 Увеличить |
ГЛАВА XXII. ОСУЖДЕНИЕ
ДЖОНА КАСТЕЛЛА
Закончив
свои показания, маркиз Морелла сел, а король и королева начали шептаться между
собой. В это время главный алькальд спросил Бетти, есть ли у нее вопросы к
маркизу Морелла. Бетти с большим достоинством встала и через переводчика
спокойно заявила, что есть и очень много. Однако она не намерена унижать себя
ни одним вопросом, пока грязь, которую он вылил на нее, не будет смыта, а смыта
она может быть только кровью. Маркиз заявил, что она женщина без роду и
племени, и сказал, что их брак недействителен. Так как она женщина и не может
потребовать от него, чтобы он подтвердил свои обвинения с помощью меча, она
полагает, что имеет право поступать согласно законам чести и просить разрешения
искать себе защитника – если одинокая женщина может найти такого в чужой
стране, – чтобы защитить ее доброе имя и наказать этого низкого и подлого
клеветника.
Среди
тишины, наступившей после слов Бетти, поднялся Питер.
– Я
прошу разрешения ваших величеств быть этим защитником, – сказал он. –
Ваши величества заметили, что, даже по собственным словам маркиза, он причинил
мне больше зла, чем может причинить один человек другому. К тому же он солгал,
сказав, что я был неверен моей нареченной, донне Маргарет, и, конечно, я имею
право отомстить ему за эту ложь. Наконец, я заявляю, что считаю сеньору Бетти
хорошей и честной женщиной, которой никогда не касалась тень позора, и, как ее
земляк и родственник, я хочу защитить ее доброе имя перед всем миром. Я
чужестранец, и у меня здесь мало друзей, а может быть, и вовсе их нет, но
все-таки я не могу поверить, что ваши величества откажут мне в праве на
удовлетворение, которое во всем мире в подобном случае один дворянин может
потребовать от другого. Я вызываю маркиза Морелла на смертельный бой без пощады
для побежденного. И вот доказательство этого.
С этими
словами Питер пересек открытое пространство перед барьером, сорвал с руки
кожаную перчатку и бросил ее прямо в лицо Морелла, считая, что после такого
оскорбления тот не может не принять вызов.
Морелла
с проклятием схватился за меч, но, прежде чем он успел выхватить его, офицеры
бросились к нему, и суровый голос короля приказал им прекратить эту ссору в
присутствии королевской четы.
– Я
прошу у вас прощения, ваше величество, – задыхаясь, произнес
Морелла, – но вы видели, как этот англичанин поступил со мной, с испанским
грандом.
– Да, –
промолвила королева, – но мы также слышали, как вы, испанский гранд, поступили
с этим английским джентльменом и какое бросили ему обвинение, в которое вряд ли
верит донна Маргарет.
– Конечно,
нет, ваше величество, – сказала Маргарет. – Пусть меня тоже приведут
к присяге, и я объясню многое из того, о чем говорил вам маркиз. Я никогда не
хотела выходить замуж ни за него, ни за кого-либо другого, кроме этого
человека, – и она дотронулась до руки Питера, – и все, что он или я
сделали, мы сделали для того, чтобы спастись из коварной ловушки, в которой
оказались.
– Мы
верим этому, – с улыбкой ответила королева и отвернулась, чтобы
посоветоваться с королем и алькальдами.
Долгое
время они говорили так тихо, что никто не мог расслышать ни единого слова, при
этом они посматривали то на одну, то на другую сторону в этой странной тяжбе.
Какой-то священник был приглашен ими для участия в обсуждении, и Маргарет
подумала, что это дурной признак. В конце концов решение было принято, и ее
величество официально, как королева Кастилии, тихим, спокойным голосом огласила
приговор. Обратившись прежде всего к Морелла, она сказала:
– Маркиз,
вы предъявили очень серьезные обвинения даме, которая утверждает, что она ваша
жена, и англичанину, чью невесту вы, по вашему собственному признанию, увезли
обманом и силой. Этот джентльмен от своего имени и от имени этих дам бросил вам
вызов. Принимаете ли вы его?
– Я
с готовностью бы принял его, ваше величество, – ответил Морелла
мрачно, – до сих пор никто не имел оснований сомневаться в моей храбрости,
но я должен напомнить, что я… – Он приостановился, затем продолжал: – Ваши
величества знают, что я не только испанский гранд… поэтому вряд ли мне пристало
скрестить меч с клерком купца еврея, потому что таково было звание и положение
этого человека в Англии.
– Вы
могли снизойти и сражаться со мной на борту вашего судна «Сан Антонио», –
с ненавистью воскликнул Питер, – почему же вы теперь стыдитесь закончить
то, что вы не постыдились начать? Кроме того, я представитель рода, уважаемого
в моей стране, и заявляю вам, что в любви и в бою я считаю себя равным любому
из похитителей женщин и незаконнорожденных негодяев, живущих в этом
королевстве.
Опять
король и королева посовещались между собой по вопросу о благородном происхождении
противников, который в те времена играл весьма важную роль, особенно в Испании.
Наконец Изабелла сказала:
– По
законам нашей страны испанский гранд не имеет права встречаться в поединке с
простым иностранным джентльменом. Раз маркиз посчитал удобным выдвинуть это соображение,
мы поддерживаем его и считаем, что он не обязан принять этот вызов для сохранения
своей чести. Однако мы видели, что маркиз Морелла готов принять этот вызов, и
решили сделать все, что в наших силах, чтобы никто не мог сказать, что испанец,
причинивший зло англичанину и открыто вызванный на бой в присутствии своих
суверенных властителей, отказался от этого по причине своего звания. Сеньор
Брум, если вы согласны получить из наших рук то, что с гордостью принимали
другие ваши соотечественники, мы намерены, считая вас храбрым и честным
человеком благородного происхождения, посвятить вас в рыцари ордена Сант-Яго, а
следовательно, дать вам право обращаться или сражаться как с равным с любым
испанским дворянином, если только он не прямой потомок королей, на что, как мы
думаем, могущественный и блестящий маркиз Морелла не претендует.
– Я
благодарю ваши величества, – ответил изумленный Питер, – за честь,
которую вы мне оказываете и в которой я бы не нуждался, если бы мой отец встал
не на ту сторону в битве на Босвортском поле. Еще раз приношу вам свою
благодарность и полагаю, что теперь маркиз не будет считать для себя
унизительным решить наш долгий спор так, как ему хочется.
– Подойдите
сюда, сеньор Питер Брум, и преклоните колено, – приказала королева, когда
Питер перестал говорить.
Он
повиновался, и Изабелла, взяв меч у короля, посвятила его в рыцари, трижды ударив
по правому плечу и произнеся при этом традиционные слова:
– Встаньте,
сэр Питер Брум, рыцарь благороднейшего ордена Сант-Яго.
Питер
повиновался, поклонился, отступая назад, как полагалось по обычаю, и, споткнувшись,
чуть не упал с возвышения. Некоторые приняли это за хорошее предзнаменование
для Морелла. Король сказал:
– Сэр
Питер, наш церемониймейстер назначит время вашего поединка с маркизом, наиболее
удобное для вас обоих. Пока что мы приказываем вам обоим, чтобы никаких неподобающих
слов или действий не было между вами
– ведь
вы скоро встретитесь лицом к лицу в смертном бою, чтобы узнать суд господа
бога.
Присутствующие
решили, что суд окончен, и многие собрались уже уходить, но королева подняла
руку и сказала:
– Остаются
еще вопросы, по которым мы должны вынести решение. Вот эта сеньора, – она
указала на Бетти, – просит, чтобы ее брак с маркизом Морелла был признан
действительным, а сам маркиз Морелла настаивает на обратном. Так мы его,
кажется, поняли? Мы не властны решить этот вопрос, поскольку он связан с
таинствами церкви. Мы предоставляем решение этого вопроса его святейшеству папе
римскому или его легату, надеясь, что он разберется во всем со свойственной ему
мудростью и так, как сочтет нужным, если, конечно, заинтересованные стороны
пожелают перенести свой спор на его суд. Пока что мы постановили и объявляем,
что сеньора, урожденная Бетти Дин, должна повсюду в наших владениях, если его
святейшество папа римский не решит иначе, именоваться маркизой Морелла и
маркиз, ее муж, должен в течение всей своей жизни предоставлять ей подобающее
содержание. После же его смерти, если не будет другого постановления святого
престола, она должна унаследовать ту часть его земель и имущества, которая,
согласно закону нашей страны, принадлежит жене, и владеть ею.
Пока
Бетти благодарила их величества с таким усердием, что драгоценности на ее груди
дребезжали, а Морелла хмурился и лицо его стало темным, как грозовая туча,
присутствующие, перешептываясь, опять поднялись, чтобы разойтись. Однако
королева снова подняла руку:
– Мы
хотим спросить сэра Питера Брума и его нареченную, донну Маргарет, по-прежнему
ли они желают вступить в брак?
Питер
посмотрел на Маргарет, Маргарет – на Питера, и он ответил громко и ясно:
– Ваше
величество, это самое заветное наше желание.
Королева
слегка улыбнулась:
– А
вы, сеньор Кастелл, согласны выдать свою дочь за этого рыцаря?
– Да,
конечно, – с достоинством ответил Кастелл. – Если бы не этот
человек, – и он с ненавистью посмотрел в сторону Морелла, – они давно
бы уже соединились, а поэтому, – добавил он многозначительно, – то
небольшое состояние, которым я располагаю, уже передано через доверенных лиц в
Англии в их владение. Так что теперь я завишу от их милосердия.
– Хорошо, –
сказала королева. – Остается решить еще один вопрос. Хотите ли вы оба
обвенчаться накануне поединка между маркизом Морелла и сэром Питером Брумом?
Подумайте, донна Маргарет, прежде чем ответить, потому что, согласившись, вы
можете очень скоро оказаться вдовой, а если вы отложите эту церемонию, то
можете никогда уже не стать его женой.
Маргарет
и Питер обменялись несколькими словами, и Маргарет ответила за них обоих:
– Если
мой возлюбленный погибнет, – ее нежный голос задрожал при этих
словах, – все равно мое сердце будет разбито. Пусть я проживу остаток моих
дней, нося его имя, чтобы, зная о моем безысходном горе, никто не тревожил меня
своей любовью. Я хочу остаться его супругой на небесах.
– Хорошо
сказано! – заметила королева. – Мы объявляем, что вы будете обвенчаны
в нашем соборе в Севилье накануне того дня, когда маркиз Морелла и сэр Питер
Брум встретятся в поединке. Кроме того, чтобы не было никаких попыток причинить
вам зло, – королева посмотрела в сторону Морелла, – вы, сеньора
Маргарет, будете моей гостьей до того момента, когда покинете нас, чтобы
обвенчаться. Вы же, сэр Питер, вернетесь в тюрьму, но вы будете пользоваться
полной свободой видеть кого пожелаете и ходить когда и куда захотите, но под
нашей защитой, поскольку и на вас может быть совершено покушение.
Королева
умолкла, но неожиданно заговорил король своим резким тонким голосом:
– Решив
вопросы рыцарства и брака, нам остается решить еще один вопрос, который я не
хотел предоставлять нежным устам нашей королевы. Дело это касается вечной жизни
человеческой души и христианской церкви на земле. Нам было заявлено, что этот
человек, Джон Кастелл, купец из Лондона, – еврей; ради выгоды он всю свою
жизнь притворялся христианином и в качестве такового женился на христианке.
Более того: он является нашим подданным, так как он родился в Испании, и,
следовательно, подсуден гражданским и церковным законам нашего государства.
Король
остановился. Маргарет и Питер со страхом смотрели друг на друга. Один только
Кастелл стоял неподвижно, хотя он знал лучше, чем кто-либо из них, что должно
последовать за этими словами.
– Мы
не судим его, – продолжал король, – у нас нет власти в столь высоких
вопросах, но мы обязаны передать его в руки святейшей инквизиции, чтобы его
судили там.
Маргарет
громко вскрикнула. Питер оглядывался по сторонам, словно ища помощи. Никогда в
своей жизни он не был так потрясен. Маркиз Морелла улыбнулся в первый раз за
весь день. По крайней мере от одного врага он освободится. Кастелл же подошел к
Маргарет и нежно обнял ее. Затем он пожал руку Питеру и сказал ему:
– Убей
этого вора, – он кивнул в сторону Морелла, – я знаю, что ты это
сделаешь и сделал бы, даже если бы таких, как он, было десять. Будь хорошим
мужем моей девочке, а я знаю, что ты будешь таким, иначе я спрошу с тебя там,
где нет ни евреев, ни христиан, ни священников, ни королей. А теперь помолчи и
смирись с тем, с чем необходимо смириться, как делаю это я. Я хочу еще кое-что
сказать, прежде чем оставлю вас и этот мир. Ваши величества, я не оправдываюсь,
и, когда меня будет допрашивать судья инквизиции, их задача будет легка, потому
что я не собираюсь ничего скрывать и буду говорить только правду, хотя я буду
делать это не из страха и не из боязни боли. Ваши величества, вы обещали, что
эти двое, достаточно хорошие христиане от рождения, будут обвенчаны. Я хотел бы
спросить вас, может ли мое преступление против религии, в котором меня
обвиняют, разъединить их или нанести им какой-либо ущерб?
– Даю
вам слово, – поспешно ответила королева, словно желая опередить
короля, – даю вам слово, Джон Кастелл, что ваше дело, к чему бы вас ни
приговорили, не коснется ни их самих, ни их собственности, – медленно
добавила она.
– Серьезное
обещание, – пробормотал король.
– Это
мое обещание, – решительно заявила королева, – и я сдержу его во что
бы то ни стало. Эти двое будут обвенчаны, и, если сэр Питер останется жив, они
уедут из Испании в полной безопасности, и никакое новое обвинение не будет
предъявлено им ни одним судом королевства; их также не будут преследовать или
возбуждать против них дела ни в каком другом государстве ни от нашего имени, ни
от имени наших должностных лиц. Пусть мои слова будут записаны, один экземпляр
пусть будет подписан и сохранен в архивах, а второй передан донне Маргарет.
– Ваше
величество, – сказал Кастелл, – я благодарю вас. Теперь, если я умру,
я умру счастливым. Я дерзну сообщить вам, что, если бы вы не сказали этого, я
убил бы себя здесь, на ваших глазах. И еще я хочу вам сказать, что инквизиция,
которую вы учредили, уничтожит Испанию и превратит ее в прах и тлен.
Он
кончил говорить, и, когда смысл его смелых слов дошел до сознания собравшихся,
по толпе придворных пробежал вздох, похожий на испуг. Тем временем толпа позади
Кастелла расступилась, и появились шедшие двумя рядами монахи с лицами,
закрытыми капюшонами, и стража из солдат, – все они, без сомнения, ожидали
здесь заранее. Они подошли к Джону Кастеллу, дотронулись до его плеча,
сомкнулись вокруг него, словно скрыв его от всего земного, и, окруженный ими,
он исчез.
Воспоминания
Питера об этом странном дне в Алькасаре навсегда остались несколько туманными.
Это было неудивительно. На протяжении всего нескольких часов его судили, жизнь
его висела на волоске и вдруг его оправдали. Он увидел Бетти, превратившуюся из
скромной компаньонки в блистательную и великолепную маркизу, подобно тому как
личинка превращается в бабочку; был свидетелем того, как она выступала против
своего супруга, который обманул ее и которого она обманула в свою очередь, и
как она выиграла свое дело благодаря находчивости и силе характера.
В
качестве ее защитника и защитника Маргарет он вызвал Морелла на поединок, и, когда
его противник отказался под предлогом различия в звании, по воле королевы
Изабеллы, которой Маргарет рассказала о тайных притязаниях Морелла, он был
неожиданно награжден высоким званием рыцаря испанского ордена Сант-Яго.
Более
того: самое страстное его желание было удовлетворено – он получил возможность
встретиться в честном и равном бою со своим врагом, которого он справедливо ненавидел,
и биться с ним насмерть. Ему было также обещано, что через несколько дней Маргарет
станет его женой, хотя могло случиться, что она будет носить это имя не больше
часа. До тех пор им обещали безопасность и защиту от предательства и происков
Морелла. Им было также обещано, что в любом случае им нигде и никогда не будет
больше предъявлено никаких обвинений.
И, наконец,
когда уже все, казалось, кончилось благополучно, не считая предстоящего
поединка, о котором он, привыкший к подобным вещам, меньше всего думал, когда в
конце концов его чаша, очищенная от грязи и песка, наполнилась красным вином
битвы и любви, когда она была уже почти у его уст, судьба подменила ее и
наполнила отравой и желчью. Кастелл, отец его невесты, человек, которого он
любил, был брошен в подвалы инквизиции, откуда – Питер хорошо это знал – он мог
выйти только в желтом балахоне, «переданным в руки светской власти», чтобы
погибнуть медленной и мучительной смертью на костре в Квемадеро, где сжигали
еретиков.
Что
принесет ему победа над Морелла, если даже небеса дадут ему силу, чтобы сокрушить
своего врага? Что это будет за свадьба, которая окажется скрепленной и освященной
смертью отца невесты на мучительном костре инквизиции? Разве смогут они
когда-нибудь забыть запах дыма этого костра? Кастелл – храбрый человек, и
никакие мучения не заставят его отречься от своей веры. Сомнительно даже,
станет ли он под пытками отрицать ее, он, который был крещен своим отцом из
соображений безопасности и продолжал поддерживать этот обман ради своего дела и
ради того, чтобы иметь жену-христианку. Нет, Кастелл был обречен, и Питер мог
спасти его от инквизиции и короля не больше, чем голубь может защитить свое
гнездо от голодных ястребов.
О, эта
последняя сцена! Никогда в жизни Питер не забудет ее! Огромный зал с разрисованными
арками и мраморными колоннами; лучи полуденного солнца, падающие сквозь окна и,
подобно крови, льющиеся на черные одежды монахов; душераздирающий крик Маргарет
и ее помертвевшее лицо, когда отца оторвали от нее и она в обмороке упала на
украшенную драгоценностями грудь Бетти; жестокая усмешка на губах Морелла;
страшная улыбка короля; жалость в глазах королевы; взволнованный шепот толпы;
быстрые, короткие реплики адвокатов; скрип пера писца, безразличного ко всему,
за исключением своей работы, когда он записывал решения; и над всем этим –
прямой, вызывающий, неподвижный Кастелл, окруженный служителями смерти,
удаляющийся в темноту галереи, уходящий в могильный мрак.
|
