Луиза Мэй Олкотт «Маленькие женщины»

Глава 7

Эми в Долине Унижения

– Этот мальчик – настоящий циклоп! – сказала од­нажды Эми, когда Лори с топотом проскакал на лошади мимо их окна, помахав кнутиком в знак приветствия.

– Как ты смеешь говорить такое, когда у него целы оба глаза? И к тому же они очень даже красивые! – с негодованием воскликнула Джо, которую возмущали любые пренебрежительные замечания в адрес ее друга.

– Но я же ничего не говорила о его глазах! Не понимаю, почему ты вдруг вспылила. Я просто восхищаюсь его по­садкой на лошади.

– Ах ты Господи! Эта маленькая гусыня хотела сказать «кентавр», а вместо этого назвала Лори «циклопом»! – воскликнула Джо, разразившись смехом.

– Ну зачем такие грубости! Ведь это просто «ляпсус лингвы», как говорит мистер Дэвис, – возразила Эми, окончательно убивая Джо своей латынью. – Как я хотела бы иметь хоть малую долю денег, какие Лори тратит на эту лошадь, – добавила она словно про себя, но надеясь, что сестры услышат.

– Зачем? – спросила Мег ласково, так как Джо уже выбежала из комнаты, хохоча над латынью Эми.

– Мне очень нужны деньги. Я по уши в долгах, а моя очередь получить на карманные расходы настанет только через месяц.

– В долгах? Что ты хочешь сказать? – Мег строго взглянула на сестру.

– Понимаешь, я должна вернуть девочкам в школе по меньшей мере десяток лимонных цукатов, но я не могу это сделать, так как у меня нет денег, а мама запретила мне брать что-либо в лавке на наш счет.

– Расскажи мне поподробнее. Что, эти цукаты – сей­час модное увлечение? В наше время было модно протыкать кусочки резины и делать шарики. – Мег постаралась удер­жаться от улыбки, так как вид у Эми был очень серьезный и важный.

– Видишь ли, их покупают сейчас все девочки, и ес­ли не хочешь прослыть скупой, то тоже должна это де­лать. Сейчас всех занимают только цукаты, все сосут их под партой во время уроков, а на переменах меняют их на карандаши, колечки из бусин, бумажных кукол или еще что-нибудь. Если одной девочке нравится другая, она дает ей цукат, а если сердита на нее, то ест цукат у нее на глазах и даже не дает пососать. Все угощают по очереди, и мне уже много раз давали, а я не могу отпла­тить тем же, хоть и должна. Ведь, ты понимаешь, это долг чести.

– Сколько нужно, чтобы отплатить за угощение и вос­становить твой кредит? – спросила Мег, вынимая свой кошелечек.

– Двадцати пяти центов хватит с избытком, ну и еще несколько центов сверх того, чтобы угостить тебя. Ты лю­бишь цукаты?

– Не очень, можешь взять мою долю себе. Вот день­ги. Постарайся растянуть, это не так уж много, ты сама знаешь.

– О, спасибо! Как, должно быть, приятно самой зара­батывать и всегда иметь карманные деньги! Теперь я устрою себе настоящий пир, а то я не пробовала ни одного цуката на этой неделе. Я была в таком неловком положении и не могла даже принять угощение, так как знала, что не смогу вернуть долг, и вся прямо-таки исстрадалась.

На следующий день Эми явилась в школу довольно поздно, но не смогла отказать себе в удовольствии проде­монстрировать одноклассницам, с простительной гордостью, сверток во влажной коричневой бумаге, прежде чем пре­проводить его в глубочайший тайник своей парты. В сле­дующие несколько минут слух о том, что в парте у Эми Марч лежат двадцать четыре восхитительных цуката (один она съела по дороге в школу) и что она собирается угощать, разнесся в ее «кругу», и внимание всех ее подружек было совершенно поглощено этим фактом. Кейти Браун сразу же пригласила ее к себе на следующую вечеринку; Мэри Кингсли настояла на том, чтобы одолжить Эми свои часы – поносить во время перемены; а Дженни Сноу, язвительная юная особа, бесчестно попрекавшая Эми во время ее бед­ственного бесцукатного состояния, быстро решила заклю­чить перемирие и предложила поделиться ответами к не­которым наводящим ужас арифметическим задачам. Но Эми не забыла колких замечаний мисс Сноу насчет «некоторых, чьи носы не слишком приплюснутые, чтобы не чувствовать запах чужих цукатов», и «тех задавак, которые не слишком горды, чтобы попрошайничать», а потому немедленно раз­рушила все надежды «этой Сноу» телеграммой следующего уничтожающего содержания: «Ни к чему делаться вдруг такой любезной, потому что ты ничего от меня не получишь».

В то утро некий высокий гость неожиданно посетил школу, и красивые карты, нарисованные Эми, удостоились его похвалы; эта почесть, оказанная врагу, влила яд в душу мисс Сноу, а сама мисс Марч сразу же приобрела повадки спесивого молодого павлина. Но увы, увы! Гордыня не доводит до добра, и мстительная мисс Сноу успешно взяла реванш! Как только высокий гость произнес обычные за­тасканные комплименты и откланялся, Дженни под пред­логом необходимости задать важный вопрос подошла к ми­стеру Дэвису и сообщила ему, что в парте у Эми Марч лежат лимонные цукаты.

Мистер Дэвис еще прежде объявил, что цукаты будут рассматриваться в школе как контрабандный товар, и тор­жественно пообещал публично наказать линейкой первого, кто осмелится нарушить этот закон. Сей стойкий человек после долгой и ожесточенной борьбы успешно провел в жизнь запрет на жевательную резинку, не раз разводил костер из конфискованных романов и газет, подавил дея­тельность частной почты, запретил корчить рожи, давать прозвища и рисовать карикатуры – словом, сделал все, что может сделать один человек, чтобы поддерживать по­рядок среди полусотни мятежных девиц. Мальчики – тяж­кое испытание для человеческого терпения, но иметь дело с девочками, видит Бог, несравненно мучительнее, особенно для нервных джентльменов с деспотическим характером и талантом к преподаванию не большим, чем у доктора Блимбера[11]. Мистер Дэвис обладал некоторыми познаниями в греческом, латыни, алгебре и всевозможных «логиях», так что его называли прекрасным учителем, а манеры, нравст­венный облик и подаваемый ученицам пример не рассмат­ривались при этом как сколько-нибудь важные.

Это был самый удобный момент для разоблачения Эми, и Дженни это знала. Мистер Дэвис явно выпил слишком крепкого кофе в то утро, ветер дул восточный, что всегда плохо отражалось на невралгиях учителя, а его ученицы не показали своих знаний с тем блеском, на какой, по его мнению, он вправе был рассчитывать, а потому, если упот­ребить выразительный, пусть и не слишком изысканный язык школьниц, «зол он был как черт», и, произнеся слово «цукаты», Дженни лишь поднесла огонь к пороху. Желтое лицо учителя запылало, он стукнул кулаком по столу с такой силой, что Дженни помчалась на свое место с не­обычайной скоростью.

– Юные леди, внимание! Прошу внимания!

После этого сурового воззвания жужжание в классе пре­кратилось, и пятьдесят пар голубых, черных, серых и карих глаз послушно остановились на его свирепой физиономии.

– Мисс Марч, подойдите сюда.

Эми поднялась со своего места, сохраняя внешнее спо­койствие, но тайный страх подействовал на нее угнетающе, ибо цукаты тяжким грузом лежали на ее совести.

– Захватите с собой цукаты, которые лежат у вас в парте! – Этот неожиданный приказ задержал ее, прежде чем она успела сделать первый шаг.

– Не бери все, – шепнула ей соседка по парте, юная особа, отличавшаяся завидным хладнокровием. – Эми поспешно вытряхнула из пакета полдюжины цука­тов, а остальное положила перед мистером Дэвисом, чув­ствуя, что любой, кто обладает человеческим сердцем, дол­жен смягчиться в ту же минуту, когда этот восхитительный аромат коснется его ноздрей. К несчастью, мистер Дэвис терпеть не мог этот запах, и чувство отвращения усилило его гнев.

– Это все?

– Не совсем, – с запинкой пробормотала Эми.

– Немедленно принесите остальное. Окинув свой «круг» взглядом, полным отчаяния, она повиновалась.

– Вы уверены, что там ничего не осталось?

– Я никогда не лгу, сэр.

– Хорошо, я вижу. Теперь берите эту гадость по две в каждую руку и бросайте в окно.

Последовал всеобщий вздох, вызвавший что-то вроде небольшого порыва ветра: исчезла последняя надежда, и угощение было отторгнуто от алчущих уст. Багровая от стыда и гнева, Эми шесть ужасных раз прошла туда и обратно, и каждый раз ей стоило огромных усилий выпу­стить из рук обреченные цукаты – о! какие пухлые и сочные! – и каждый раз доносившийся с улицы крик усиливал мучения девочек, ибо свидетельствовал, что уго­щение приводит в ликование ирландских ребятишек, кото­рые были их заклятыми врагами. Это… это было уже слиш­ком, все бросали негодующие или молящие взгляды на безжалостного мистера Дэвиса, а одна страстная любитель­ница цукатов даже разразилась слезами.

Когда Эми возвратилась из своего последнего похода к окну, мистер Дэвис издал зловещее «Гм!» и сказал самым внушительным тоном:

– Юные леди, вы помните, что я сказал неделю назад. Мне жаль, что так случилось, но я никому не позволяю нарушать установленные мною правила, и я всегда держу слово. Мисс Марч, протяните руку.

Эми вздрогнула и спрятала обе руки за спину, устремив на него умоляющий взгляд, говоривший больше, чем слова, которых она была не в силах произнести. Она была до некоторой степени любимицей «старого Дэвиса», как его называли, и лично я убеждена, что он нарушил бы свое слово, если бы одна неукротимая юная особа не выразила свое глубокое возмущение свистом. Этот свист, каким бы он ни был слабым, еще пуще раздражил вспыльчивого мистера Дэвиса и решил судьбу преступницы.

– Вашу руку, мисс Марч! – было единственным от­ветом на ее безмолвный призыв, и, слишком гордая, чтобы плакать или умолять, Эми сжала губы, с вызовом откинула назад голову и, не дрогнув, приняла несколько обжигающих ударов на свою маленькую ладонь. Ударов было не много, и были они не очень сильными, но для нее это уже не имело значения. Впервые в жизни ее ударили, и Эми считала этот позор ничуть не меньшим, чем если бы от его удара она свалилась с ног. – А теперь вы останетесь у доски и будете стоять здесь до перерыва, – сказал мистер Дэвис, решив довести дело до конца, раз уж начал.

Это было ужасно. Тяжело было бы даже просто отпра­виться на свое место и увидеть жалость на лицах подруг или удовлетворение в глазах немногочисленных врагов, но ока­заться после такого позора лицом к лицу со всей школой представлялось невыносимым, и на секунду у нее появилось чувство, что сейчас она упадет прямо там, где стоит, и зарыдает. Горькое чувство несправедливой обиды и мысль о Дженни Сноу помогли ей преодолеть себя, и, заняв позорное место, она устремила глаза на дымоход печи, поверх того, что теперь казалось морем лиц, и стояла там, такая неподвижная и бледная, что девочкам было очень трудно сосредоточиться на учебе, имея перед глазами эту трагическую фигуру.

В течение последовавших пятнадцати минут гордая и чувствительная девочка страдала от стыда и боли, которых никогда не смогла забыть. Другим все это могло показаться смешным или незначительным происшествием, но для нее это было тяжкое испытание, так как все двенадцать лет жизни ее воспитывали лишь любовью и удары такого рода никогда не обрушивались на нее прежде. Но и саднящая рука, и душевная боль были ничто в сравнении с мучитель­ной мыслью: «Мне придется рассказать об этом дома, и как все они разочаруются во мне!»

Пятнадцать минут показались ей часом, но и они наконец подошли к концу, а слово «Перерыв!» никогда не казалось ей таким желанным.

– Можете идти, мисс Марч, – сказал мистер Дэвис, чувствуя себя неловко.

Не скоро забыл он полный упрека взгляд, который бросила на него Эми, когда, не сказав никому ни слова, Я направилась прямо в переднюю, где схватила свои вещи и покинула это место «навсегда», как пылко заявила она себе самой. Она была в ужасном состоянии, когда пришла домой, а  по возвращении старших девочек немедленно было про – ведено бурное семейное собрание. Миссис Марч говорила мало, но выглядела обеспокоенной и утешала свою оскорбленную дочку самым нежным образом. Мег омыла пору­ганную ладонь глицерином и слезами, Бесс почувствовала, что даже ее любимые котята не могут послужить бальзамом ! в подобных горестях, Джо с гневом потребовала безотла­гательного ареста мистера Дэвиса, а Ханна потрясала ку­лаком, посылая проклятия в адрес «негодяя», и разминала картофель к обеду так, словно это он был под ее пестом, Бегство Эми не вызвало никаких вопросов или замечаний со стороны мистера Дэвиса, но наблюдательные девицы заметили, что после перерыва он сделался на редкость добрым, а также и необычайно встревоженным. Перед окон­чанием занятий в классе появилась Джо. Она с самым мрачным выражением лица величественно приблизилась к столу учителя и вручила ему письмо от своей матери, затем собрала вещи Эми и удалилась, тщательно вытерев ботинки о коврик перед дверью, словно желая отряхнуть от своих ног прах этого места.

– Да, ты можешь не ходить в школу, но я хочу, чтобы ты каждый день занималась дома вместе с Бесс, – сказала в тот вечер миссис Марч. – Я против телесных наказаний, особенно для девочек. Мне не нравятся методы обучения и воспитания, которые применяет мистер Дэвис, и я считаю, что общение с девочками, вместе с которыми ты учишься, не приносит тебе пользы, так что мы должны посоветоваться с папой, прежде чем отправить тебя в другую школу.

– Как хорошо! Вот бы все девочки ушли от него и его противная старая школа опустела! Я прямо-таки с ума схожу, как вспомню о моих прелестных цукатах, – вздохнула Эми с видом мученицы.

– Мне не жаль, что ты лишилась их, так как ты на­рушила школьные правила и заслуживала наказания за непослушание, – таков был суровый ответ, изрядно разоча­ровавший юную леди, которая ожидала одного лишь сочув­ствия.

– Неужели ты рада, что я оказалась опозоренной перед всей школой? – воскликнула Эми.

– Я не избрала бы такой способ для исправления твоих недостатков, – ответила мать, – но я не уверена, что нака­зание не принесло тебе большей пользы, чем более мягкий подход. Ты становишься слишком самодовольной, дорогая моя, и пора бы тебе подумать о том, как исправиться. У тебя немало способностей и достоинств, но нет нужды вы­ставлять их напоказ, ибо тщеславие портит даже прекрас­нейшего из гениев. Опасность, что подлинный талант или добродетель долго останутся незамеченными, невелика, но даже если это и случается, сознание того, что человек обладает ими, вполне может его удовлетворить, а самое большое очарование любого одаренного человека в его скромности.

– Именно так! – воскликнул Лори, который играл в шахматы с Джо в углу гостиной. – Я знал одну девочку, у которой были замечательные способности к музыке, а она не знала об этом и даже не догадывалась, какие чудесные мелодии она сочиняет, когда играет в одиночестве, и не поверила бы, если бы кто-нибудь сказал ей об этом.

– Вот бы мне познакомиться с этой милой девочкой! Может быть, она помогла бы мне, а то я такая глупая, – сказала Бесс, стоявшая у него за спиной и слушавшая с живым интересом.

– Ты ее знаешь, и она помогает тебе больше, чем мог бы помочь кто-либо другой, – отвечал Лори, глядя на нее так многозначительно и с таким озорством в веселых черных глазах, что Бесс сделалась очень красной и спрятала лицо в диванную подушку, пораженная этим неожиданным от­крытием.

В награду за эту похвалу Бесс Джо позволила Лори выиграть у нее очередную партию, но им так и не удалось уговорить Бесс после прозвучавшего так неожиданно ком­плимента поиграть для них на рояле. Лори одержал победу и будучи в особенно радостном настроении по этому случаю, запел; в обществе Марчей он редко демонстрировал мрач­ную сторону своего характера.

Когда он ушел, Эми, которая весь вечер была очень задумчива, сказала вдруг, словно захваченная новой не­ожиданной мыслью:

– А Лори талантливый?

– Да, он получил отличное образование и у него боль­шие способности. Он станет замечательным мужчиной, когда вырастет, если только его не избалуют, – отвечала мать.

– И он не тщеславный, нет? – спросила Эми.

– Ничуть. Именно поэтому он так очарователен и так нам нравится.

– Понимаю. Хорошо иметь достоинства и быть элегант­ным, но не похваляться этим и не задирать нос, – сказала Эми глубокомысленно.

– Да, положительные качества человека всегда видны и чувствуются в манерах и разговоре, но нет необходимо­сти назойливо выставлять их напоказ, – сказала миссис Марч.

– Точно так же, как и надевать на себя сразу все свои шляпки, платья и ленты, чтобы все знали, что они у тебя есть, – добавила Джо, и наставление завершилось общим смехом.