Явление третье
Бальзаминова и Красавина.
Красавина. С повинной, матушка! Не вели
казнить, вели речь говорить.
Бальзаминова. Есть же люди на свете, которые
стыда не имеют!
Красавина. Есть, матушка, есть всякого
народа.
Бальзаминова. Конечно, мы люди бедные,
маленькие, но, однако же, ведь надобно, Гавриловна, немножко и совесть знать.
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У
меня совесть-то чище золота, одно слово – хрусталь, да что ж ты прикажешь
делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое
дело все врозь да врозь. Первое дело – хлопоты даром пропадают, а второе дело –
всему нашему званию мараль. А просто сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все
тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
Бальзаминова. Ну, признаться сказать, я от
тебя, кроме насмешки, ничего ожидать не могу.
Красавина. Не такая душа у меня. Ежели я
против кого виновата, так уж я пополам разорвусь, а за свою вину вдвое заслужу.
Вот у меня какая душа! Хоша оно в нынешнем свете с такой добродетелью жить
трудно, милая…
Бальзаминова. Ты лучше, Гавриловна, и не
говори! я тебе в этом верить не могу. Мы люди бедные, какой тебе интерес?
Красавина. А не веришь, так я тебе вот что
скажу: хороший-то который жених, ловкий, и без свахи невесту найдет, а хоть и
со свахой, так с него много не возьмешь; ну а твой-то плох: ему без меня этого
дела не состряпать; значит, я с него возьму что мне захочется. Знаешь русскую пословицу:
«У всякого плута свой расчет»? Без расчету тоже в нынешнем свете жить нельзя.
Бальзаминова. Ты не взыщи, Гавриловна, что я
тебя так приняла. Мне обидно, что моим сыном как дураком помыкают.
Красавина. Ничего, матушка; брань на
вороту не виснет. Нам не привыкать стать к брани-то: наше звание такое. А сынка
твоего мы обеспечим, ты не беспокойся.
Бальзаминова. Чайку не хочешь ли?
Красавина. Ну его! И без него жарко. Что
такое чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня
лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком зайду. А теперь вот что я
тебе скажу. Такая у меня на примете есть краля, что, признаться сказать,
согрешила – подумала про твоего сына, что, мол, не жирно ли ему это будет?
Бальзаминова. Кто ж такая?
Красавина. Ну, об этом речь впереди. Вот,
видишь ты, дело какого роду: она вдова и с большим капиталом, от этого самого и
скучает.
Бальзаминова. Скажите пожалуйста!
Красавина. Так точно. И как, матушка моя,
овдовела, так никуда не выезжает, все и сидит дома. Ну, а дома что ж делать?
известно – покушает да почивать ляжет. Богатая женщина, что ж ей делать-то
больше!
Бальзаминова. Отчего же это она при таком
капитале никуда не ездит и знакомства не имеет?
Красавина. Ленива. Уж сколько раз я ей
говорила: «Что, мол, ты никуда не съездишь али к себе гостей не позовешь?» В
гости ехать, говорит, одеваться надобно; а приедешь – разговаривать нужно.
Бальзаминова. Разве она и разговаривать не
любит?
Красавина. Как не любить! Только чтобы не
торопясь, с прохладой. Ну, таким-то родом, сударыня ты моя, от этакой-то жизни
стала она толстеть и тоску чувствовать. И даже так, я тебе скажу, тяжесть такая
на нее напала, вроде как болезнь. Ну сейчас с докторами советоваться. Я была
при одном докторе. Вот доктор ей и говорит: «Вам, говорит, лекарства никакого
не нужно; только чтоб, говорит, развлечение и беспременно чтоб замуж шли».
Бальзаминова. А она что ж?
Красавина. Она ему сейчас в руку три
целковых бумажку. Порядок этот знает.
Бальзаминова. Нет, я не про то! Я насчет
того, что замуж-то идти?
Красавина. «Я, говорит, замуж не прочь;
только где его найдешь, дома-то сидя?» – «А я-то, говорю, на что?» – «Ну,
говорит, хлопочи!» Так вот какие дела и какие оказии бывают.
Бальзаминова. Ну, а как насчет состояния?
Красавина. Сверх границ. Одних только
денег и билетов мы две считали-считали, счесть не могли, так и бросили. Да я
так думаю, что не то что нам, бабам, а и мужчинам, если двух хороших взять, и
то не счесть!
Бальзаминова. Как же это не счесть?
Красавина. Так вот и не счесть.
Посчитают-посчитают, да и бросят. Ты думаешь, считать-то легко? Это, матушка,
всем вам кажется, у кого денег нет. А поди-ка попробуй! Нет, матушка, счет
мудреное дело. И чиновники-то, которые при этом приставлены, и те, кто до
сколька умеет, до столька и считает: потому у них и чины разные. Твой Михайло
до сколька умеет?
Бальзаминова. Да я думаю, сколько ни дай, всё
сочтет.
Красавина. Ну где ему! Тысяч до десяти
сочтет, а больше не сумеет. А то вот еще какие оказии бывают, ты знаешь ли?
Что-то строили, уж я не припомню, так артитехторы считали, считали, цифирю не
хватило.
Бальзаминова. Может ли это быть?
Красавина. Верно тебе говорю. Так что же
придумали: до которых пор сочтут, это запишут, да опять цифирь-то сначала и
оборотят. Вот как! Так что ж тут мудреного, что мы денег не сочли? Ну деньги
деньгами – это само по себе, а еще дом.
Бальзаминова. Большой?
Красавина. А вот какой: заведи тебя в
середку, да оставь одну, так ты и заблудишься, все равно что в лесу, и выходу
не найдешь, хоть караул кричи. Я один раз кричала. Мало тебе этого, так у нас
еще лавки есть.
Бальзаминова. Ты уж что-то много насказала! Я
боюсь, понравится ли мой Миша такой невесте-то.
Красавина. Это уж его дело. Да что это его
не видать?
Бальзаминова. Не знаю, он дома был. Миша!
Бальзаминов входит.
|
