Посвящаю
жене моей Маргарите Константиновне Беляевой
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
— Прошу
садиться.
Мари
Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.
Пока
профессор Керн вскрывал конверт и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет.
Какая
мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа
с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами,
рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель
черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только
золото тисненых переплетов в тяжелых шкафах. Длинный маятник старинных стенных
часов движется размеренно и плавно.
Переведя
взгляд на Керна, Лоран невольно улыбнулась: сам профессор целиком соответствовал
стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фигура Керна
казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два
циферблата часов. Как маятники, двигались его глаза серо-пепельного цвета,
переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез глаз, рта
и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стилизованной
декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.
«Камин
украшать такой маской», — подумала Лоран.
— Коллега
Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок
франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие…
Побарабанив
сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос:
— Вы
умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это
еще хуже.
— Но
какое отношение…
— Самое
близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими
недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны к черту.
— Но…
— Никаких
«но»! Вы должны быть немы как рыба. Вы должны молчать обо всем, что увидите и
услышите здесь. Принимаете это условие? Должен предупредить: неисполнение
повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные.
Лоран
была смущена и заинтересована…
— Я
согласна, если во всем этом нет…
— Преступления,
хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая
ответственность… Ваши нервы в порядке?
— Я
здорова…
Профессор
Керн кивнул головой.
— Алкоголиков,
неврастеников, эпилептиков, сумасшедших не было в роду?
— Нет.
Керн еще
раз кивнул головой.
Его
сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка.
Дверь
бесшумно открылась.
В
полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке, Лоран увидала
только белки глаз, затем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра.
Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери.
— Джон!
Покажите мадемуазель Лоран лабораторию.
Негр
кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь.
Лоран
вошла в совершенно темную комнату.
Щелкнул
выключатель, и яркий свет четырех матовых полушарий залил комнату. Лоран невольно
прикрыла глаза. После полумрака мрачного кабинета белизна стен ослепляла…
Сверкали стекла шкафов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным
светом горели сталь и алюминий незнакомых Лоран аппаратов. Теплыми, желтыми
бликами ложился свет на медные полированные части. Трубы, змеевики, колбы,
стеклянные цилиндры… Стекло, каучук, металл…
Посреди
комнаты — большой прозекторский стол. Рядом со столом — стеклянный ящик; в нем
пульсировало человеческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам.
Лоран
повернула голову в сторону и вдруг увидала нечто, заставившее ее вздрогнуть,
как от электрического удара.
На нее
смотрела человеческая голова — одна голова без туловища.
Она была
прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие
блестящие металлические ножки. От перерезанных артерий и вен, через отверстия в
стекле, шли, соединившись уже попарно, трубки к баллонам. Более толстая трубка
выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были
снабжены кранами, манометрами, термометрами и неизвестными Лоран приборами.
Голова
внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками. Не могло быть сомнения:
голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.
Несмотря
на потрясающее впечатление, Лоран не могла не заметить, что эта голова удивительно
похожа на голову недавно умершего известного ученого-хирурга, профессора
Доуэля, прославившегося своими опытами оживления органов, вырезанных из свежего
трупа. Лоран не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хорошо
запомнился этот высокий лоб, характерный профиль, волнистые, посеребренные
сединой густые русые волосы, голубые глаза… Да, это была голова профессора
Доуэля. Только губы и нос его стали тоньше, виски и щеки втянулись, глаза
глубже запали в орбиты и белая кожа приобрела желто-темный оттенок мумии. Но в
глазах была жизнь, была мысль.
Лоран
как зачарованная не могла оторвать взгляда от этих голубых глаз.
Голова
беззвучно шевельнула губами.
Это было
слишком для нервов Лоран. Она была близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел
из лаборатории.
— Это
ужасно, это ужасно… — повторяла Лоран, опустившись в кресло.
Профессор
Керн молча барабанил пальцами по столу.
— Скажите,
неужели это голова?..
— Профессора
Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги,
возвращенная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все
дается сразу. Бедный Доуэль страдал неизлечимым пока недугом. Умирая, он
завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя
жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я
предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не могильный червь» —
вот какое завещание оставил профессор Доуэль. И я получил его тело. Мне удалось
не только оживить его сердце, но и воскресить сознание, воскресить «душу»,
говоря языком толпы. Что же тут ужасного? Люди считали до сих пор ужасной
смерть. Разве воскресение из мертвых не было тысячелетней мечтой человечества?
— Я
бы предпочла смерть такому воскресению.
Профессор
Керн сделал неопределенный жест рукой.
— Да,
оно имеет свои неудобства для воскресшего. Бедному Доуэлю было бы неудобно показаться
публике в таком… неполном виде. Вот почему мы обставляем тайной этот опыт. Я говорю
«мы», потому что таково желание самого Доуэля. Притом опыт еще не доведен до
конца.
— А
как профессор Доуэль, то есть его голова, выразил это желание? Голова может говорить?
Профессор
Керн на мгновение смутился.
— Нет…
голова профессора Доуэля не говорит. Но она слышит, понимает и может отвечать
мимикой лица…
И чтобы
перевести разговор на другую тему, профессор Керн спросил:
— Итак,
вы принимаете мое предложение? Отлично. Я жду вас завтра к девяти утра. Но
помните: молчание, молчание и молчание.
|