VIII
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая‑чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
- Это так, но надо знать, какие и сколько войск, - сказал Долохов, - надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
- Я, я: я поеду с вами! - вскрикнул Петя.
- Совсем и тебе не нужно ездить, - сказал Денисов, обращаясь к Долохову, - а уж его я ни за что не пущу.
- Вот прекрасно! - вскрикнул Петя, - отчего же мне не ехать?..
- Да оттого, что незачем.
- Ну, уж вы меня извините, потому что: потому что: я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? - обратился он к Долохову.
- Отчего ж: - рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
- Давно у тебя молодчик этот? - спросил он у Денисова.
- Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
- Ну, а остальных ты куда деваешь? - сказал Долохов.
- Как куда? Отсылаю под г'асписки! - вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. - И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
- Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, - с холодной усмешкой сказал Долохов, - а тебе‑то уж это оставить пора.
- Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, - робко сказал Петя.
- А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, - продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. - Ну этого ты зачем взял к себе? - сказал он, покачивая головой. - Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
- Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь - помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
- Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают - меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. - Он помолчал. - Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? - спросил он у Пети.
- Я? Да, да, непременно, - покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, - думал он. - А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
- Потому что, - согласитесь сами, - если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, - говорил он, - только хуже будет:
|