ГЛАВА 3
Старые друзья. –
Саперы роты Молокососов. – Наполеон – Неосторожность. –
Окружены! – Парламентер. – «Капитулируйте!» – Гордый ответ. –
Под артиллерийским обстрелом. – Пролом. – Сорви-голова покупает
стадо. – Прихоть, которая обходится в тридцать тысяч флоринов. – О
том зачем понадобилась эта покупка. – Необыкновенные приготовления. –
Куда пойдут коровы? – Томительное ожидание.
Там их
ожидал приятный сюрприз. Во дворе фермы они увидели восемь оседланных, снаряженных
по-военному лошадей, с наслаждением жевавших початки кукурузы. То были бурские
пони.
А когда
три друга вошли в парадную комнату, их встретили радостным «ура».
Из-за
стола встали восемь человек. Двое из них, обладатели длинных бород, протянули
руки и воскликнули:
– Сорви-голова!
Дружище! Принимайте первых волонтеров нового эскадрона Молокососов!
– Доктор
Тромп! Переводчик Папаша!.. Рад вас видеть! Но что же это за Молокососы с бородищами,
широкими, как лопаты?
– Они
вполне могут быть саперами, – вмешался Фанфан.
– Браво!
Молодец, парижанин! – воскликнул доктор. – Да, – продолжал
он, – в госпитале я почувствовал, что старею. Дайте мне боевое дело.
Поражать одной рукой и исцелять другой – вот мое призвание!
Папаша с
набитым едою ртом перебил его:
– Приказ
генерала Бота был объявлен нам третьего дня, и вот мы уже тут, а с нами и Жан
Пьер, и Карел, и Элиас, и Гюго, и Иохем, и Финьоле, бежавший с понтонов, а
скоро прибудут и остальные.
Сорви-голова,
сияя, пожимал протянутые к нему со всех сторон руки:
– Ого!
Да нас уже и так одиннадцать человек! Ну и крепко же мы ударим теперь по англичанам!
– Смерть
врагу!
– Да.
И особенно смерть уланам! – воскликнул Сорви-голова. – С этого дня мы
объявляем им беспощадную и непрестанную войну – войну на уничтожение. Как я их
ненавижу!
– И
тем не менее носите их форму.
– Так
же, как Поль и Фанфан.
– О,
я не очень-то задираю от этого нос! – рассмеялся парижанин. – Вы
только взгляните на меня: хорош нарядик, а? Что за чучело, друзья мои! Видали
вы когда-нибудь такого урода?
– Но
каким чудом попали к вам эти мундиры?
– Уморительная
история! Сейчас расскажу… Можно, хозяин?
– Валяй,
только покороче. Все равно поесть надо: от тартинок сестрицы Бетие давно уж и
след простыл. Пожуем – и в путь!
Фанфан с
жаром рассказал об их смелом налете на водохранилище Таба-Нгу, об их отступлении
и переодевании улан.
Нетрудно
догадаться, какой успех имел его рассказ.
Потом
Молокососы плотно закусили, запивая еду кафрским пивом. Принесли также две бутылки
старого капского вина, и все чокнулись за успех кампании и за «дядю Поля»,
почтенного президента Трансвааля.
Это имя
вызвало взрыв энтузиазма.
– Да
здравствует дядя Поль!.. Да здравствует бурский Наполеон! – орал Фанфан,
пьянея от собственных слов.
Наполеон!
Сравнение это прозвучало слишком высокопарно, почти фантастично, так что даже
сам парижанин почувствовал необходимость объясниться хотя бы перед теми из гостей,
которые понимали по-французски:
– Да,
Наполеон! Я не отказываюсь от своих слов. Доказательство? Пожалуйста! У
Наполеона была единственная в своем роде треуголка, а у дяди Поля – цилиндр,
подобного которому не сыщешь на всем белом свете. Надо быть гением, чтобы
решиться носить такую шляпу… И еще доказательство: Наполеон смертельно
ненавидел англичан, которым его треуголка внушала ужас, и дядя Поль так же
ненавидит их, а его колпак тоже повергает их в дикий ужас. Что, здорово мы
расщелкали англичанишек?.. Будут помнить Молокососов! – сам захлебываясь
от восторга, закончил Фанфан свой рассказ, вызвавший бурное одобрение
слушателей.
Но тут в
залу вихрем ворвалась сестрица Гриэт – настоящая – и одним словом прервала бурную
овацию:
– Уланы!
Бог мой!
О них совсем позабыли. А много их? Наверно, какой-нибудь сторожевой патруль…
Сейчас Молокососы хорошенько их проучат.
Сорви-голова
стремительно вышел, взобрался на гребень стены и взглянул на равнину. Черт
возьми, дело серьезное! Улан было больше сотни. Они мчались развернутым строем,
обходя ферму, чтобы отрезать ее от Таба-Нгу. Бежать было поздно. Молокососы
попали в окружение. И Сорви-голова, вернувшись, скомандовал:
– К
оружию!
Молокососы
тотчас же повскакивали с мест, разобрали карабины и, выбежав во двор, закрыли
тяжелые ворота, подперев их для верности трехдюймовыми досками.
Впрочем,
бурские фермы благодаря своим высоким и толстым стенам вообще представляли
собой настоящие маленькие крепости, в которых жители могли отражать неожиданные
налеты врага.
Уланы
быстро приближались, со всех сторон обходя ферму. За ними показались другие кавалеристы,
вероятно, драгуны; издали они выглядели совсем крошечными, точно оловянные солдатики.
– Уж
не думают ли эти джентльмены почтить нас осадой? – сказал доктор Тромп,
заряжая маузер.
– Я
должен был расставить часовых! – сокрушался Сорви-голова. – Такая
ошибка непростительна для командира разведчиков. А впрочем, не все ли равно,
где сражаться – здесь или в поле… Главное – драться. К тому же нас целых
одиннадцать человек, – продолжал успокаивать себя Сорви-голова, – и
мы, хотя и Молокососы, не дадим перерезать себя, как цыплят.
Сорви-голова
не знал колебаний, и его самообладание в подобных обстоятельствах было
прямо-таки непостижимым.
– Сколько
у вас патронов. Папаша? – спросил он.
– Около
двухсот на человека.
– Отлично!
А у нашей тройки – по двести пятьдесят. В общем тысяча девятьсот патронов. И,
уж конечно, мы не станем стрелять ими по воробьям.
Уланы
все приближались. Сорви-голова умело выбрал позиции для десяти бойцов, составлявших
гарнизон маленькой крепости, а сам решил остаться в резерве, чтобы иметь
возможность поспеть на помощь каждому ослабленному или подвергающемуся угрозе
посту.
Все меры
защиты были приняты. Беготня прекратилась, Наступила мертвая тишина.
Издалека
донесся пронзительный звук рожка. В сопровождении трубача к ферме приближался
улан с белым платком на острие пики.
– Парламентер, –
сказал Сорви-голова, потирая от удовольствия руки. – И, конечно, с требованием
капитуляции. Ну ничего, мы устроим ему достойный прием! Узнают, с кем имеют
дело.
Вместе с
Фанфаном, украсившим свой штык белой салфеткой сестрицы Бетие настоящей,
Сорви-голова поднялся на гребень стены.
– Жаль,
нет у меня дудочки, – пошутил Фанфан, – не то сыграл бы я им песенку!
– Лейтенант
Фанфан, смирно! – с насмешливой торжественностью скомандовал Сорви-голова.
Английский
парламентер, осадив коня в пятнадцати шагах от фермы, закричал зычным голосом:
– По
приказу его милости майора Колвилла я требую от обитателей этой фермы открыть ворота
и безоговорочно выдать человека, именуемого капитаном Сорви-голова. В случае
неповиновения дом будет взят штурмом и сожжен, а жители его будут судимы со
всей строгостью законов военного времени.
Ответ не
заставил себя долго ждать:
– Я,
капитан Сорви-голова, взорвавший водохранилище Таба-Нгу, оценивший всего в
пенни голову человека, именуемого Колвиллом, и уничтоживший взвод улан,
посланный в погоню за мною, предлагаю вам немедленно убраться отсюда! В
противном случае я буду стрелять. Парламентер должен быть вежлив, а вы
невоспитанный грубиян. Что же касается Колвилла, то я приговорил его к смертной
казни, и потому его слова не имеют для меня ровно никакого значения.
Видимо
смущенный, парламентер отвечал более мягким тоном:
– Должен
предупредить, что нас пятьсот человек и мы в случае сопротивления пленных брать
не будем.
– Пятьсот
человек – это не так уж много. А пленных у вас не будет хотя бы по той простой
причине; что вам не удастся их взять.
– Это
ваше последнее слово?
– Yes,
sir![84]
Убедившись,
что настаивать бесполезно, парламентер повернул коня и ускакал в сопровождении
трубача.
Прошло
четверть часа. Англичане были еще далеко, но кольцо осады постепенно сужалось.
Они приближались очень осторожно и не решались идти напролом, не зная, сколько
буров на ферме. А один уланский взвод из двенадцати человек застыл неподвижно
примерно в полутора тысячах метров от фермы.
Непростительное
легкомыслие! Сорви-голова, желая показать осаждавшим, на что способны
Молокососы, не мог противостоять желанию послать им приветственный залп. Он
подозвал к себе самых метких стрелков, то есть всех буров, кроме "Фанфана,
Финьоле и Жана Пьера, и, указывая им на группу улан, сказал:
– Положите
ружья на стену, цельтесь хорошенько и стреляйте по моей команде.
Напрасная
и безрассудная попытка, скажут иные. Действительно, мишень была настолько
далека, что контуры людей расплывались, а цвет хаки делал их почти невидимыми.
Но ведь
буры – лучшие в мире стрелки, а маузер – замечательное оружие.
Это
ружье весом в четыре килограмма имеет в длину, не считая штыка, 1,23 метра.
Калибр его 7 миллиметров, В его патроне 2,5 грамма бездымного пороха, а пуля из
твердого свинца в рубашке из никелированной стали весит 11,2 грамма.
Первоначальная
скорость полета его пули достигает внушительной цифры в 728 метров в секунду,
тогда как скорость пули английского ли-метфорда не превышает 610 метров. Пуля
маузера смертельна даже на расстоянии 4000 метров, между тем как ли-метфорды
бьют всего на 3200 метров. Наконец, траектория полета пули маузера более
отлогая, чем английская, что позволяет попадать в цель с невероятно большой
дистанции.
Следовательно,
при наличии таких метких стрелков, как десять Молокососов, взвод английских
улан не должен был чувствовать себя в безопасности.
– Огонь! –
вполголоса скомандовал Сорви-голова.
И вот
один за другим, почти единым протяжным звуком прогремели шесть выстрелов. Еще
секунда – и группа улан пришла в полное замешательство. Выбитые из седла
всадники кувырком полетели наземь, в то время как их испуганные кони понеслись
по полю.
Несмотря
на солидное расстояние, ни одна пуля не пропала даром. И кто знает, не сразила
ли какая-нибудь из них сразу нескольких жертв? Маузер – чудесное и страшное
оружие.
На такой
большой дистанции все это выглядело, правда, не так уж драматично. Создавалось
впечатление, будто ребенок бросил горстку шариков в кучку оловянных солдатиков.
Выстрелы
сделали англичан более осторожными. Они мгновенно разделились на мелкие группы,
чтобы не представлять столь легкую мишень для пуль, Впрочем, и Молокососы,
чувствуя, что в них со всех сторон целятся, как улитки, попрятали головы.
Сложилась
вполне ясная стратегическая обстановка: пятьсот англичан против одиннадцати
Молокососов, обложенных на ферме, будто крысы в норе. В малом масштабе
повторилась картина окружения армии Кронье при Воль-верскраале, с тою, однако,
разницей, что Молокососы, не связанные обозом, сохранили подвижность, да и
кольцо окружения на этот раз не было таким плотным.
Впрочем,
любая попытка пробиться сквозь ряды англичан заранее была обречена на неудачу.
Что же
думает делать противник?
Он,
разумеется, не станет тратить времени на осаду, которая задержала бы его на
несколько дней, а предпримет нападение, попытается сделать брешь в стене и
штурмом овладеть фермой.
И этой
атаке должны противостоять всего одиннадцать человек.
Было
около пяти часов пополудни. Очевидно Колвилл, желая избежать лишних жертв, предпочитал
ночную атаку.
Сорви-голова
предвидел это, и хотя положение на первый взгляд казалось безнадежным, он не
терял присутствия духа. О хорошем настроении говорила улыбка, светившаяся на
его красивом юношеском лице.
– О,
мы еще повоюем! – сказал он Папаше, который с невозмутимым спокойствием
философа курил свою трубку.
С поля
донесся вой летящего снаряда, усиливавшийся по мере его приближения. В ста метрах
от фермы раздался глухой взрыв.
– Недолет! –
крикнул Фанфан при виде взметенных снарядом земли и камней.
Снова
выстрел. На этот раз снаряд, пролетев над самыми стенами, взорвался в двухстах
метрах позади фермы.
– Перелет! –
с важным видом знатока крикнул Фанфан.
Третий
выстрел.
Бум!..
Теперь уже не до смеха.
Орудия
англичан наведены с математической точностью. Снаряд угодил в самый гребень
стены и вспорол около кубического метра каменной кладки.
Люди на
ферме вели себя с поразительным спокойствием Женщины и девушки, давно уже
свыкшиеся с превратностями и ужасами войны, проявляли замечательное мужество.
Пройдет
несколько часов, и старинное жилище их предков будет захвачено врагом, разграблено,
сравнено с землей, а сами они будут искалечены, быть может, даже убиты. Те же,
кто останется в живых, лишатся крова, потеряют все свое имущество, будут
обречены на нищенское существование.
Но нигде
не слышно ни жалоб, ни единого слова отчаяния. Никаких проявлений страха!
Хозяйка
собрала в столовой своих дочерей и кафрских служанок. Все они, окружив большой
стол, стояли как на вечерней молитве. А мать, заменив ушедшего на войну отца,
открыла старинную библию и торжественно читала ее вслух.
Время от
времени весь дом сотрясался от выстрелов. Взрыв заглушал слова матери, но голос
ее ни разу не дрогнул.
Снаряды
непрестанно долбили по одному и тому же месту, намеченному врагом для бреши.
Стена осыпалась, обваливалась, рушилась. Скоро пролом будет достаточно широк, и
англичане смогут ворваться через него во двор фермы.
Чем же
занимались в это время Молокососы?
Они
наблюдали за неприятелем и время от времени забавлялись тем, что подстреливали
какого-нибудь неосторожного вражеского пехотинца или кавалериста.
Да, они
забавлялись. Мы не преувеличиваем, ибо мир еще не видывал столь невозмутимых осажденных,
так мало озабоченных происходившим, так равнодушно, по крайней мере внешне,
относившихся к страшной беде, которая надвигалась на них.
Молокососы
безгранично доверяли своему юному командиру, непоколебимая бодрость которого
передалась всему маленькому гарнизону осажденной фермы.
Сорви-голова
сказал Молокососам:
– Я
все беру на себя! Мы пройдем, не оставив за собой отстающих; майор Колвилл
надолго запомнит встречу с нами.
Сам
Сорви-голова с помощью Фанфана занялся какой-то таинственной возней в отдаленном
строении фермы. Остальные защитники затеяли по приказу Жана перестрелку, чтобы
отвлечь внимание осаждавших и внушить им преувеличенное представление о
численном составе гарнизона фермы.
Покончив
со своей загадочной работой, Сорви-голова отослал Фанфана к защитникам, а сам
попросил Папашу пройти с ним к тетке Поля Поттера.
Участие
переводчика в переговорах с ней было необходимо, так как эта добрая женщина ни
слова не понимала по-французски.
Жан
почтительно поклонился ей и как человек, которому дорого время, без всяких предисловий
приступил к деловому разговору:
– У
вас полтораста голов скота – коров и телок. Хотите продать их мне?
– Но,
дорогой мой мальчик, англичане все равно заберут их и сожрут. Если коровы могут
вам на что-нибудь пригодиться, возьмите их даром.
– Во
сколько цените вы каждую корову?
– По
меньшей мере, флоринов в двести… Но зачем говорить о цене, когда…
– Двести
флоринов, помноженные на сто пятьдесят, составят тридцать тысяч флоринов. Да,
так – ровно тридцать тысяч. А теперь будьте любезны вернуть мне книжечку,
которую я отдал вам на хранение, перед тем как отправиться к водохранилищу в
наряде сестрицы Бетие… Благодарю вас, милая тетя! – сказал он, получив
свою чековую книжку.
Он
открыл ее, набросал на чеке несколько слов, потом оторвал листок и передал
хозяйке:
– Вот
чек на тридцать тысяч флоринов. Вы можете предъявить его банку Претории или банку
Лоренцо-Мар-кеса. В любом из них вам выплатят указанную здесь сумму. Это плата
за стадо, которое принадлежит теперь мне.
– Но
ведь я хочу подарить его вам!
– Хорошо,
хорошо… Благодарю вас, до свидания! Я спешу. А бумажку вы все-таки припрячьте.
К этому
времени снаряды снесли уже огромный участок стены. Образовалась пригодная для
атаки брешь.
Близился
закат. Через час будет совсем темно, а у англичан не видно никаких
приготовлений к штурму.
Сорви-голова
не ошибся. Колвилл думал, что на ферме не менее сотни Молокососов. Желая
избежать слишком больших потерь, он решил идти на приступ под покровом ночи.
Сорви-голова
между тем не принимал никаких, даже самых элементарных, мер для отражения
атаки. А ведь он, несмотря на свою юность, был опытным командиром.
Напротив!
Можно было подумать, что он бесконечно радовался бреши, пробитой в стене
снарядами англичан. Если бы не беспрерывный обстрел из пушек, он, пожалуй,
отдал бы даже приказ очистить пролом изнутри и снаружи от щебня и камней.
Фанфан,
ровно ничего не понимавший во всем этом, пришел в изумление, услышав, как Сорви-голова
бормочет:
– Если
они пройдут здесь без колебания, их уже ничто не остановит, и они помчатся…
– Кто
«они»? – спросил Фанфан.
– Скоро
увидишь, – ответил Сорви-голова, с лукавой улыбкой потирая руки.
Солнце
зашло. Сумерки быстро сгущались.
– В
нашем распоряжении еще час, – сказал Сорвиголова – За дело!
Он велел
Молокососам нарезать веток с колючих деревьев, окружавших двор (буры окрестили
эти деревья именем «подожди немного», ботаники называют их acacia detinens), а
сам попросил старую мать семейства и многочисленное племя двоюродных сестер
Поля пройти с ним в то самое отдаленное строеньице, где он недавно работал с
Фанфаном.
Там на
столе в симметричном порядке были разложены двести динамитных патронов, снабженных
фитилями разной длины.
Сопровождавший
их Папаша изумился при виде такого количества этого чудовищной силы взрывчатого
вещества.
– Генерал
Бота прислал эти патроны для уничтожения водохранилища. Мы израсходовали тогда
всего двенадцать штук. А теперь пустим в ход остальные. Объясните им,
пожалуйста, Папаша, что такое динамит.
– Да
тут даже малые ребята знакомы с динамитом и умеют с ним обращаться, –
ответил Папаша-переводчик.
– Отлично!
Пусть женщины привяжут покрепче толстым шпагатом по патрону к одному из рогов
каждой коровы. Крепко и быстро. У самого основания рогов. И, главное,
побыстрей. Понял? Коровы знают своих хозяек и будут спокойно стоять во время
этой операции.
Папаша
раскусил наконец замысел командира. Широкая, во весь рот, улыбка озарила его лицо.
В
английском лагере по-прежнему царила мертвая тишина. Неприятель продвигался
вперед медленно и методично, массированными частями. Артиллерия замолчала.
Прекратилась и ружейная пальба. Колвилл намеревался взять Молокососов живьем и
опасался, как бы шальная пуля не уложила кого-нибудь из них.
Женщины
с непостижимым мужеством и такой же быстротой принялись за свою страшную работу.
Коровы доверчиво позволяли производить над собой операцию, грозившую им неминуемой
гибелью.
Прошло
около получаса.
– Кончили
наконец? – беспокоился Сорви-голова. Ночь лишила его обычного спокойствия,
и время тянулось теперь для него слишком медленно.
Принесли
фонари. В помещении стало светло.
– Скорей!
Скорей!.. Прошло еще с четверть часа. Враг приближался. Уже ясно слышалась
ритмичная поступь солдат. Доносилось даже бряцание оружия.
– Поджигайте
фитили! Живей! Все сюда!.. Тащите из камина головешки!..
Мужчины
и женщины бросились в столовую, схватили горящие поленья и стали поджигать
фитили.
Испуганные
коровы тревожно мычали. Хозяйки успокаивали их ласковым, хорошо им знакомым
тремоло и пощелкиванием языка.
Смелые
женщины бесстрашно сновали с горящими головешками среди разгоравшихся с треском
фитилей и бикфордовых шнуров.
А ведь
достаточно было догореть одному из этих шнуров, чтобы все погибли.
По
просьбе Папаши старая мать семейства открыла загон.
А
Молокососы и двоюродные сестры Поля привязывали в это время к хвостам попадавшихся
им под руку коров ветки с дерева «подожди немного»: при первом же ударе хвостом
колючки, впившись в тело животных, приведут их в бешенство и погонят неистовым
галопом.
Англичане
подошли уже совсем близко к ферме и сомкнули ряды. Передовые цепи передвигались
ползком, все еще не решаясь подняться в атаку. Тишина, прерываемая лишь
мычаньем коров, пугала их гораздо больше ружейного огня.
– Forward! –
раздался вдруг в темноте голос, пронзительный, как звук рожка. Это сигнал к
атаке.
– Гоните
стадо в пролом! – скомандовал Сорви-голова.
Если
коровы направятся в брешь, английское войско будет истреблено. Если же они
заупрямятся и бешенство, которое уже начинает овладевать ими, погонит их по
территории фермы, – все здесь будет уничтожено: строения, люди, стадо.
Взорвется
сорок фунтов динамита!
Где это
произойдет?
Невыразимая
тревога охватила людей…
|