XVIII.
После этой мольбы она снова залилась слезами и, горько рыдая, прижалась лицом и грудью к моей кровати. Я, движимый одновременно жалостью и страхом, попросил ее ободриться и не сомневаться в исполнении обоих ее желаний: о таинстве никто не разгласит, и мы готовы, если божество укажет ей еще какое-либо средство против лихорадки, прийти на помощь небесному промыслу, хотя бы с опасностью для жизни. После такого обещания женщина сразу повеселела и, улыбаясь сквозь слезы, стала целовать меня частыми поцелуями и рукою, как гребнем, зачесывать мне волосы, спадавшие на уши. - Итак, мир! - сказала она.- Я отказываюсь от иска. Но если бы вы не захотели дать мне требуемое лекарство, то назавтра уже была бы готова целая толпа мстителей за мою обиду и поруганное достоинство. Стыдно отвергнутой быть; но быть самовластной - прекрасно. Больше всего я люблю путь свой сама избирать. Благоразумный мудрец презреньем казнит за обиду. Тот, кто врага не добьет,- тот победитель вдвойне. Затем, захлопав в ладоши, она вдруг принялась так хохотать, что нам страшно стало. Смеялась и девчонка, ее сопровождавшая, смеялась и служанка, прежде вошедшая.
XIX.
Все они заливались чисто скоморошеским гоготом: мы же, не понимая причины столь быстрой перемены настроения (выпуча глаза), смотрели то на женщин, то друг на друга... - Я запретила кого бы то ни было из смертных пускать сегодня в эту гостиницу затем, чтобы без долгих проволочек получить от вас лекарство против лихорадки. При этих словах Квартиллы Аскилт несколько опешил; я сделался холоднее галльского снега и не мог проронить ни слова. Только малочисленность ее свиты немного меня успокаивала. Если бы они захотели на нас покуситься, то против нас, каких ни на есть мужчин, были бы все-таки три слабые бабенки. Мы, несомненно, были боеспособнее, и я уже составил мысленно, на случай если бы пришлось драться, следующее распределение поединков: я справлюсь с Квартиллой, Аскилт - с рабыней, Гитон же - с девочкой... Тут из нас, онемевших от ужаса, окончательно испарилось всякое мужество и предстала взору неминучая гибель.
XX.
- Умоляю тебя, госпожа,- сказал я,- если ты задумала что недоброе, кончай скорее: не так уж велик наш проступок, чтобы за него погибать под пытками. Служанка, которую звали Психеей, между тем постлала на полу ковер [и] стала возбуждать мой член, семью смертями умерший. Закрыл Аскилт плащом голову, узнав по опыту, что опасно подсматривать чужие секреты. Рабыня вытащила из-за пазухи две тесьмы, коими связала нам руки и ноги... - Как же так? Значит, я недостоин сатириона?- спросил Аскилт, воспользовавшись минутой, когда болтовня несколько стихла. Мой смех выдал каверзу служанки. - Ну и юноша,- вскричала она, всплеснув руками,- один выдул столько сатириона! - Вот как? - спросила Квартилла.- Энколпий выпил весь запас сатириона? ...Рассмеялась приятным смехом.., и даже Гитон не мог удержаться от хохота, в особенности когда девочка бросилась ему на шею и, не встречая сопротивления, осыпала его бесчисленными поцелуями.
|
