Беннет. У нее было несколько детей.
Старшая дочь, смышленая и начитанная девушка лет двадцати семи, была большой
подругой Элизабет.
Барышни Лукас и барышни Беннет неизбежно должны были
встретиться, чтобы поговорить о бале. И на следующее утро первые оказались в
Лонгборне, готовые слушать и рассказывать.
— Для вас, Шарлотта, вечер начался неплохо, —
обратилась миссис Беннет к мисс Лукас. — Ведь первый танец мистер Бингли
танцевал с вами.
— Да, но он был больше доволен своей дамой во втором
танце.
— Вы говорите это, потому что он пригласил Джейн еще
раз? Что ж, он и впрямь вел себя так, будто она ему приглянулась. Я даже
кое-что слышала по этому поводу — не помню подробностей, — что-то в связи
с мистером Робинсоном.
— Быть может, вы имеете в виду его разговор с мистером
Робинсоном, который я случайно подслушала? Разве я вам его не передала? Когда
мистер Робинсон спрашивал его — нравится ли ему наше общество, не находит ли
он, что в зале собралось много хорошеньких женщин и которая из них кажется ему
самой красивой, он сразу же ответил на последний вопрос: «О, разумеется,
старшая мисс Беннет! Тут даже не может быть двух мнений!»
— Честное слово, сказано довольно решительно. Можно
подумать, что… Но вы знаете — все может кончиться ничем.
— Не правда ли, я была более удачливой шпионкой, чем
ты, Элиза? — сказала Шарлотта. — Мистер Дарси говорит менее приятные
вещи, чем его друг. Бедная Элиза! Ты, оказывается, всего лишь «как будто мила»!
— Надеюсь, вы не станете вбивать Лиззи в голову, что
она должна быть задета его словами? Понравиться такому несносному человеку было
бы просто несчастьем. Миссис Лонг сказала вчера, что он просидел около нее
полчаса кряду и за все время даже не раскрыл рта.
— Уверены ли вы в этом? — спросила Джейн. —
Нет ли тут какого-то недоразумения? Я хорошо видела, как мистер Дарси с ней
разговаривал.
— Пустяки! Она его под конец спросила — понравился ли
ему Незерфилд. Вот ему и пришлось что-то ответить. По ее словам, Дарси сделал
это весьма неохотно.
— Мисс Бингли сказала мне, — заметила Джейн, —
что он терпеть не может подолгу беседовать с посторонними. Зато с близкими
друзьями он держится необыкновенно приветливо.
— Вот уж не поверю здесь ни единому слову, дорогая.
Если бы он умел быть приветливым, он бы поговорил с миссис Лонг. В чем тут
дело, мне совершенно ясно: он лопается от гордости, а тут до него как-то дошло,
что у миссис Лонг нет экипажа и что на бал она прикатила в наемной карете.
— Меня мало трогает, что Дарси не беседовал с миссис
Лонг, — сказала Шарлотта. — Но мне жаль, что он отказался танцевать с
Элизой.
— На твоем месте, Лиззи, — сказала мать, — в
следующий раз я бы сама отказалась принять его приглашение.
— Думаю, что я могу обещать вам никогда с ним не
танцевать.
— Признаюсь, — сказала мисс Лукас, — гордость
мистера Дарси задевает меня не так сильно, как чья-либо другая. У него для
гордости достаточные основания. Приходится ли удивляться, что столь выдающийся
молодой человек, знатный и богатый, придерживается высокого мнения о своей
особе. Он, если можно так сказать, имеет право быть гордым.
— Все это так, — ответила Элизабет. — И я бы
охотно простила ему его гордость, если бы он не ранил мою.
— Гордость, — вмешалась Мэри, всегда отличавшаяся
глубиною суждений, — представляется мне весьма распространенным
недостатком. Во всех прочитанных мной книгах говорится, что человеческая
природа ей очень подвержена. Весьма немногие среди нас не лелеют в своей душе
чувства самодовольства, связанного с какой-то действительной или мнимой чертой
характера, которая выделила бы их среди окружающих. Гордость и тщеславие —
разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может
быть гордым, не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным
о себе мнением, тщеславие же — с мнением других людей, которое нам бы хотелось,
чтобы они составили о нас.
— Если б я был так же богат, как мистер Дарси, —
воскликнул юный Лукас, который приехал в Лонгборн вместе с сестрами, — я
бы не стал особенно важничать, а завел бы себе свору борзых да откупоривал
каждый день по бутылочке вина!
— Ты бы при этом выпивал гораздо больше вина, чем
следует, — возразила миссис Беннет. — И если бы я застала тебя за
этим занятием, я бы отобрала у тебя бутылку.
Мальчик стал с ней спорить, утверждая, что она не осмелилась
бы этого сделать, но она настаивала на своем, и спор прекратился только с
отъездом гостей.
|
