Александр Дюма (сын) «Дама с камелиями»

XII

В пять часов утра Маргарита сказала мне:

– Прости, что я тебя гоню, но это необходимо! Герцог приходит каждое утро. Ему скажут, что я сплю, и он, наверно, будет ждать, пока я проснусь.

Я обнял обеими руками Маргариту и поцеловал ее в последний раз.

– Когда я тебя увижу?

– Послушай, – перебила она, – возьми маленький золотой ключик, который лежит на камине, открой эту дверь, положи ключик на место и уходи. Днем ты получишь письмо с моими приказаниями, ведь ты помнишь, что обещал мне слепо повиноваться?

– Да, а что, если я попрошу об одной вещи?

– О чем?

– Чтобы ты оставила у меня этот ключик.

– Я никому не разрешала то, о чем ты просишь.

– Ну, так разреши это мне. Клянусь тебе, я люблю тебя не так, как другие тебя любили.

– Ну хорошо, пускай он останется у тебя, но предупреждаю, что от меня зависит, будет ли этот ключ тебе полезен. У двери есть засовы.

– Злюка!

– Я велю их снять.

– Так значит, ты меня немного любишь?

– Не знаю, как это случилось, но мне кажется, что да. Теперь уходи, я совсем сплю.

Мы еще несколько секунд обнимали друг друга, а потом я ушел.

Улицы были безлюдны, громадный город еще спал, приятная прохлада царила на улицах, которые через несколько часов наполнятся людским шумом.

Мне казалось, что этот спящий город принадлежит мне, я искал в своей памяти имена тех, счастью которых я раньше завидовал, и не мог вспомнить ни одного, кого бы считал теперь счастливее меня.

Быть любимым чистой молодой девушкой, открыть ей впервые чудесную тайну любви, конечно, большое блаженство, но не слишком ли это просто? Овладеть сердцем, которое не привыкло к атакам – это все равно что занять необороняемый город, город без гарнизона. Воспитание, сознание долга и семья – очень верные стражи, но нет таких бдительных часовых, которых не могла бы обмануть девушка шестнадцати лет, которой сама природа с помощью любимого дает первые бесценные советы, и чем эти советы чище, тем они верней.

Чем больше молодая девушка верит в добро, тем легче она отдается, если и не любовнику, то любви, если у нее нет недоверия, она безоружна, и заставить ее полюбить – это такая победа, которую может одержать всякий молодой человек в двадцать пять лет. И это так верно, что молодых девушек окружают надзором и затворами! Но у монастырей нет таких высоких стен, у матерей – таких крепких замков, у религии – таких строгих предписаний, которые смогли бы запереть этих прелестных птичек в клетке. Притом в такой, куда не бросишь даже цветов. Они должны мечтать о наслаждениях, которые от них скрывают, должны верить в свою прелесть, должны послушаться первого голоса, который через решетки будет им рассказывать о таинственном, и благословить ту руку, которая впервые приподнимает уголок завесы.

Но быть искренне любимым куртизанкой – это более трудная победа. У них тело иссушило душу, похоть сожгла сердце, разврат сделал чувства непроницаемыми. Они уже давно знают те слова, которые им говорят, им знакомы те средства, которые употребляют. Даже любовь, которую они внушают, они раньше продавали. Они любят из обязанности, а не по увлечению. Их лучше охраняют расчеты, чем какую-нибудь девственницу ее мать и монастырь, поэтому-то они и придумали слово «каприз», чтобы определить любовь бескорыстную, которую они себе позволяют время от времени для отдыха или для утешения. Они похожи на ростовщиков, которые пускают по миру тысячи людей и в искупление дают какому-нибудь бедняку, умирающему с голоду, двадцать франков, не требуя ни процентов, ни возврата. К тому же если куртизанке и случится полюбить, то эта любовь, которая вначале является как бы прощением, почти всегда становится для нее наказанием. Нет прощения без искупления. Когда подобная женщина с порочным прошлым испытывает настоящую любовь, искреннюю, сильную, на которую она никогда не считала себя способной, когда она призналась в этой любви, любимый человек всецело подчиняет ее себе! Он чувствует себя сильным благодаря своему жестокому праву сказать ей: ты делаешь для любви то же самое, что ты делала для денег.

Они не знают, какие им дать доказательства. В одной басне рассказывается, что какой-то мальчик долгое время забавлялся тем, что кричал в поле «Помогите!», чтобы пугать крестьян, и однажды его съел медведь, так как те, кого он так часто обманывал, не поверили на этот раз его правдивым крикам. Так же бывает с этими несчастными девушками, когда они серьезно полюбят. Они столько раз лгали, что им не хотят больше верить, и их губит их любовь и раскаяние. Отсюда та великая преданность, то строгое затворничество, примеры которого они являют.

Но когда человек, внушивший эту безмерную любовь, обладает настолько великодушным сердцем, чтобы принять ее и не вспоминать о прошлом, когда он отдается ей весь целиком, – словом, когда он любит так же, как его любят, этот человек переживает в таком случае все земные чувства, и после этой любви его сердце будет закрыто для всякой другой.

У меня не было этих мыслей в то утро, когда я возвращался домой. Я мог только смутно почувствовать то, что со мной случится, и, несмотря на мою любовь к Маргарите, не делал подобных выводов – теперь я их делаю. Теперь, когда все безвозвратно погибло, они сами собой напрашиваются как итог прошлого.

Но вернемся к первому дню этой связи. Когда я возвратился, я был безумно счастлив. Вспоминая, что исчезли преграды, воздвигнутые моим воображением между мной и Маргаритой, что я обладал ею, что я занимал место в ее мыслях, что у меня в кармане был ключик от ее двери и право им воспользоваться, я был доволен жизнью, горд собой.

Однажды молодой человек проходит по улице, встречает женщину, смотрит на нее, оборачивается, идет дальше. Он не знает этой женщины, у нее есть свои радости, горести, любовь, в которых он не принимает никакого участия. Он не существует для нее, и, может быть, если бы он с ней заговорил, она бы посмеялась над ним так же, как Маргарита посмеялась надо мной. Проходят недели, месяцы, годы, и вдруг неожиданно каждый на предназначенном им особом пути по странной логике событий сталкивается лицом к лицу с другим. Эта женщина становится любовницей этого молодого человека и любит его. Как? Почему? Их раздельные жизни сливаются. Едва только возникла их близость, как им уже кажется, что она существовала всегда, и все прошлое стирается из памяти обоих любовников. Мы должны признаться, что это странно.

Что касается меня, то я никак не мог представить, как жил раньше, до вчерашнего вечера. Необыкновенная радость наполняла меня при воспоминании о словах, звучавших в эту первую ночь. Или Маргарита привыкла обманывать, или она питала ко мне неожиданно вспыхнувшую страсть, которая открывается с первым поцелуем и умирает иногда так же необъяснимо.

Чем больше я об этом думал, тем чаще себя уверял, что Маргарита не имела никаких оснований притворяться. Я говорил себе, что у женщин есть два типа любви, которые могут дополнять друг друга: любовь душой и любовь телом. Часто женщина заводит любовника, повинуясь только своей чувственности, но неожиданно познает тайну духовной любви и с этого момента живет только ею; часто молодая девушка ищет в браке слияния двух чистых привязанностей и неожиданно постигает тайну физической любви, этого самого сильного завершения светлых душевных переживаний.

С этими мыслями я заснул. Меня разбудило письмо Маргариты:

«Вот мои приказания: сегодня вечером в „Водевиле“. Приходите во время третьего акта.

М. Г.».

Я положил записку в ящик, мне хотелось иметь под рукой доказательство того, что со мной случилось. Это на тот случай, если настанут минуты сомнения.

Она меня не звала днем, и я не решался прийти без ее позволения, но у меня было такое сильное желание увидеть ее еще до вечера, что я пошел на Елисейские поля, где накануне ее видел. Она не выезжала.

В семь часов я был в «Водевиле». Ни разу еще я не приходил в театр так рано.

Ложи заполнялись одна за другой. Оставалась пустой лишь одна ложа бенуара.

В начале третьего акта я услышал, как открылась дверь ложи, с которой я все время не спускал глаз, и появилась Маргарита. Она сейчас же прошла вперед, посмотрела в партер, увидела меня и поблагодарила взглядом.

В этот вечер она была необыкновенно хороша.

Был ли я причиной этого? Любила ли она меня настолько, чтобы думать, что чем красивее она будет, тем сильнее я буду ее любить? Я еще не знал этого, но если так, то она добилась своего: когда она появилась, все зрители начали перешептываться, и даже актер, бывший на сцене, обратил свой взгляд на ту, чье появление привлекло внимание всей залы.

А у меня был ключ от квартиры этой женщины, и через три или четыре часа она снова должна была быть моей.

Свет осуждает тех, кто разоряет себя ради актрис и кокоток, а меня удивляет, что они не делают безумств в двадцать раз больше.

Нужно было пожить этой жизнью так, как я, чтобы знать, как они заставляют любовника любить их, – у нас нет другого выражения, – удовлетворяя то тем, то другим его тщеславие.

Прюданс тоже вошла в ложу, а в глубине сел граф Г. При виде его холодок пробежал у меня в сердце. Наверное, Маргарита заметила впечатление, произведенное на меня появлением этого человека, потому что она снова улыбнулась мне и, повернувшись спиной к графу, начала внимательно следить за пьесой. В третьем антракте она сказала графу несколько слов, он вышел из ложи, и Маргарита сделала мне знак, чтобы я зашел.

– Здравствуйте, – сказала она, когда я вошел, и протянула мне руку.

– Здравствуйте, – ответил я, обращаясь к Маргарите и Прюданс.

– Садитесь.

– Но я занимаю чужое место. Граф Г. не вернется больше?

– Нет, он вернется, я его послала за конфетами, чтобы мы могли поболтать немного одни. Мадам Дювернуа посвящена в нашу тайну.

– Будьте спокойны, голубчики, я ничего не скажу.

– Что с вами сегодня? – спросила Маргарита, встав и проходя в глубину ложи, чтобы поцеловать меня.

– Мне немного нездоровится.

– Нужно лечь в постель, – сказала она с ироническим выражением, которое так шло ее умненькому, лукавому личику.

– Где?

– Дома.

– Вы отлично знаете, что я там не засну.

– Но нельзя же строить такую кислую физиономию только потому, что вы увидели мужчину у меня в ложе.

– Причина не в этом.

– Нет, в этом, я знаю, и вы не правы. Не будем больше. Вы придете после спектакля к Прюданс и будете там ждать, пока я вас позову. Поняли?

– Да.

Мог ли я ослушаться?

– Вы меня еще любите?

– Вы спрашиваете?

– Вы думали обо мне?

– Весь день.

– Знаете, я, право, боюсь влюбиться в вас. Спросите Прюданс.

– Ах, – ответила та, – это несносно.

– Теперь возвращайтесь на место, граф сейчас вернется, и не нужно, чтобы он вас встретил здесь.

– Почему?

– Потому, что вы его не любите.

– Не люблю, но почему вы заранее мне не сказали, что хотите пойти в «Водевиль» сегодня вечером? Я так же, как и он, мог бы абонировать для вас ложу.

– К несчастью, он сделал это без всякой просьбы с моей стороны и предложил меня сопровождать. Вы отлично знаете, я не могла отказаться. Все, что я могла сделать, – это написать вам, куда я иду, чтобы вы могли меня видеть, да и мне самой хотелось вас поскорее увидеть. Но если такова ваша благодарность, это послужит мне уроком.

– Виноват, простите меня.

– В добрый час, возвращайтесь пай-мальчиком на свое место и постарайтесь больше не ревновать.

Она снова поцеловала меня, и я ушел.

В коридоре я встретил графа, который возвращался.

Я вернулся на свое место.

В конце концов присутствие графа Г. в ложе Маргариты было вполне естественно. Он был ее любовником, он принес ей билет, он сопровождал ее на спектакль, и с того момента, как Маргарита стала моей любовницей, я должен был примириться со всеми ее привычками. Но все-таки я чувствовал себя весь вечер несчастным и, опечаленный, ушел после того, как Прюданс, Маргарита и граф сели в коляску, ожидавшую их у дверей.

Через четверть часа я был уже у Прюданс. Она только что вернулась.