ГЛАВА 2
О том, как Оранжевая республика
поглотила баролонгов.[80]
– Три пастушки. – Голова капитана Молокососов оценена в тысячу фунтов
стерлингов, а голова майора Колвилла – в один пенни. – Катастрофа. –
Исчезновение одиннадцати улан. – Появление трех необычайных кумушек.
На языке
баролонгов Таба-Нгу означает «Черная Гора».
По имени
горы был назван и город, живописно раскинувшийся на ее вершине. В городе Таба-Нгу
насчитывалось семь тысяч жителей, преимущественно негров, и лишь небольшое
количество белых. Некогда этот город был столицей маленькой республики
баролонгов.
Оранжевой
республике не нравилось существование крошечного негритянского государства.
вклинившегося в ее владения. И, как всегда в таких случаях, большая страна
искала предлог для присоединения к себе маленькой. Таким предлогом послужила
более или менее открытая неприязнь, которую выказывали по отношению к Оранжевой
республике сыновья Марока, усопшего вождя баролонгов.
В 1884
году маленькое государство баролонгов было захвачено простым декретом президента
Оранжевой республики, а его гражданам объявили, что отныне они должны
повиноваться законам и обычаям большого государства.
Буры
всегда жестоко обращались с людьми черной расы, поэтому баролонги покинули землю
своих предков и переселились в Базутоленд, английское владение, входящее в
состав Капской колонии.
Здесь
вполне уместно провести печальную аналогию между этим насильственным захватом
бурами беззащитного народа и той завоевательной войной, которую вела теперь
против них самих Англия и которая, несмотря на все жертвы буров, привела к
порабощению их родины.
Но
довольно философии, перейдем к фактам.
В
настоящее время Таба-Нгу, покинутый своими исконными обитателями, превратился в
жалкое селение с небольшим количеством негритянских хижин и населенных белыми
ферм. От прежнего величия древней столицы остались только огромные водоемы
дождевой воды, удовлетворявшие некогда потребности всего населения и его
бесчисленных стад. Это были сооружения поистине циклопических[81] размеров.
Их
возводят обычно в степи, у самого выхода из ущелья или между двумя холмами. Они
представляют собой очень прочные водяные бассейны, огражденные с трех сторон
каменными стенами, обмазанными глиной. Четвертая стена отсутствует, чтобы вода
во время сезона дождей могла свободно приливать в бассейны.
Это
настоящие пруды, всегда наполненные чистой и свежей водой. Благодаря им город
Таба-Нгу стал важным стратегическим пунктом.
Бассейны
находятся между городами Блумфонтейном и Ледибрандом, на расстоянии семидесяти
километров от обоих городов. Стратегическое их значение было так велико, что
англичане поспешили овладеть ими еще до того, как вошли в столицу Оранжевой
республики.
Поражение
генерала Кронье повлекло за собой, как известно, снятие блокады с Кимберли и
Ледисмита. Теперь лорд Робертс получил полную возможность, не заботясь о
флангах, сосредоточить свои войска для вторжения в Оранжевую республику с
востока и с запада. Буры, отступавшие очень поспешно, не успели даже взорвать
водохранилище, а бдительность, с какой охраняли его англичане, исключала
возможность какого бы то ни было покушения на него.
Охрана
водоемов состояла из двух эскадронов улан, двух батальонов драгун и одной артиллерийской
батареи. Это были довольно внушительные силы, если даже не считать проходящих
мимо полков, которые ежедневно располагались на привал у водопоя.
Часовые,
расставленные друг от друга на расстоянии досягаемости человеческого голоса и
постоянно шагавшие вдоль вековых стен водохранилища, за которыми поблескивала
на солнце вода, не разрешали приближаться к бассейнам сколько-нибудь подозрительным
людям.
Однако
окрестным фермерам англичане разрешили по-прежнему поить здесь скот, –
разумеется, не по душевной доброте своей, ибо англичане ничего не делают без
расчета.
Расчет
на сей раз заключался в том, что у фермеров было пять-шесть сотен дойных коров
(упряжные быки находились в военных обозах), дававших превосходное молоко, из
которого крестьянки сбивали вкусное масло. А этими продуктами, как известно,
особенно любили полакомиться уланы, драгуны, артиллеристы, да и волонтеры
английской армии не прочь были их отведать. Скот мог пригодиться также и на
случай голода. Вот почему пастухам с их стадами был открыт свободный доступ к
бассейнам.
Все
мужчины, и молодые и старые, ушли на войну, и скот на водопой гоняли женщины.
Да и дело-то было нехитрое: послушные животные прекрасно знали дорогу и шли не
задерживаясь.
В тот
день, о котором пойдет наш рассказ, три молодые крестьянки пригнали сюда сотни
полторы коров. Впереди, рядом с телкой, на ошейнике которой висел бронзовый
колокольчик, шествовала крепко сбитая белокурая девушка в чепчике, похожем на
голландский. На руке у нее висела большая корзина. За ней шла другая – живая
смуглянка в невообразимой соломенной шляпке с поблекшими искусственными розами.
Как и первая, она шла, скромно опустив глаза, но было заметно, что это давалось
ей нелегко.
У нее на
руке висела точно такая же корзина, как, впрочем, и у третьей, худенькой, неловкой,
почти жалкой на вид девушки.
К первой
погонщице подошел уланский сержант, поклонился ей с утонченной изысканностью гарнизонного
вояки и отпустил банальную любезность.
Девушка
остановилась как вкопанная, не моргнув глазом, даже не взглянув на
унтер-офицера, немая и равнодушная к нему и его словам.
В то же
время капрал обратился ко второй погонщице, а один из солдат – к третьей. Результат
тот же: ни взгляда, ни слова, ни движения! Солдаты расхохотались, а сержант
воскликнул:
– Настоящие
дикарки! Бог мой, до чего же они глупы! – и уже серьезно добавил: – Я вижу
вас здесь впервые, красотка и вам должно быть известно, что мне приказано
осматривать вещи людей, идущих к водоему. Что там у вас в корзине?
Но
«красотка» стояла по-прежнему не шевелясь и тупо глядела перед собой широко
раскрытыми глазами.
– Да
она просто деревянная, клянусь честью! А может быть, из папье-маше?
И, снова
рассмеявшись, он осторожно взял корзину и, заглянув в нее, произнес: – Бутерброды
с маслом, фрукты, какие-то тряпки, вязанье… Не вижу в этом ничего страшного.
Проходите!
Капрал и
рядовой, подражая сержанту, со смехом заглянули в корзины двух других крестьянок
и, в свою очередь, повторили:
– Проходите!
Но те,
словно окаменев, не двигались с места; тогда солдаты жестами предложили им продолжать
свой путь.
Девушки
поняли наконец и скрылись за стеной водоема. И все время, пока их коровы фыркали
и пили, солдаты потешались над ними, не скупясь на весьма грубые шуточки.
– Честное
слово, будь моя невеста Фанни Уолтер, на которой я женюсь после войны, столь же
болтливой, как эти девчонки, я считал бы себя счастливейшим человеком во всем
королевстве! – воскликнул один из них.
– А
может быть, они глухонемые? – предположил другой.
– Говорят,
что глухонемые самые идеальные хозяйки! – гоготал третий.
– Дикарки!
По-английски не понимают… – пожал плечами сержант.
А
девушки открыли между тем свои корзины, достали оттуда по куску хлеба с маслом
и, храня все то же невозмутимое молчание, принялись с аппетитом уплетать свой
завтрак, запивая его водой из бассейна, которую черпали прямо пригоршнями.
Когда
огромное стадо потянулось обратно, одному из солдат взбрела в голову мысль
напиться молока. Он остановил шествовавшую впереди корову, подозвал товарища, у
которого была выкрашенная в цвет хаки жестяная кружка, и, заставив его держать
посудину, принялся доить корову.
То ли у
него не было опыта в этом деле, то ли он причинил животному боль, но корова вырвалась
и так угостила задней ногой обоих томми,[82]
что они полетели в разные стороны и брякнулись оземь.
Обескураженные
и взбешенные любители молока смущенно поднялись под взрыв оглушительного
солдатского хохота.
Тогда
худая и с виду неуклюжая девушка, не проявлявшая до сих пор никаких признаков
любезности, остановилась, подняла с земли кружку и, мигнув своей черноволосой
товарке, нежным тремоло[83]
успокоила разъяренное животное.
С чисто
профессиональной ловкостью девушка взялась за соски коровы и в несколько секунд
наполнила посудину пенящимся молоком. Потом просто, без церемоний, неловким
движением она протянула кружку солдату, потиравшему ушибленные места.
Англичанин
залпом опорожнил кружку и сказал, улыбаясь:
– Ваш
поступок доказывает, что у вас доброе сердце. Не стану предлагать вам денег,
чтобы не обидеть вас, но от души благодарю.
Тотчас
же, помахивая кружками, к девушке подошли другие солдаты, прося и им нацедить
молока.
В ответ
странная пастушка тихонько свистнула, и коровы, тесня друг друга, рысью пустились
прочь. Образовалась настоящая живая стена движущихся тел, пробиться через
которую не было никакой возможности. В это время красивая блондинка в
голландском чепчике заметила на стене бассейна объявление, на котором почерком
ротного писаря были начертаны следующие, недостойные цивилизованного человека
строки:
«Тысячу
фунтов стерлингов тому, кто доставит живым или мертвым капитана Сорви-голова.
Майор Колвилл».
Прочитав
это объявление, девушка прикусила губу, чтобы сдержать лукавую улыбку, и спокойно
прошла мимо.
А через
сутки те же самые часовые снова встретили то же самое стадо и тех же погонщиц.
Никаких перемен в поведении бурских пастушек: та же вялая походка, тот же тупой
взгляд, те же корзины на руках. Только третья из пастушек, та, что вчера так
ловко доила, несла, кроме корзины, еще большой деревянный подойник,
Зато
солдаты были теперь куда любезней с пастушками, чем накануне. Сержант даже не заглянул
в их корзины.
Когда
скот напился и вереница коров, блестевших от струившейся по их бокам воды, двинулась
в обратный путь, девушка с деревянным подойником остановила стадо. Крестьянка
поставила на землю свою посудину, опустилась возле одной из коров на колени и,
надоив подойник, знаками дала понять солдатам, что молоко находится в их полном
распоряжении.
Солдаты
встретили этот приятный и неожиданный дар радостным «ура».
Пехотинцы,
уланы, артиллеристы бросились па штурм подойника и, черпая молоко своими
походными кружками, быстро опорожнили его. Девушка снова наполнила подойник.
Все это
время вокруг стоял несмолкаемый гул радостных людских голосов; коровы мычали и
били копытами землю. Никто уже не обращал внимания на двух других погонщиц,
скрытых стеною водоема и массой сгрудившихся животных.
Неутомимая
доильщица занималась своим делом добрых двадцать минут. Только завидя
подходивших подруг, она вскочила и, схватив подойник, молча пошла им навстречу.
Но
солдаты ни за что не хотели отпустить ее с пустыми руками, не отблагодарив за
угощенье; этого настоятельно требовали их ублаготворенные желудки. Кто-то из
улан снял с головы каску, бросил в нее мелкую монету и пустил ее вкруговую.
Каждый кидал в каску свою лепту, руководствуясь своими средствами и щедростью.
Через
минуту собранные монеты серебряной струйкой посыпались в подойник.
Не поблагодарив
солдат, все с тем же деревянным лицом, девушка побежала вдогонку за подругами и
скоро исчезла из виду. По пути она с отвращением выбросила английские деньги в
первую попавшуюся яму.
Едва она
присоединилась к подругам, все три пастушки бросились наутек вместе со стадом,
которое, точно взбесившись, понеслось во всю прыть.
Англичане
же, довольные тем, что хоть немного нарушилось нудное однообразие их жизни,
веселились, как дети.
Их
веселье резко оборвал тревожный окрик часового.
К
водоему мелкой рысью приближался взвод кавалеристов в хаки Отряд состоял из
двадцати улан. Трое из них, как видно офицеры, были без пик и опоясаны белыми
шарфами. Впереди трусил высокий офицер с седеющей бородой, жесткими чертами
лица и бегающими рысьими глазами.
Он был в
чине майора, о чем говорили золотые короны на эполетах его мундира, а цифра,
вышитая на воротнике, указывала на то, что он принадлежит к третьему уланскому
полку.
Черт
возьми! Да ведь это же наш старый знакомый, палач Давида Поттера, заклятый враг
капитана Сорвиголова, последний оставшийся в живых член военного суда – майор
Колвилл собственной персоной! Он казался чем-то серьезно озабоченным и
встревоженным, словно какая-то мрачная мысль неотступно терзала его душу.
Нет
спору, майор – храбрый солдат. Но даже и самый смелый человек не может
оставаться спокойным, зная, что где-то рядом кружится и ходит по его следам
неугомонный дьяволенок, приговоривший к смерти пятерых членов военного суда и
уже сдержавший свою страшную клятву в отношении четверых.
Попросту
говоря, майора бросало то в жар, то в холод. День и ночь его преследовала неотвязная
мысль о смерти, подстерегающей его на каждом шагу. А жизнь в постоянном
ожидании смерти – это уже не жизнь. Вот почему майор, готовый на все, лишь бы
справиться с неуловимым врагом, прибегнул к недостойному солдата средству –
обещал денежную награду за голову командира Молокососов. У англичан это
называется «прибегнуть к помощи кавалерии святого Георгия». (Такой образный
оборот народной речи обязан своим происхождением тому, что на одной стороне
золотого фунта стерлингов изображен святой Георгий на коне, поражающий
дракона). А так как майор был богат, то, не задумываясь, предложил кругленькую
сумму в тысячу фунтов стерлингов за поимку своего врага.
Еще
накануне по его приказу на самых видных местах расклеили объявления. Майор
делал ставку не столько на врагов капитана Сорви-голова, сколько, и, пожалуй,
даже больше, на алчность его друзей.
Проезжая
мимо объявления, наклеенного на стене бассейна, майор пробежал его глазами,
точно желая на самом себе проверить силу воздействия такого приема борьбы.
Внезапно
он побледнел, из уст его вырвался сдавленный крик. Остановив коня, он широко
раскрытыми от ужаса глазами уставился на несколько строк, приписанных
карандашом под его подписью твердым и крупным почерком:
«А я
предлагаю только пенни за голову майора Колвилла. Она не стоит даже и этого.
Капитан Сорви-голова».
Голос
майора дрожал от гнева, а может быть, и от страха, когда, указывая на
объявление, он крикнул:
– Кто
это написал? Отвечайте!.. Да отвечайте же, вы!
– Не
знаю… – пролепетал сержант, приложив пальцы к козырьку. – Смею
заверить вашу милость, только что, совсем недавно, этого еще не было,
– Кто
приходил сюда? Кто проходил мимо? Кто здесь останавливался?
– Никто,
кроме трех бурских пастушек, которые, как обычно, пригоняли на водопой стадо.
– Мне
надо их допросить – и немедленно!
– Но
они все равно что бревна: ничего не слышат и не понимают – хуже дикарей.
– Тем
более! Немедленно привести! Поняли, сержант?
– Слушаю,
ваша милость.
– Возьмите
с собой десяток солдат и во что бы то ни стало приведите мне этих пастушек.
– Слушаю,
ваша милость! Минутное дело!
И десять
солдат, вскочив на коней, помчались во весь опор по следам скрывшегося стада.
Майор,
его эскорт и офицеры спешились и молча ожидали возвращения посланного в погоню
отряда.
Никто
еще не видел майора Колвилла в таком возбужденном состоянии. Точно какой-то рок
или непреоборимая сила гипноза притягивала его к объявлению, перед которым он,
расхаживая взад и вперед, то и дело останавливался. Прошло десять минут.
– Ужасный
копун этот сержант, – ворчал майор, в сердцах ударяя хлыстом по голенищу сапога.
Издалека
донеслось несколько выстрелов. Кони насторожили уши, люди вздрогнули.
– Что
там еще? – крикнул майор, возбуждение и гнев которого все возрастали.
Последовал страшный ответ.
Из стены
водоема вырвались столбы белого дыма. Почти одновременно загремели оглушительные
взрывы.
Циклопическая
стена, целый век выдерживавшая мощный напор воды, рухнула в нескольких местах
на протяжении ста двадцати метров.
Стремительные
потоки воды ринулись через пробоины И с громоподобным гулом устремились вниз по
склону, взрывая на своем пути землю, увлекая камни, опрокидывая палатки, унося
запасы овса и фуража, заливая склады оружия.
– Спасайтесь!
Спасайтесь!.. – вопили солдаты, охваченные ужасом при виде этого страшного
зрелища.
Отрезанные
на взгорье орудия, зарядные ящики и артиллерийские повозки очутились под
угрозой затопления. Напуганные лошади громко заржали и, сорвавшись с привязи,
понеслись в открытую степь.
Под
мощным напором водяных потоков пробоины все расширялись, и стена не устояла. Образовался
гигантский водопад шириною в полтораста метров, который быстро превратил
веселую долину в бурную реку.
Непоправимая
катастрофа! Уничтожено водохранилище Таба-Нгу, безвозвратно утрачены запасы
воды, и весь этот пункт потерял какое бы то ни было стратегическое значение. То
было подлинное бедствие для всей английской армии и, в частности, для майора
Колвилла, которому доверили охрану этой местности. Взрыв водохранилища задевал
его самолюбие начальника и набрасывал тень на его воинскую честь.
Колвиллу
не оставалось теперь ничего иного, как отступить перед потоками все прибывавшей
воды. Его люди, опасавшиеся новых взрывов и обезумевшие от опасности, тем более
страшной, что они не знали ни ее причин, ни размера, бежали без оглядки.
Некоторых
задавила рухнувшая стена. Другие, унесенные, как жалкие щепки, потоком, погибли
в его волнах.
На глаз
можно было установить потерю в пятьдесят человек.
Однако
не это больше всего волновало майора. Нет, его беспокоила непонятная задержка
взвода улан, посланного на поиски бурских пастушек.
Все
мысли этого маньяка вертелись вокруг дерзкого ответа, начертанного на его
объявлении неизвестной рукой.
И ужас
его рос по мере того, как он вспоминал находчивость, смелость и сбивающую с
толку ловкость своего невидимого, но вездесущего врага, который неотступно
преследовал, унижал, позорил его, издевался над ним, и все это с
безнаказанностью, способной довести человека до исступления. Майор не знал, что
ему делать, что предпринять, он потерял голову.
Основательно
или нет, но Колвилл полагал, что бурские пастушки кое-что знают обо всем этом
и, может быть, наведут его на след. Задержка посланного за ними сержанта
причиняла ему такое сильное беспокойство, что он не в силах был скрыть его от
своих подчиненных.
Между
тем доносившиеся издалека выстрелы прекратились. Видно, там произошла стычка, и
майора бросило в дрожь при одной мысли, что эта стычка могла оказаться роковой
для его солдат.
Мертвое молчание
нависло над долиной, слышался только рев водопада, да изредка доносились то
призывы о помощи утопающего человека, то предсмертное ржанье коня.
Вдруг на
горизонте показались силуэты трех всадников. Они быстро приближались на рысях.
Что за
странные всадники?
Уланы?
Нет, они без пик. Да и вообще солдаты ли это? Конечно же, нет, хотя они и едут
верхом на полковых конях.
Всадники
все приближались. Их уже можно было разглядеть.
Что за
нелепый маскарад? Не случись это при таких поистине ужасных обстоятельствах, появление
столь странного и смешного трио заставило бы расхохотаться даже англичан –
людей, как правило, подверженных острому сплину.
То были
три одетых в женское платье кавалериста. Их упирающиеся в стремена ноги были
босы, их торсы были затянуты в корсажи, на их головах – красовались неописуемые
шляпки, а кое-как напяленные поверх корсажей юбки развевались по ветру.
И
никаких следов сержанта и десяти солдат уланского взвода!
|
