Явление четвертое
Те
же и Бальзаминов.
Красавина. Красота ты моя писаная, разрисованная!
Всё ли ты здоров? А у нас все здоровы: быки и коровы, столбы и заборы.
Бальзаминов. Я еще и говорить-то с тобой не
хочу. Вот что!
Бальзаминова. Нет, Миша, ты с ней не должен
таким манером обращаться; ты еще не знаешь, какую она пользу может тебе
сделать.
Красавина. Не тронь его, пущай! Что это ты
такой гордый стал? Аль нашел на дороге сумму какую значительную?
Бальзаминов. Она-то пользу сделает? Что вы,
маменька, ей верите? Она все обманывает.
Красавина. Я обманываю? Значит, ты души
моей не знаешь. Ты слыхал ли когда песню:
Никто
души моей не знает
И
чувств моих не могут описать.
Бальзаминов. За что она меня, маменька,
обманывает? Что я ей сделал? Она сваха – она и должна сватать, а не обманывать.
Красавина. А ты ищи себе под пару, так
тебя никто и не будет обманывать; а то ты всё не под масть выбираешь-то.
Глаза-то у тебя больно завистливы.
Бальзаминов. А тебе какое дело? Да и совсем
не от зависти я хочу жениться на богатой, а оттого что у меня благородные
чувства. Разве можно с облагороженными понятиями в бедности жить? А коли я не
могу никакими средствами достать себе денег, значит я должен жениться на
богатой. (Садится.) Ах, маменька, какая это обида, что все на свете так
нехорошо заведено! Богатый женится на богатой, бедный – на бедной. Есть ли в
этом какая справедливость? Одно только притеснение для бедных людей. Если б я
был царь, я бы издал такой закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный – на
богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь.
Красавина. Ну вот когда такой закон от тебя
выдет, тогда мы и будем жить по-твоему; а до тех пор, уж ты не взыщи, все будет
по старому русскому заведению: «По Сеньке шапка, по Еремке кафтан». А то вот
тебе еще другая пословица: «Видит собака молоко, да рыло коротко».
Бальзаминов. Вот видите, маменька, вот она
опять все на смех. Зачем она пришла? Кто ее просил?
Красавина. Мне ведь как хотите! Я из-за
своего добра кланяться не стану. Какая мне оказия?
Бальзаминова. Что это ты, Гавриловна? Ты
видишь, он не в своем уме. Как тебе, Миша, не стыдно!
Красавина. Что ж он важность-то на себя
напустил? Навязывать ему, что ли? Уж это много чести будет! Москва-то не клином
сошлась: найду не хуже его.
Бальзаминова. Нет, ты этого, Гавриловна, не
делай. Это тебе грех будет! Ты, Миша, еще не знаешь, какие она нам благодеяния
оказывает. Вот ты поговори с ней, а я пойду: признаться сказать, после бани-то
отдохнуть хочется. Я полчасика, не больше.
Красавина. Да хоть и больше, так кто ж
тебе запретит?
Бальзаминова уходит.
|