XI
На
этом месте своего рассказа Арман остановился.
– Пожалуйста,
закройте окно! – сказал он. – Мне становится холодно. Я пока лягу.
Я
закрыл окно. Арман, все еще слабый, разделся и лег в постель, его голова
несколько минут покоилась на подушке, как у человека, уставшего от
продолжительной прогулки или удрученного тяжелыми воспоминаниями.
– Вы
слишком много говорите, – сказал я, – может быть, мне лучше уйти и
дать вам покой? Вы расскажете в другой раз остальное.
– Вам
надоело слушать?
– Напротив.
– Тогда
я буду продолжать. Если я останусь один, я не смогу заснуть. Когда я вернулся домой, –
продолжал он, не задумываясь, настолько все эти детали были еще живы в его
памяти, – я не лег спать, а начал вспоминать все события этого дня.
Встреча, знакомство, обещание Маргариты – все произошло так быстро, так
неожиданно, что временами мне казалось, будто все это сон, хотя такие девушки,
как Маргарита, нередко тотчас соглашаются на предложение мужчины.
Я
мог сколько угодно приводить себе этот довод, но первое впечатление,
произведенное на меня моей будущей любовницей, было так сильно, что оно брало
верх. Я никак да мог в ней видеть такую же содержанку, как и все прочие, и с
тщеславием, свойственным всем мужчинам, был склонен думать, что она вполне
разделяла мое чувство к ней.
Между
тем мне были известны совершенно противоположные примеры, и я не раз слышал,
что любовь Маргариты была товаром, более или менее дешевым в зависимости от
сезона.
Но
как же примирить, с другой стороны, эту репутацию с упорными отказами молодому
графу, которого мы видели у нее? Вы скажете, что он ей не нравился, что ее
великолепно содержал герцог и что в любовники она брала, конечно, человека,
который ей нравился. Но почему она не хотела в таком случае Гастона, милого,
умного, богатого, и, казалось, предпочла меня, хотя и нашла меня очень смешным?
Правда, бывают случаи, когда минута делает больше, нежели целый год ухаживаний.
Из
тех, кто ужинал, я один побеспокоился ее отсутствием. Я пошел за ней, был
настолько взволнован, что не мог этого скрыть, и заплакал, целуя ее руку.
Ежедневные посещения в продолжение двух месяцев ее болезни и моя
растроганность, видимо, показали ей меня в несколько ином свете. Весьма возможно,
что для чувства, так сильно себя проявившего, она решила сделать то, что делала
много раз и что, вообще говоря, не было уже для нее особенно трудным.
Все
эти рассуждения, как видите, были весьма правдоподобны, но какова бы ни была
причина, побудившая ее согласиться, одно было вполне достоверно: она
согласилась.
Я
был влюблен в Маргариту, должен был скоро ею обладать и не мог больше ничего от
нее требовать. Но, повторяю вам, несмотря на то, что это была кокотка, любовь
ее представлялась всегда такой недостижимой, может быть из желания
опоэтизировать ее, что чем ближе был момент, когда отпадут все сомнения, тем
больше я сомневался.
Всю
ночь я не мог сомкнуть глаз.
Я
не узнавал сам себя. Я сходил с ума. То мне казалось, что я недостаточно
красив, богат, элегантен, чтобы обладать такой женщиной, то я страшно гордился
при мысли, что буду ею обладать, потом начинал бояться, что у Маргариты это
каприз на несколько дней, страшился быстрого разрыва и подумывал, не лучше ли
совсем не пойти к ней вечером и уехать, написав ей о своих опасениях. Но тут же
переходил к безграничным надеждам, к беспредельному доверию. Я строил самые
невероятные планы на будущее. Решал, что эта девушка будет мне обязана своим
физическим и нравственным возрождением, что я проведу всю свою жизнь с ней и
что ее любовь сделает меня более счастливым, чем любовь всякой неиспорченной
девушки.
Впрочем,
я не могу вам передать всех мыслей, которые бродили у меня в голове, пока я не
заснул уже под утро.
Когда
я проснулся, было два часа. Погода была прекрасная. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь
жизнь казалась мне такой прекрасной и такой полной. Недавние мечты ожили в памяти,
безоблачные, достижимые, сулившие только радость. Я быстро оделся. Я был
счастлив и жаждал совершать добрые дела. Сердце радостно билось у меня в груди.
Приятное возбуждение не покидало меня. У меня уже не было тех тревог, которые
осаждали меня перед тем, как я заснул. Я думал только о том часе, когда снова
увижусь с Маргаритой.
Я
не мог оставаться у себя. Комната казалась мне слишком маленькой для моего
счастья. Мне нужна была вся природа, чтобы слиться с ней.
Я
вышел из дому и направился на улицу д'Антэн – коляска Маргариты ждала ее у
дверей. Я пошел по направлению к Елисейским полям. Я любил всех, кто встречался
мне по дороге. Каким добрым делает человека любовь!
Я
прохаживался уже целый час от лошадей Марли до круглой площадки и от круглой площадки
до лошадей Марли, когда увидел вдалеке экипаж Маргариты: я не узнал его, я
почувствовал.
Экипаж
остановился у поворота, и к нему подошел высокий молодой человек, отделившись
от группы людей, с которыми он разговаривал.
Они
поговорили несколько минут, молодой человек вернулся к друзьям, лошади
тронулись. Приблизившись к этой группе, я узнал в том, кто разговаривал с
Маргаритой, графа Г., портрет которого видел и о котором Прюданс мне говорила,
что ему Маргарита обязана своим положением.
Это
его она не велела вчера пускать. Мне казалось, что она остановила свой экипаж,
чтобы объяснить ему причину, и я надеялся, что в то же время она нашла
какой-нибудь новый предлог, чтобы не принять его и на следующую ночь.
Не
помню, как я провел остальной день, где я гулял, с кем разговаривал, помню
только, что я вернулся домой, провел, как мне казалось, три часа за своим
туалетом и сто раз смотрел то на стенные, то на карманные часы, которые, к
несчастью, показывали совершенно одинаковое время.
Когда
пробило половину одиннадцатого, я решил, что пора идти.
Я
жил в это время на улице Прованс. Я пошел по улице Мон Блан, пересек бульвар,
пошел по улицам Людовика Великого, Порт-Магон, д'Антэн. Окна Маргариты были
освещены. Я позвонил и спросил у швейцара, дома ли мадемуазель Готье. Он
ответил, что она никогда не возвращается раньше одиннадцати – четверти
двенадцатого.
Я
посмотрел на часы. Мне казалось, что я шел медленно, но все мое путешествие
продолжалось всего пять минут. Тогда я начал прогуливаться по пустынной улице,
где не было лавок.
Через
полчаса Маргарита приехала. Она вышла из коляски и осмотрелась кругом, как бы
ища кого-то.
Коляска
медленно отъехала, так как конюшни были в другом месте.
Когда
Маргарита позвонила, я подошел к ней и сказал:
– Здравствуйте.
– Ах
это вы? – сказала она не особенно довольным тоном.
– Ведь
вы позволили мне прийти к вам в одиннадцать часов?
– Да,
верно, но я забыла.
Эти
слова разрушали все мои утренние размышления, все мои сегодняшние надежды. Однако
я уже немного освоился с тем, что можно от нее ждать, и не ушел, как, наверно,
поступил бы раньше.
Мы
вошли.
Нанина
поджидала нас, стоя в дверях.
– Прюданс
вернулась? – спросила Маргарита.
– Нет
еще.
– Пойди
скажи, чтобы она пришла, как только вернется. Сначала потуши лампу в гостиной
и, если кто-нибудь придет, скажи, что я не вернулась и не вернусь.
Чувствовалось,
что она чем-то озабочена и даже, может быть, ждет какого-нибудь неприятного
посетителя. Я не знал, как себя держать и что говорить. Маргарита направилась в
спальню, я не трогался с места.
– Идемте, –
сказала она.
Она
сняла шляпу, бархатное манто и бросила их на постель, потом опустилась в
большое кресло около камина, который топили до начала лета, и сказала, играя
цепочкой своих часов:
– Ну,
что расскажете новенького?
– Пожалуй,
только то, что мне не следовало приходить сегодня вечером.
– Почему?
– Потому,
что вы, по-видимому, недовольны, что я пришел.
– Нет,
это не так. Мне было нехорошо весь день, я не спала ночь, и у меня теперь
ужасная мигрень.
– Хотите,
я уйду, и вы тогда ляжете в постель?
– О,
вы можете остаться: если я захочу лечь, я лягу при вас.
В
это время позвонили.
– Кто
еще там? – сказала она с раздражением.
Через
несколько минут опять раздался звонок.
– Некому
открыть, нужно мне пойти самой. – И она встала, сказав мне: – Подождите
здесь.
Она
прошла в переднюю, и я слышал, как открылась входная дверь. Я прислушался.
Тот,
кому она открыла, остановился в столовой. Я узнал голос молодого графа N.
– Как
вы себя чувствуете сегодня? – спросил он.
– Плохо, –
сухо ответила Маргарита.
– Я
вам помешал?
– Может
быть.
– Как
вы меня принимаете? Что я вам сделал дурного, милая Маргарита?
– Мой
милый друг, вы мне ничего не сделали дурного. Я больна, мне нужно лечь в
постель, и вы доставите мне большое удовольствие, если уйдете. Мне это надоело:
не успею я вернуться домой, как через пять минут вы появляетесь. Что вам нужно?
Чтобы я стала вашей любовницей? Но ведь я вам уже сотни раз говорила, что я
этого не хочу, что вы меня выводите из себя. Обратитесь, наконец, в другое
место. Сегодня повторяю вам это в последний раз: я вполне определенно не хочу
вас, прощайте. Вот Нанина вернулась, она вам посветит. Прощайте.
И,
не прибавив больше ни слова, не выслушав того, что бормотал молодой человек,
Маргарита вернулась в комнату и сильно хлопнула дверью. Вскоре вошла Нанина.
– Послушай, –
сказала ей Маргарита, – всегда отвечай этому несносному человеку, что меня
нет дома или что я не хочу его принять. Я устала в конце концов постоянно
видеть людей, которые хотят от меня одного и того же. Они считают, что раз они
платят мне, то они со мной квиты. Если бы те, кто впервые приступает к нашему
постыдному ремеслу, знали все его стороны, они скорее пошли бы в горничные. Но
нет, нам хочется иметь платья, экипажи, бриллианты, мы верим тому, что нам
говорят, потому что проститутки тоже умеют верить, но от постоянной лжи наша
душа, наше тело, наша красота изнашиваются быстрее, чем у других женщин. Нас
боятся, как диких зверей, нас презирают, как низшую касту, нас окружают люди,
которые берут от нас всегда больше, чем дают, и в конце концов мы подыхаем, как
собаки, погубив и себя и других.
– Успокойтесь,
барыня, – сказала Нанина, – вы расстроены сегодня.
– Мне
тяжело в платье, – сказала Маргарита, отстегивая застежки у лифа, –
дай мне пеньюар. А где Прюданс?
– Она
еще не вернулась, но, как только вернется, ее пришлют сюда.
– Вот
тоже человек, – продолжала Маргарита, снимая платье и надевая белый пеньюар, –
когда я ей нужна, она всегда меня найдет, но я никогда не могу допроситься от
нее услуги. Она знает, что я жду сегодня ответа, что он мне нужен, что я
беспокоюсь, и уверена, что она совсем об этом забыла.
– Может
быть, ее задержали?
– Вели
нам подать пуншу.
– Вам
опять будет худо, – сказала Нанина.
– Тем
лучше. Принеси и фрукты, пирог или кусочек цыпленка, и поскорее, я голодна.
Я
думаю, вам не нужно говорить, какое впечатление произвела на меня эта
сцена, вы сами можете себе это представить.
– Вы
поужинаете со мной, – сказала она мне, – а пока возьмите книгу, я
пойду переоденусь.
Она
зажгла свечи в канделябре, открыла дверь около кровати и исчезла.
Я
задумался над жизнью этой девушки, и моя любовь была преисполнена жалостью.
Задумавшись,
я расхаживал большими шагами по комнате, как вдруг появилась Прюданс.
– Как,
вы здесь? – сказала она. – Где Маргарита?
– Переодевается.
– Я
подожду ее. Знаете, вы ей очень понравились.
– Нет,
не знаю.
– Она
вам этого не говорила?
– Нет,
не говорила.
– Как
вы сюда попали?
– Пришел
с визитом.
– Ночью?
– Почему
же нет?
– Хвастун.
– Она
меня приняла очень нелюбезно.
– Она
примет вас любезнее.
– Вы
думаете?
– Я
принесла ей приятные известия.
– Недурно.
Так она говорила с вами обо мне?
– Вчера
вечером или, вернее, сегодня ночью, когда вы ушли с другом… Между прочим, как
поживает ваш друг? Гастон Р., так ведь его зовут?
– Да, –
сказал я, не удержавшись от улыбки, вспомнив признание Гастона и сопоставив это
с тем, что Прюданс плохо знала его имя.
– Он
очень мил, чем он занимается?
– У
него двадцать пять тысяч годового дохода.
– Да?
Правда? Вернемся к вам. Маргарита меня много о вас расспрашивала: она интересовалась,
кто вы, чем занимаетесь, какие у вас были любовницы, – словом, все, что
можно спросить о человеке вашего возраста. Я рассказала ей все, что знала,
добавив к тому же, что вы прекрасный молодой человек.
– Большое
спасибо, а теперь скажите, какое она вам дала поручение вчера?
– Никакого.
Это был просто предлог прогнать графа, но она мне дала поручение сегодня, и
сейчас я принесла ей ответ.
В
это время Маргарита вышла из уборной в кокетливом ночном чепчике, украшенном пучками
желтых лент, так называемыми шу. Она была восхитительно хороша в этом наряде.
На босых ногах у нее были атласные туфли, и она заканчивала чистить ногти.
– Ну, –
спросила она, увидев Прюданс, – видели вы герцога?
– Конечно!
– Что
он вам сказал?
– Он
мне дал.
– Сколько?
– Шесть
тысяч.
– Они
при вас?
– Да.
– Он
был недоволен?
– Нет.
– Несчастный!
Трудно
передать тон, которым были произнесены последние слова. Маргарита взяла шесть
тысячефранковых билетов.
– Пора
было. Прюданс, вам нужны деньги?
– Вы
ведь знаете, дорогая, через два дня пятнадцатое число, вы мне окажете большую
услугу, если одолжите триста – четыреста франков.
– Пришлите
завтра утром, теперь уже поздно менять.
– Не
забудьте.
– Не
беспокойтесь. Вы поужинаете с нами?
– Нет,
Шарль меня ждет дома.
– Вы
все еще без ума от него?
– Да,
без ума! До завтра. Прощайте, Арман.
Мадам
Дювернуа вышла.
Маргарита
открыла столик и бросила бумажки в ящик.
– Вы
позволите мне лечь? – сказала она с улыбкой и направилась к постели.
– Я
не только вам позволяю, я прошу вас.
Она
сбросила с постели покрывало и легла.
– А
теперь садитесь около меня, и давайте болтать.
Прюданс
была права: ответ, который она принесла Маргарите, ее обрадовал.
– Вы
мне прощаете мое дурное настроение? – спросила она, взяв меня за руку.
– Я
всегда готов все вам прощать.
– Вы
меня любите?
– Безумно.
– Несмотря
на мой дурной характер?
– Несмотря
ни на что.
– Вы
мне клянетесь в этом?
– Да, –
сказал я тихо.
Вошла
Нанина, принесла две тарелки, холодного цыпленка, бутылку бордо, землянику и
два прибора.
– Я
вам не приготовила пунша, – сказала Нанина, – бордо для вас лучше. Не
правда ли, сударь?
– Конечно, –
ответил я, все еще растроганный последними словами Маргариты и устремив на нее
пламенный взор.
– Хорошо, –
сказала она, – поставь все на маленький столик и придвинь его к кровати.
Мы сами справимся. Вот уж три ночи, как ты на ногах, наверно, хочешь спать. Иди
ложись, ты мне больше не нужна.
– Запереть
дверь на два оборота?
– Конечно,
и скажи непременно, чтобы завтра никого не пускали раньше полудня.
|
