I. Сон
Лунный
свет падает на край моей постели и лежит там большою сияющею плоскою плитою.
Когда
лик полной луны начинает ущербляться и правая его сторона идет на убыль – точно
лицо, приближающееся к старости, сперва покрывается морщинами и начинает
худеть, – в такие часы мной овладевает тяжелое и мучительное беспокойство.
Я не
сплю и не бодрствую, и в полусне в моем сознании смешивается пережитое с
прочитанным и слышанным, словно стекаются струи разной окраски и ясности.
Перед
сном я читал о жизни Будды Готама, и теперь на тысячу ладов проносятся в моем сознании,
постоянно возвращаясь к началу, следующие слова:
«Ворона
слетела к камню, который походил на кусок сала, и думала: здесь что-то вкусное.
Но не найдя ничего вкусного, она отлетела прочь. Подобно вороне, спустившейся к
камню, покидаем мы – ищущие – аскета Готаму, потеряв вкус к нему».
И образ
камня, походившего на кусок сала, вырастает в моем мозгу неимоверно.
Я ступаю
по руслу высохшей реки и собираю гладкие камешки.
Серо-синие
камни с выкрапленной поблескивающей пылью, над которыми я размышляю и
размышляю, и все-таки, не знаю, что с ними предпринять, – затем черные, с
желтыми, как сера, пятнами, как окаменевшие попытки ребенка вылепить грубую
пятнистую ящерицу.
И мне
хочется отбросить их далеко от себя, эти камешки, но они выпадают все у меня из
рук, из поля зрения моего не могу их прогнать.
Все
камни, которые когда-либо играли роль в моей жизни, встают и обступают меня.
Одни,
как крупные, аспидного цвета, крабы, перед возвращающимся приливом, напрягая силы,
стараются выкарабкаться из песка на свет, всячески стремятся обратить на себя
мой взор, чтобы поведать мне о чем-то бесконечно важном.
Другие,
истощенные, бессильно падают назад, в свои ямы и отказываются когда-либо
что-нибудь сказать.
Время от
времени я выхожу из сумерек этого полусна и на мгновение вижу снова на выпученном
краю моего одеяла лунный свет, лежащий большою сияющей плоскою плитою, чтобы затем
в закоулках вновь ускользающего сознания беспокойно искать мучающий меня
камень, что где-то, в отбросах моего воспоминания, лежит, похожий на кусок
сала.
Возле
него на земле, вероятно, когда-то помещалась водосточная труба – рисую я себе –
загнутая под тупым углом, с краями, изъеденными ржавчиной, и упорно я стараюсь
разбудить в своем сознании такой образ, который обманул бы мои вспугнутые мысли
и убаюкал бы их.
Это мне
не удается.
Все
снова и снова, с бессмысленным упорством, неутомимо, как ставень, которым ветер
через равные промежутки времени бьет в стену, твердит во мне упрямый голос: –
это совсем не то, это вовсе не тот камень, который похож на кусок сала.
От этого
голоса не отделаться.
Хоть бы
сто раз я доказывал себе, что это совершенно неважно, он умолкает на одно мгновенье,
потом опять незаметно просыпается и настойчиво начинает сызнова: – хорошо,
хорошо, пусть так, но это все же не камень, похожий на кусок сала.
Постепенно
мною овладевает невыносимое чувство полной беспомощности.
Что
дальше произошло, не знаю. Добровольно ли я отказался от всякого сопротивления,
или они – мои мысли – меня одолели и покорили.
Знаю
только, что мое тело лежит спящим в постели, а мое сознание отделилось от него
и больше с ним не связано.
Кто же
теперь мое Я? хочется вдруг спросить, но тут я соображаю, что у меня нет больше
органа, посредством которого я мог бы вопрошать, и я начинаю бояться, что
глупый голос снова проснется во мне и снова начнет бесконечный допрос о камне и
сале.
И я
отмахиваюсь от всего.
|