 Увеличить |
ГЛАВА X
Мисс Шарп
приобретает друзей
И вот,
когда Ребекка заняла столь доверенное положение в милом семействе, портреты которого
мы набросали на предыдущих страницах, эта юная леди натурально сочла своим
долгом, как она говорила, стать приятной своим благодетелям и всячески
завоевать их доверие. Можно ли не восхищаться таким чувством признательности со
стороны бедной сироты? А если тут и был известный расчет и некоторая доля
корысти, то кто по увидит в этом проявления вполне естественного благоразумия?
«Я одна на свете, – рассуждала эта безродная девушка. – Я могу
надеяться только на то, что заработаю своим трудом. И если у этой дурехи с
розовой мордашкой – Эмилии, которой я вдвое умнее, есть десять тысяч фунтов и
обеспеченное положение, то бедная Ребекка (а ведь я сложена куда лучше Эмилии)
может полагаться только на себя да на собственный ум. Ну что ж, посмотрим, не
выручит ли меня мой ум и не удастся ли мне в один прекрасный день доказать
Эмилии мое действительное над нею превосходство! И ие потому, что плохо
отношусь к бедной Эмилии, – кто может не любить такое безобидное,
добродушное создание? По все же счастлив тот день, когда я займу в обществе
место выше ее. Да почему бы, собственно, и нет?» Так наш маленький
романтический друг рисовал себе картины будущего. И нас не должно смущать, что
неизменным обитателем ее воздушных замков был преданный супруг. О чем же и
думать молодым особам, как не о мужьях? О чем ином помышляют их милые маменьки?
«Я сама должна быть своей маменькой», – думала Ребекка, не без болезненной
досады вспоминая о неудаче с Джозом Седли.
Итак,
она пришла к мудрому решению сделать свое положение в семействе Королевского
Кроули приятным и прочным и с этой целью положила завязать дружбу со всеми, кто
мог так или иначе помешать ее планам.
Поскольку
леди Кроули не принадлежала к числу таких лиц и, больше того, была женщиной
столь вялой и бесхарактерной, что с нею никто не считался в ее собственном
доме, то Ребекка скоро нашла, что не стоит добиваться ее расположения, –
да и, по правде говоря, его и невозможно было снискать. В разговорах с
ученицами она обычно называла миледи «бедной мамочкой», и хотя относилась к ней
со всеми знаками должного уважения, но главную часть своего внимания
благоразумно обратила на остальных членов семейства.
В
отношении своих питомиц, чьей симпатией она полностью заручилась, ее метод был
более чем прост. Она не забивала их юных мозгов чрезмерным учением, но,
наоборот, предоставляла им полную самостоятельность в приобретении знаний. И
правда, какое образование скорее достигает цели, если не самообразование?
Старшая девочка отличалась пристрастием к чтению, а в старой библиотеке
Королевского Кроули было немало произведений изящной литературы прошлого
столетия как на французском, так и на английском языках (книги были приобретены
министром по Ведомству Сургуча и Тесьмы в период его опалы); и так как никто
никогда не тревожил книжных полок, кроме одной Ребекки, то она и получила
возможность играючи преподать мисс Розе Кроули немало полезных сведений.
Таким
образом, они с мисс Розой прочли много восхитительных французских и английских
книг, среди которых следует упомянуть сочинения ученого доктора Смоллета,
остроумного мистера Генри Фильдинга, изящного и прихотливого monsieur Кребийона-младшего,
необузданной фантазией которого так восхищался наш бессмертный поэт Грэй, и,
наконец, всеобъемлющего мосье Вольтера. Однажды, когда мистер Кроули
осведомился, что читает молодежь, гувернантка ответила: «Смоллета». – «Ах,
Смоллета! – отозвался мистер Кроули, совершенно удовлетворенный. –
Его история скучновата, но хотя бы не столь опасна, как история мистера Юма. Вы
ведь историю читаете?» – «Разумеется», – ответила мисс Роза, не прибавив,
однако, что это была история мистера Хамфри Клинкера. В другой раз он был
неприятно поражен, застав сестру с книгой французских комедий, но гувернантка
заметила, что таким путем легче усвоить французский разговорный язык, и мистеру
Кроули пришлось с этим согласиться. Мистер Кроули, как дипломат, чрезвычайно гордился
своим умением говорить по-французски (ибо все еще был светским человеком), и
ему доставляли немалое удовольствие комплименты, которыми гувернантка осыпала
его за успехи в этой области.
У мисс
Вайолет наклонности были более грубые и буйные, чем у ее сестры. Она знала заповедные
местечки, где неслись куры; она ловко лазила по деревьям и разоряла гнезда
пернатых певцов, охотясь за их хорошенькими пестрыми яичками. Первым ее
удовольствием было объезжать лошадь и носиться по полям, подобно Камилле. Она была
любимицей отца и конюхов. Она была кумиром и грозой кухарки, потому что всегда
находила укромные уголки, где хранилось варенье, и когда добиралась до банок,
учиняла на них опустошительные набеги. С сестрой у ней бывали постоянные
баталии. Мисс Шарп если и открывала ее проделки, то не сообщала о них леди
Кроули, которая могла бы насплетничать отцу или, чего доброго, мистеру Кроули,
но давала обещание не говорить никому, если мисс Вайолет станет хорошей
девочкой и будет любить свою гувернантку.
С
мистером Кроули мисс Шарп была почтительна и послушна. Она часто советовалась с
ним относительно тех или иных французских выражений, которых не понимала, хотя
ее мать и была природной француженкой, и мистер Кроули, к ее полному
удовлетворению, растолковывал ей трудные места. Но, помимо оказания ей помощи
по части светской литературы, он бывал настолько любезен, что подбирал для
Ребекки книги более серьезного содержания и в своих беседах особенно часто
обращался к ней. Она безмерно восхищалась его речью в Обществе вспомоществования
племени Квошимабу; проявляла интерес к его брошюре о солоде; нередко бывала
растрогана, и даже до слез, его вечерними назиданиями и произносила: «О,
благодарю вас, сэр!» – с таким вздохом устремляя взоры к небесам, что мистер
Кроули иной раз удостаивал Ребекку рукопожатия. «Как-никак, а кровь
сказывается, – говаривал этот аристократ-проповедник. – Как
благотворно действуют на мисс Шарп мои слова, тогда как никого другого они
здесь не трогают! Я слишком тонок, слишком изыскан, придется упростить свой
слог, – но она его понимает: ведь ее мать была Монморанси».
Да, да,
представьте, по материнской линии мисс Шарп происходила из этого славного рода.
Конечно, она не упоминала о том, что мать ее подвизалась на сцене: этого не
вынесла бы щепетильность набожного мистера Кроули. Какое множество знатных
эмигрантов повергла в нищету эта ужасная революция! Не успела Ребекка
хорошенько осмотреться в доме Кроули, как в запасе у нее оказалось множество
рассказов о ее предках. Некоторые из них мистеру Кроули вскоре посчастливилось
найти в словаре д'Озье, имевшемся в отцовской библиотеке, но это обстоятельство
лишь укрепило его веру в их подлинность и в знатность происхождения Ребекки.
Можем ли мы предположить, основываясь на такой любознательности и поисках в словаре, –
могла ли наша героиня предположить, что мистер Кроули заинтересовался ею? Нет,
речь могла идти разве только о дружеском участии. Ведь мы уже упоминали, что
мистер Кроули дарил своим вниманием леди Джейн Шипшенкс.
Раз или
два он делал Ребекке замечание насчет ее обычая играть с сэром Питтом в
триктрак и говорил, что эточ богопротивное занятие и лучше бы ей заняться
чтением «Наследия Трампа», или «Слепой прачки из Мурфильдоа», или какого-либо
другого серьезного произведения; на что мисс Шарп отвечала, что ее дорогая
маменька часто играла в эту игру со старым графом де Триктраком или
достопочтенным аббатом дю Корнетом, – и всегда у нее находилось оправдание
как для этого, так и для других морских развлечений.
Но не
только игрой в триктрак маленькая гувернантка снискала расположение своего
нанимателя, она находила много способов быть ему полезной. С неутомимым
терпением перечитала она судебные дела, с которыми еще до ее приезда в
Королевское Кроули обещал познакомить ее сор Питт; она вызвалась переписывать
его письма и ловко изменяла их орфографию в соответствии с существующими
правилами; она интересовалась решительно всем, что касалось имения, фермы,
парка, сада и конюшни, и оказалась такой приятной спутницей, что баронет редко
предпринимал свою прогулку после раннего завтрака без Ребекки (и детей,
конечно!). И тут она советовала ему, какие деревья подрезать шпалерами, какие
грядки вскопать, и обсуждала с ним, не пора ли уже приступить к уборке и каких
лошадей взять под плуг, а каких запрячь в подводы Она не пробыла и года в
Королевском Кроули, как уже приобрела полнейшее доверие сэра Питта; застольные
беседы, прежде происходившие между ним и дворецким, мистером Хороксом, теперь
велись только между сэром Питтом и мисс Шарп. Она была почти хозяйкой в доме,
когда отсутствовал мистер Кроули, но вела себя в своем новом высоком положении
с такой скромностью и осмотрительностью, что нисколько не задевала кухонных и
конюшенных властей, с которыми была всегда приветлива и мила. Она стала совсем
другим человеком – не тон надменной, болезненно самолюбивой и обидчивой
девочкой, какую мы знали раньше; и эта перемена характера доказывала большое
благоразумие, искреннее желание исправиться и, во всяком случае,
свидетельствовала о незаурядной выдержке и твердости характера. Сердце ли диктовало
эту новую систему покорности и смирения, принятую нашей Ребеккой, покажут
дальнейшие ее дела. Система лицемерия, которой надо следовать годами, редко
удается особе двадцати с небольшим лет. Впрочем, читателям следует помнить, что
наша юная по годам героиня была взрослой по своему жизненному опыту, и мы
напрасно потратили время, если не убедили их, что Ребекка была на редкость
умна. Старший и младший сыновья семейства Кроули – подобно джентльмену и даме в
ящичке, предсказывающим погоду, – никогда не живали вместе, они от души
ненавидели друг друга; нужно сказать, что Родон Кроули, драгун, питал величайшее
презрение к родительскому дому и редко туда наведывался, если не считать того
времени, когда тетушка наносила свой ежегодный визит.
Мы уже
упоминали о выдающихся заслугах этой старой дамы. Она обладала капиталом в
семьдесят тысяч фунтов и почти что усыновила Родона. Зато она решительно не
выносила старшего племянника, считая его размазней. В свою очередь, мистер Питт
без малейших колебаний заявлял, что душа ее безвозвратно погибла, и высказывал
опасение, что шансы его брата в загробном мире немногим лучше. «Она величайшая
безбожница, – говаривал мистер Кроули. – Она водится с атеистами и
французами. Все во мне трепещет, когда я подумаю об ее ужасном, ужаснейшем
положении и о том, что она, стоя одной ногой в могиле, может так предаваться суетным,
греховным помышлениям, мерзкой распущенности и сумасбродству!» И в самом деле,
старая дама наотрез отказывалась выслушивать его вечерние назидания, и во время
ее приездов в Королевское Кроули мистеру Кроули приходилось на время прекращать
свои благочестивые беседы.
– Никаких
проповедей, Питт, когда приедет мисс Кроули, – говорил ему отец, –
она писала, что не намерена выносить пустословие.
– О
сэр, вспомните о благе ваших слуг!
– Да
ну их в болото! – отвечал сэр Питт; но сыну казалось, что им угрожает
место и похуже, если они лишатся благодати его поучений.
– Ну
и наплевать, Питт! – говорил отец в ответ на возражения сына. – Не
такой же ты болван, чтобы дать трем тысячам ежегодного дохода уплыть из наших
рук?
– Что
такое деньги по сравнению с душевными благами, сэр! – упорствовал мистер
Кроули.
– Ты
хочешь сказать, что старуха не оставит этих денег тебе?
И – кто
знает, – может быть, таковы и были мысли мистера Кроули.
Старая
мисс Кроули, вне всякого сомнения, была нечестивицей. У нее был уютный особнячок
на Парк-лейн, и так как во время лондонского сезона она позволяла себе пить и
есть довольно неумеренно, то на лето уезжала в Харроугет или Челтнем. Это была
на редкость гостеприимная и веселая старая весталка; в свое время, по ее
словам, она была красавицей (все старухи когда-то были красавицами – мы это
отлично знаем!). Ее считали bel esprit[26]
и страшной радикалкой. Она побывала во Франции (где, говорят, Сен-Жюст внушил
ей несчастную страсть) и с той поры навсегда полюбила французские романы,
французскую кухню и французские вина. Она читала Вольтера и знала наизусть
Руссо, высказывалась вольно о разводе и весьма энергически о женских правах.
Дома в каждой комнате у нее висели портреты мистера Фокса, боюсь, не поигрывала
ли она с ним в кости, когда этот государственный муж находился в оппозиции;
когда же он стал у власти, она кичилась тем, что склонила на его сторону сэра
Питта и его сотоварища по представительству от Королевского Кроули, хотя сэр
Питт и сам по себе перебежал бы к Фоксу, без всяких хлопот со стороны почтенной
дамы. Нужно ли говорить, что после смерти великого государственного
деятеля-вига сэр Питт счел за благо изменить свои убеждения.
Сия
достойная леди привязалась к Родону Кроули, когда тот был еще мальчиком,
послала его в Кембридж (потому что второй племянник был в Оксфорде), а когда
начальствующие лица предложили молодому человеку покинуть университет после
двухлетнего в нем пребывания, купила племяннику офицерский патент в
лейб-гвардии Зеленом полку.
Молодой
офицер слыл в городе первейшим и знаменитейшим шалопаем и денди. Бокс, крысиная
травля, игра в мяч и езда четверней были тогда в моде у пашей английской
аристократии, и он с увлечением занимался всеми этими благородными искусствами.
И хотя Родон Кроули служил в гвардии, еще не имевшей случая проявить свою
доблесть в чужих краях, поскольку ее обязанностью было охранять особу
принца-регента, он имел уже на своем счету три кровопролитные дуэли (поводом к
которым была карточная игра, любимая им до страсти) и таким образом в полной
мере доказал свое презрение к смерти.
– И
к тому, что последует за смертью, – добавлял мистер Кроули, возводя к
потолку глаза, цветом напоминавшие ягоды крыжовника. Он никогда не переставал
печься о душе брата, как и о душах всех тех, кто расходился с ним во мнениях: в
этом находят утешение многие серьезные люди.
Взбалмошная,
романтичная мисс Кроули, вместо тою чтобы приходить в ужас от храбрости своего
любимца, после каждой такой дуэли уплачивала его долги и отказывалась слушать
то, что ей нашептывали про его беспутства. «Со временем он перебесится, –
говорила она. – Он в десять раз лучше этого нытика и ханжи, своего
братца».
|
