 Увеличить |
VI
Не
замедлив, пришла вдова; почти с ужасом смотрела на нее бледная и тихая Тави.
«Так вот как ты жила!» На эту мысль девушки, как бы угадав ее, прозвучал ответ:
– Да, все мы не знаем, что нам придется делать на этом свете. Но – добавить ли
что-нибудь?
– Нет,
нет. Довольно, – поспешила сказать Тави. – Теперь я уйду. Стойте.
Прежде чем распрощаться и уйти, я хочу видеть умершего.
– Вы?!
– Да.
Вдова,
прищурясь, молча искала взглядом смысл этого желания; но обыкновенно подвижное
и нервное лицо Тави стойко охраняло теперь свою мысль; и вообще была она уже не
совсем та, прежняя; ее слова звучали добродушно и твердо, с неторопливостью
затаенной воли. Чтобы рассечь молчание, Тави прибавила: – Обыкновенная
вежливость требует этого от меня Уже нет того человека. Я приехала к нему, на
его деньги, одним словом, внутренне мне нужно проститься и с ним.
– Быть
может, вы правы, Тави. Идите сюда. Сказав так, вдова прошла диагональ кабинета
к портьере, подняв которую, открыла скрытую за нею дверь соседнего помещения.
Занавеси были там спущены, и огонь высокой свечи отдаленно блеснул из сумерек в
ливень дневного света, потопившего кабинет.
– Он
там, – сказала вдова. – Скоро привезут гроб.
– А
вы? – Тави, придерживая над головой складку портьеры, мягкой улыбкой
позвала войти эту женщину, лицо которой мучительно волновало ее. – Разве
вы не войдете?
– Нет
Это сильнее меня. Просто я не могу. – Она закусила губу, потом
рассмеялась. – Если я войду, я буду смеяться, – вот так, – все
время; смеяться и ликовать. Но вы, когда взглянете на его лицо, вспомните,
вспомните шестерых и помилосердствуйте им. Две отравились. Судьба остальных та
самая, какой широко пользуются косметические магазины. Не сразу он достигал
цели, о нет! Вначале он создавал атмосферу, настроение… привычку, потом –
книги, но издалека, очень издалека; быть может, с «Ромео и Джульетты», – и
далее, путем засасывания…
– Он
умер, – сказала Тави.
Как
будто вдова Торпа лишь ждала этого напоминания. Ее лицо исказило и потрясло гневом,
но, удержась, она махнула рукой: – Идите! – И девушка подошла одна к
мертвому. Торп лежал на возвышении, закрытый простынями до подбородка; огни
свечей бродили по выпуклостям колен, рук и груди складками теней; мясистое лицо
было спокойно, и Тави, едва дыша, в упор рассматривала его. По всему лицу
мертвого уже прошло неуловимое искажение, меняющее иногда черты до полной
несхожести с тем, каковы были они живыми; в данном случае перемена эта не была
разительной, лишь строже и худее стало это лицо. Умершему, казалось, было лет
пятьдесят, пятьдесят пять; его довольно густые волосы, усы и борода чернели так
ненатурально, как это бывает у крашеных; толстый, с горбиной нос;
мертвенно-фиолетового оттенка губы неприятно ярко выделялись на тусклой коже
дряблых, с ямками, щек. Глаза ввалились; под веками стояла их мертвая, белая
полоса, смотрящая в невидимое. Как, почему остановилось внезапно гнилое, жирное
сердце? Под этим черепом свернулись мертвые черви мыслей; последних, кто может
узнать их? Тави могла бы видеть и развернуть комки мозговой слизи в их
предсмертный, цветущий хаос – блеск умопомрачительной оргии, озарившей видением
пахнущую духами спальню; видением – больше и острей сна, с вставшими у горла
соблазнами всей жизни, перехватившими удар сердца сладкой электрической рукою
своей. Та сила, которая равно играет чудесами машин и очарованием струн,
нанесла твердый удар. С минуту здесь побыл Крукс. Но не было воздушных следов.
Тави
смотрела, пока ее мысли, стремясь важным и особым путем, не задели слов
«жизнь», «смерть», «рождение». «А завтра день моего рождения! Это так приятно,
что и сказать невозможно». Тогда в ней просияла улыбка.
– Я
вас прощаю, – сказала она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы соединить эти
слова с взглядом на все лицо Торпа. – Торп, я прощаю вас. И я должна
что-нибудь прочесть вам, что хочется мне.
Она
вернулась в кабинет к шкапам, нахмуренная так серьезно, как хмурятся дети,
вытаскивая занозу, и среди простых переплетов выдернула что попало. Книгу она
раскрыла, лишь подойдя опять к мертвому. То был Гейне, «Путешествие на Гарц».
– Слушайте,
Торп, – оттуда, где вы теперь. Строки попутались в ее глазах, но наконец
остановились, и, успокаиваясь сама, тихо, почти про себя, прочла Тави первое,
что пересекло взгляд:
Я зовусь
принцессой Ильзой, В Ильзенштейне замок мой, Приходи туда. и будем Мы блаженствовать
с тобой…
– Больше
я не буду читать, – сказала девушка, закрыв книгу, – а то мне
захочется попросить ее на дорогу. И я ухожу. Прощайте.
Она
снова приподнялась, легко поцеловала умершего в лоб поцелуем, подобным сострадательному
рукопожатию. Потом торопливо ушла, метнув портьеру так быстро, что по ее разгоряченному
лицу прошел ветер. И этот поцелуй был единственным поцелуем Торпа за всю его
жизнь, ради которого ему стоило бы снова открыть глаза.
|
