CXXII.
Еле успела сказать, как, пробита молнией яркой, Вздрогнула туча - и вновь пресекла прорвавшийся пламень. В страхе присел повелитель теней и заставил сомкнуться Недра земли, трепеща от раскатов могучего брата. Вмиг избиенье мужей и разгром грядущий раскрылись В знаменьях вышних богов. Титана лик искаженный Сделался алым, как кровь, и подернулся мглою туманной, Словно дымились уже сраженья гражданские кровью. В небе с другой стороны свой полный лик погасила Кинфия, ибо она освещать не посмела злодейства. С грохотом рушились вниз вершины гор и потоки, Русла покинув свои, меж новых брегов умирали. Звон мечей потрясает эфир, и военные трубы В небе Марса зовут. И Этна, вскипев, изрыгнула Пламень, досель небывалый, взметая искры до неба. Вот среди свежих могил и тел, но почтенных сожженьем, Призраки ликом ужасным и скрежетом злобным пугают, В свите невиданных звезд комета сеет пожары, Сходит Юпитер могучий кровавым дождем на равнины. Знаменья эти спешит оправдать божество, и немедля Цезарь, забыв колебанья и движимый жаждою мести, Галльскую бросил войну и войну гражданскую начал. В Альпах есть место одно, где скалы становятся ниже. И открывают проход, раздвинуты греческим богом. Там алтари Геркулеса стоят и горы седые, Скованы вечной зимой, до звезд вздымают вершины. Можно подумать, что нет над ними небес: не смягчают Стужи ни солнца лучи, ни теплые вешние ветры. Все там сдавлено льдом и покрыто инеем зимним. Может вершина весь мир удержать на плечах своих грозных. Цезарь могучий, тот кряж попирая с веселою ратью, Это место избрал и стал на скале высочайшей, Взглядом широким кругом Гесперийское поле окинул. Обе руки простирая к небесным светилам, воскликнул: "О всемогущий Юпитер и вы, Сатурновы земли, Что ликовали со мной победам моим и триумфам, Вы мне свидетели в том, что Марса зову против воли И против воли подъемлю я меч, лишь обидою движим: В час, когда кровью врагов обагряю я рейнские воды, В час, когда галлам, что вновь стремились взять Капитолий, К Альпам я путь преградил, меня изгоняют из Рима. Кровь германцев-врагов, шестьдесят достославных сражений - Вот преступленья мои! Но кого же страшит моя слава? Кто это бредит войной? Бесстыдно подкупленный златом Сброд недостойных наймитов и пасынков нашего Рима! Кара их ждет! И руки, что я занес уж для мщенья, Трусы не смогут связать! Так в путь, победные рати! В путь, мои спутники верные! Тяжбу решите железом. Всех нас одно преступленье зовет и одно наказанье Нам угрожает. Но нет! Должны получить вы награду! Я не один побеждал. Но если за ваши триумфы Пыткой хотят нам воздать и за наши победы - позором, Пусть наш жребий решит Судьба. Пусть усобица вспыхнет! Силы пора испытать! Уже решена наша участь: В сонме таких храбрецов могу ли я быть побежденным?" Только лишь вымолвил он, как Дельфийская птица явила Знаменье близких побед, разрезая воздух крылами. Тут же послышался слева из чащи ужасного леса Гул голосов необычных, и сразу блеснула зарница. Тут и Феба лучи веселей, чем всегда, засверкали, Вырос солнечный круг, золотым овит ореолом.
CXXIII.
Знаменьем сим ободрен, Маворсовы двинул знамена Цезарь и смело вступил на путь, для него непривычный. Первое время и лед и земля, от мороза седого Твердая, им нe мешали идти, от ужаса немы. Но, когда через льды переправились храбрые турмы И под ногами коней затрещали оковы потоков, Тут растопились снега, и, зачатые в скалах высоких, Ринулись в долы ручьи. Но, как бы покорны приказу, Вдруг задержались, прервав свой бег разрушительный, воды. То, что недавно текло, уж надо рубить топорами. Тут-то обманчивый лед изменяет впервые идущим, Почва скользит из-под ног. Вперемежку и кони, и люди, Копья, мечи, и щиты - все свалено в жалкую кучу. Кроме того, облака, потрясенные ветром холодным, Груз свой на землю льют, и вихри холодные дуют, А из разверстых небес низвергается град изобильный, Кажется, тучи с высот спустились на бедные рати, И точно море на них замерзшие волны катило. Скрыта под снегом земля, и скрыты за снегом светила, Скрыты рек берега и меж них застывшие воды. Но не повержен был Цезарь: на дрот боевой опираясь, Шагом уверенным он рассекал эти страшные нивы. Так же безудержно мчал с отвесной твердыни Кавказа Пасынок Амфитриона; Юпитер с разгневанным ликом Так же когда-то сходил с высоких вершин Олимпийских, Чтоб осилить напор осужденных на гибель гигантов. Но, пока Цезарь во гневе смиряет надменные Альпы, Мчится Молва впереди и крылами испуганно машет. Вот уж взлетела она на возвышенный верх Палатина И, словно громом, сердца поразила римлянам вестью: В море-де вышли суда, и всюду по склонам альпийским Сходят лавиной войска, обагренные кровью германцев. Раны, убийства, бои, пожары и всяческий ужас Сразу пред взором встают, и сердце бьется в смятенье. Ум, пополам разрываясь, не знает, за что ухватиться. Эти сушей бегут, а те доверяются морю. Понт безопасней отчизны. Но есть среди граждан такие, Что, покоряясь Судьбе, спасения ищут в оружье. Тот, кто боится сильней, тот дальше бежит. Но всех раньше Жалкая с виду чернь, средь этих усобиц и распрей, Из опустевшего града уходит куда ни попало. Бегством Рим упоен. Одной молвою квириты Побеждены и бегут, покидая печальные кровли. Этот дрожащей рукой детей за собою уводит, Прячет тот на груди пенатов, в слезах покидая Милый порог, и проклятьем врагов поражает заочно. Третьи к сердцу, скорбя, возлюбленных жен прижимают, На плечи старых отцов берет беззаботная юность. То уносят с собой, за что опасаются больше. Глупый увозит весь дом, врагу доставляя добычу. Так же бывает, когда разбушуется ветер восточный, В море взметая валы, - ни снасти тогда мореходам Не помогают, ни руль. Один паруса подбирает, Судно стремится другой направить в спокойную гавань, Третий на всех парусах убегает, доверяет. Фортуне... Бросим же мелких людей! Вот консулы, с ними Великий, Ужас морей, проложивший пути к побережьям Гидаспа, Риф, о который разбились пираты, кому в троекратной Славе дивился Юпитер, кто Понт сломил побежденный, Тот, покорились кому раболепные волны Босфора, - Стыд и позор! - он бежит, оставив величие власти. Видит впервые Судьба легкокрылая спину Помпея.
|
