Александр Дюма (сын) «Дама с камелиями»

XXI

– Наконец-то ты пришел! – воскликнула она, бросаясь мне на шею. – Как ты бледен!

Тогда я ей рассказал о разговоре с отцом.

– Ах, Боже, я так и думала, – сказала она. – Когда Жозеф появился с известием о приезде твоего отца, я задрожала, как будто узнала о каком-нибудь несчастье. Бедный друг, это я причинила тебе такую неприятность. Может быть, для тебя будет лучше бросить меня и не порывать с отцом. Но ведь я ему ничего не сделала. Мы живем очень тихо, а будем жить еще тише. Он сам знает, что тебе нужна любовница, и должен быть счастлив, что ты встретил меня, ведь я тебя люблю и не предъявляю чрезмерных требований. Ты ему открыл наши дальнейшие планы?

– Да, и это его больше всего сердит, потому что в нашем решении он видит доказательство нашей взаимной любви.

– Что же теперь делать?

– Оставаться вместе, дорогая моя, и дать пройти грозе.

– Пройдет ли она?

– Наверное.

– Но твой отец не остановится на этом!

– Что же он будет делать?

– Откуда мне знать? Все, что может сделать отец, чтобы заставить сына послушаться. Он тебе напомнит мое прошлое и, весьма возможно, придумает какую-нибудь новую историю, чтобы ты меня бросил.

– Ты отлично знаешь, что я люблю тебя.

– Да, но я знаю также, что рано или поздно тебе придется послушаться отца и в конце концов он тебя сумеет убедить.

– Нет, Маргарита, я сумею убедить его. Вероятно, происки его друзей вызвали у него такой гнев, но он добр, справедлив, он откажется от своего первоначального мнения. К тому же что мне за дело до всего этого!

– Не говори этого, Арман. Я не хочу тебя ссорить с семьей, возвращайся завтра в Париж. Твой отец обдумает положение вещей, ты, со своей стороны, тоже подумаешь, и, может быть, вы придете к какому-нибудь соглашению. Не спорь с ним, сделай вид, что согласен на некоторые уступки, не настаивай так на привязанности ко мне, и он оставит все по-старому. Не теряй надежды, мой друг, и в одном будь уверен: что бы ни случилось, твоя Маргарита тебе не изменит.

– Ты клянешься мне в этом?

– Тебе нужна моя клятва?

Как приятно дать себя успокоить любимому человеку! Весь остальной день мы провели в разговорах о наших планах, как будто поняли необходимость поскорее их привести в исполнение. Каждое мгновение мы ждали нового происшествия, но, по счастью, день закончился благополучно.

На следующий день я уехал утром в десять часов, а около двенадцати был в гостинице.

Отца не было дома.

Я пошел на свою квартиру, надеясь застать его там. Но никто не приходил. Я пошел к нотариусу. Никого!

Вернулся в гостиницу и ждал до шести часов. Господин Дюваль не возвращался.

Я отправился в Буживаль.

Маргариту я застал уже не у окна, как вчера, а перед камином.

Она так задумалась, что не заметила моего прихода. Когда я поцеловал ее в лоб, она вздрогнула, как будто этот поцелуй ошеломил ее.

– Ты испугал меня, – сказала она. – Ну, что твой отец?

– Я его не видел. Я не знаю, что это значит. Я не застал его ни в гостинице, ни в других местах, где он мог быть.

– Ну, так завтра ты должен будешь снова его поискать.

– Мне хочется, чтобы он послал за мной. Мне кажется, я сделал все, что мог.

– Нет, мой друг, этого мало, завтра тебе нужно обязательно поехать к отцу.

– Почему завтра, а не в другой день?

– Потому что, – сказала Маргарита, как будто немного покраснев при этом вопросе, – потому что твоя настойчивость проявится сильнее и от нее будет зависеть скорость нашего прощения.

Весь остальной день Маргарита была очень озабочена, рассеянна, печальна. Я должен был по два раза повторять ей вопрос, чтобы получить ответ. Она объясняла эту озабоченность опасениями за будущее, которые ей внушали последние события.

Всю ночь я старался ее успокоить. На следующее утро она так настойчиво заставляла меня уехать, что я никак не мог понять причины.

Как и накануне, отца не было дома, но, уходя, он оставил мне записку:

«Если вы приедете сегодня со мной повидаться, подождите меня до четырех часов. Если я не вернусь к четырем, приходите завтра ко мне обедать: мне необходимо с вами поговорить».

Я подождал до назначенного часа. Отца не было. Я уехал.

Накануне Маргарита была печальна, в этот день она была лихорадочно возбуждена. Увидев меня, она бросилась мне на шею и долго плакала в моих объятиях.

Я спросил ее о причине этого неожиданного горя, взрыв которого меня испугал. Она мне не назвала никакой определенной причины и придумывала всевозможные отговорки, которые только может привести женщина, чтобы скрыть правду.

Когда она немного успокоилась, я рассказал ей о результатах поездки, потом показал письмо отца, обратив внимание на то, что мы могли его благоприятно истолковать.

Увидев это письмо и услышав мое толкование, она снова зарыдала. Я подозвал Нанину. Опасаясь нервного припадка, мы уложили в постель бедняжку, которая не переставая плакала и, крепко сжав мои руки, поминутно их целовала.

Я спросил Нанину, не получала ли Маргарита в мое отсутствие писем и не приходил ли кто-нибудь к ней, чтобы как-то объяснить ее состояние, но Нанина ответила мне, что никто не приходил и ничего не приносили. Для меня было ясно, что со вчерашнего дня произошло что-то важное, что Маргарита скрывала от меня.

Вечером она была немного спокойнее и, усадив меня у себя в ногах, снова начала уверять в своей любви. Потом она улыбнулась, но с усилием, потому что помимо ее воли слезы все время застилали ей глаза.

Я употребил все средства, чтобы заставить ее открыть истинную причину печали, но она все время давала уклончивые объяснения, о которых я вам уже говорил.

В конце концов она заснула у меня на руках, но тяжелым сном – он не дает успокоения, от него наливается усталостью все тело, – время от времени Маргарита вскрикивала, внезапно просыпалась и, убедившись, что я около нее, заставляла меня клясться в любви.

Я ничего не понимал в этих взрывах отчаяния, которые продолжались до утра. Под утро Маргарита забылась сном. Но этот отдых был непродолжителен. Часов в одиннадцать она проснулась и, увидев меня на ногах, воскликнула:

– Ты уже уходишь?

– Нет, – сказал я, взяв ее руку, – я хотел дать тебе поспать. Еще рано.

– Ты когда поедешь в Париж?

– В четыре часа.

– Так рано? А до тех пор ты останешься со мной?

– Конечно, как всегда.

– Какое счастье! Будем завтракать? – продолжала она с рассеянным видом.

– Как хочешь.

– А потом ты будешь меня целовать до самого отъезда.

– Да, и я постараюсь вернуться как можно раньше.

– Ты вернешься? – спросила она, странно посмотрев на меня.

– Конечно.

– Да, да, ты вернешься вечером, я буду тебя дожидаться, как всегда, и ты меня не разлюбишь, и мы будем все так же счастливы.

Все это она говорила прерывающимся голосом: ее угнетала все время какая-то тяжелая мысль, и я каждую минуту боялся, что она потеряет сознание.

– Послушай, – сказал я, – ты больна, я не могу тебя оставить в таком состоянии. Я напишу отцу, чтобы он меня не ждал.

– Нет, нет! – воскликнула она внезапно. – Не делай этого. Твой отец скажет, что я помешала тебе пойти к нему, когда он вызвал тебя. Нет, нет, ты должен пойти, ты должен! Я вовсе не больна, я чувствую себя прекрасно. Мне приснился дурной сон, и поэтому я проснулась в дурном настроении.

С той минуты Маргарита старалась казаться веселой. Она не плакала.

Когда наступил час моего отъезда, я поцеловал ее и спросил, не хочет ли она проводить меня до станции: я надеялся, что прогулка ее рассеет и пребывание на воздухе будет ей полезно. Кроме того, мне хотелось подольше побыть с ней.

Она согласилась, взяла пальто и пошла вместе с Наниной, чтобы не возвращаться одной.

Я несколько раз хотел вернуться с ней вместе домой. Но я надеялся скоро вернуться, боялся снова рассердить отца и сел в поезд.

– До вечера, – сказал я Маргарите, прощаясь с ней.

Она ничего не ответила.

Так один раз уже было. Однажды она мне ничего не ответила на подобную фразу, и, вы помните, граф Г. провел у нее ночь. Но это время было так далеко в прошлом, что оно как бы стерлось в моей памяти, и теперь я меньше всего боялся, что Маргарита меня обманет.

Приехав в Париж, я побежал к Прюданс и хотел ее попросить поехать к Маргарите, надеясь на ее болтливость и живость характера.

Я вошел без доклада и застал Прюданс за туалетом.

– Ах, – сказала она озабоченным голосом, – Маргарита тоже с вами?

– Нет.

– Как она себя чувствует?

– Она нездорова.

– Она не приедет?!

– Разве она должна была приехать?

Мадам Дювернуа покраснела и ответила мне несколько смущенно:

– Я хотела знать, не приедет ли и она, раз вы приехали в Париж.

– Нет.

Я смотрел на Прюданс: она опустила глаза, и на ее лице я читал опасение, что мой визит затянется слишком долго.

– Я хотел вас попросить, Прюданс, если вы свободны, поехать сегодня вечером к Маргарите. Вы поболтаете с ней и можете там переночевать. Я ее никогда не видел в таком состоянии, как сегодня, и боюсь, что она заболеет.

– Я должна обедать в городе, – ответила ПрюдаНс, – и не сумею вечером повидаться с Маргаритой, но завтра я ее повидаю.

Я простился с мадам Дювернуа, которая, на мой взгляд, была почти так же озабочена, как и Маргарита, и отправился к отцу.

Он протянул мне руку и внимательно на меня посмотрел.

– Ваши два визита, Арман, меня обрадовали, – сказал он, – они мне позволяют надеяться, что вы так же одумались, как и я.

– Могу я узнать, батюшка, к каким результатам вы пришли?

– Я слишком преувеличивал значение полученных мною сведений и решил быть с тобой менее строгим.

– Что вы говорите, батюшка? – воскликнул я радостно.

– Я говорю, мой дорогой сын, что каждый молодой человек должен иметь любовницу и что, судя по тому, что я недавно узнал, я очень доволен, что твой выбор пал на мадемуазель Готье.

– Батюшка, как я счастлив!

Мы поговорили еще несколько минут, а потом сели за стол. За обедом отец все время был очень мил.

Я торопился вернуться в Буживаль и рассказать Маргарите об этой счастливой перемене. Каждую минуту я смотрел на часы.

– Ты смотришь на часы, – сказал отец, – торопишься меня покинуть. Ах, молодые люди, молодые люди! Вы всегда жертвуете искренними привязанностями привязанностям сомнительным!

– Не говорите так, батюшка, Маргарита меня любит, я в этом уверен.

Отец не ответил. Неизвестно было, верит он или не верит.

Он очень настаивал, чтобы я провел вечер с ним и остался у него ночевать, но я ему сказал, что Маргарита нездорова, и просил позволения пораньше поехать к ней, обещав ему вернуться на другой день.

Была хорошая погода, и он хотел меня проводить до вокзала. Никогда еще я не был так счастлив. Будущее представлялось мне таким, о каком я давно уже мечтал.

Я любил отца больше, чем раньше.

Когда я совсем собрался уходить, он в последний раз просил меня остаться, я отказался.

– Так ты ее очень любишь? – спросил он.

– Безумно.

– Ну так иди! – Он провел рукой по лбу, как бы прогоняя надоедливую мысль, потом открыл рот и хотел что-то сказать, но вместо этого пожал мне руку и быстро ушел со словами: – Итак, до завтра.