16. НЕДОСТАТОК
ВОЗДУХА
Итак,
вверху, внизу, со всех сторон «Наутилус» окружен непроницаемой стеною льда. Мы
стали пленниками ледяных торосов! Канадец стукнул по столу своим громадным
кулаком. Консель молчал, а я глядел на капитана. Лицо его стало по-прежнему
бесстрастным. Он стоял, сложив руки на груди. Он что-то обдумывал. «Наутилус»
не двигался.
Наконец,
капитан заговорил.
– Господа, –
произнес он, – в том положении, в каком находимся мы, бывает два рода
смерти.
Этот
непонятный человек имел вид профессора математики, доказывающего теорему своим
ученикам.
– Первый
– быть раздавленными. Второй – умереть от недостатка воздуха. О возможности
умереть с голоду я не говорю, так как запасы продовольствия на «Наутилусе»
наверняка переживут нас. Поэтому рассмотрим только две возможности –
расплющиться или задохнуться.
– Что
касается возможности задохнуться, – сказал я, – то этого бояться нет
оснований, поскольку мы имеем воздушные резервуары, наполненные свежим
воздухом.
– Верно, –
ответил капитан, – но их хватит только на два дня. Уже тридцать шесть
часов, как мы погружены в воду, воздух в «Наутилусе» становится тяжелым и
требует возобновления. В течение двух суток запас свежего воздуха будет
исчерпан.
– Так
что же, капитан, давайте освободим себя раньше двух суток.
– Во
всяком случае, будем пытаться это сделать, пробивая окружающую нас стену.
– В
какую сторону?
– Это
покажет зонд. Я посажу «Наутилус» на нижнюю стенку, а мои люди, одетые в скафандры,
пробьют ледяной покров в наименее толстой его части.
– А
нельзя ли раскрыть ставни в салоне?
– Теперь
это безопасно. Мы не находимся в движении.
Капитан
Немо вышел. Шипящие звуки дали нам знать, что в резервуары пустили воду.
«Наутилус» стал тихо погружаться – до той глубины, на какую погрузился нижний
ледяной пласт, – и осел на ледяное дно на глубине в триста пятьдесят
метров.
– Друзья
мои, – сказал я, – положение тяжелое, но я рассчитываю на ваше
мужество и вашу энергию.
– Конечно, –
ответил мне канадец, – сейчас не такое время, чтобы я стал надоедать вам
своими жалобами или вопросами. Я готов сделать все для общего спасения.
– Отлично,
Нед, – сказал я, протягивая канадцу руку.
– Добавлю
еще вот что, – продолжал он, – я ловко владею и киркой и гарпуном, и
если я могу быть полезным капитану, то я в его распоряжении.
Я
проводил канадца в помещение, где люди из экипажа «Наутилуса» надевали на себя
скафандры. Я сообщил капитану предложение канадца, и он его, конечно, принял.
Канадец быстро облекся в подводный костюм и был готов одновременно со своими
товарищами по работе. Каждый из них нес за спиною аппарат Рукейроля, снабженный
резервуарами с большим запасом чистого воздуха. Это был значительный, но необходимый
заем из воздушных запасов «Наутилуса». Что касается до ламп Румкорфа, то они
были не нужны в этих водах, светящихся в лучах электрического света.
Как
только Нед переоделся, я вернулся в салон, где ставни были уже открыты, и, став
рядом с Конселем, начал рассматривать окружающие льды, на которых держался
«Наутилус».
Через
несколько минут мы увидели, как двенадцать человек экипажа вышли на лед и среди
них – Нед, хорошо заметный своим высоким ростом. Их сопровождал капитан Немо.
Раньше,
чем долбить стены, он распорядился прощупать их зондами и таким образом обеспечить
нужное направление работ. Длинные зонды стали врезаться в боковые стены
туннеля; но, пройдя пятнадцать метров, они застряли в толще другой стены.
Направлять свои усилия против верхнего пласта являлось бесполезным, поскольку
он представлял собой нагромождение торосов вышиной более четырехсот метров.
Капитан Немо распорядился прозондировать нижний пласт. Оказалось, что здесь нас
отделяло от воды только десять метров, составлявших толщу этого ледяного поля.
Теперь работа сводилась лишь к тому, чтобы высечь в нем кусок, по своей площади
равный площади «Наутилуса». Следовательно, для того чтобы мы могли опуститься
ниже ледяного поля, необходимо было продолбить в нем соответственной величины
отверстие, а для этого надо было вынуть около шести тысяч пятисот кубических
метров льда.
Немедленно
же приступили к этой работе и продолжали ее с неиссякаемой настойчивостью.
Вместо того чтобы долбить лед вокруг самого «Наутилуса», что очень затруднило
бы работу, капитан Немо распорядился наметить огромную круглую канаву, отступя
на восемь метров от левого борта «Наутилуса». После этого все двенадцать
человек одновременно стали буравить канаву в нескольких точках по ее
окружности. В скором времени заработали кирки, мощно проникая в компактную
массу льда и откалывая от нее большие глыбы. В силу меньшего удельного веса эти
глыбы как бы взлетали под верхний свод туннеля, вследствие чего он начал утолщаться
сверху настолько же, насколько становился тоньше снизу. Но это не имело
значения, раз нижний слой делался в такой же мере тоньше.
После
двух часов напряженной работы Нед измучился и вернулся в салон. Его вместе с товарищами
по работе сменили свежие работники; к ним присоединились я и Консель. Нами руководил
помощник капитана. Вода мне показалась особенно холодной, но вскоре я согрелся,
работая киркой. Движения мои были вполне свободны, хотя производились при
внешнем давлении в тридцать атмосфер. Проработав два часа и вернувшись в салон,
чтобы перекусить и немного отдохнуть, я почувствовал большую разницу между потоком
чистого воздуха, поступавшего ко мне в аппарат Рукейроля, и атмосферой в
«Наутилусе», где уже накопился углекислый газ. В течение двух суток воздух не
возобновлялся, и его животворные качества значительно понизились. А между тем
за двенадцать часов работы мы сняли с намеченной поверхности пласт только в
один метр толщиной, иначе говоря, около шестисот кубических метров льда.
Допустим, что каждые двенадцать часов будет выполняться такая же работа, –
тогда понадобится еще четыре дня и пять ночей, чтобы довести дело до желаемого
конца.
– Четыре
дня и пять ночей! – сказал я своим товарищам. – А запас воздуха в
резервуарах только на два дня.
– Не
считая того, – добавил Нед Ленд, – что, когда мы выйдем из этой
проклятой тюрьмы, мы еще останемся в заключении под торосами без всякой связи с
наружным воздухом.
Соображение
правильное. Кто мог сказать заранее, сколько тогда понадобится времени для
нашего освобождения? Не задохнемся ли мы раньше, чем «Наутилус» сможет
вернуться на поверхность моря? Не суждено ли ему со всем его содержимым быть
погребенным в этой ледяной могиле? Опасность казалась грозной. Но все смотрели
прямо ей в глаза, и все решились исполнить долг свой до конца.
Как я и
предполагал, за ночь удалось снять еще один метр со дна огромной выемки. Но когда
на следующее утро, облекшись в свой скафандр и походив в этой плотной жидкости,
имевшей температуру шесть-семь градусов ниже нуля,[31] я заметил, что боковые
стены начали постепенно сближаться. Слои воды, более отдаленные от выемки,
начинали замерзать. При наличии этой новой и непосредственной опасности что
станется с нашими надеждами на спасение? Чем воспрепятствовать превращению
жидкой среды в твердую, грозившую раздавить, как стеклышко, стенки «Наутилуса»?
Я уж не
стал говорить об этой новой опасности своим товарищам. Зачем было испытывать
людей и, может быть, лишить их той энергии, какую проявляли они в тяжкой работе
для общего спасения? Но, вернувшись на борт, я тотчас сообщил капитану Немо об
этом важном осложнении.
– Знаю, –
ответил он своим спокойным тоном, который не менялся ни при каких стечениях
обстоятельств, хотя бы самых страшных. – Да, это еще одна опасность, но я
не вижу средства устранить ее. Единственная возможность для нашего спасения –
это действовать быстрее. Нам надо дойти первыми. Вот и все.
Дойти
первыми! Уж мне бы следовало привыкнуть к его манере разговора! За этот день я
проработал несколько часов киркой с большим упорством. Эта работа поддерживала
во мне бодрость. К тому же работать – это значило выходить из «Наутилуса»,
дышать чистым воздухом, взятым из резервуаров корабля и поступавшим ко мне
через аппараты снаряжения; это значило расстаться с удушливой и вредной атмосферой
в «Наутилусе».
К вечеру
был вынут еще один метр с окружности всей выемки. Когда я возвратился на борт,
я чуть не задохнулся от углекислого газа, которым был насыщен воздух в
«Наутилусе». Ах, почему в нашем распоряжении нет химического средства поглотить
этот тлетворный газ! В самом кислороде не было недостатка. Он находился, и в
большом количестве, во всей окружающей нас воде, и, выделенный при помощи наших
мощных батарей, он мог восстановить животворные свойства атмосферы в
«Наутилусе». Я об этом думал, но напрасно, поскольку углекислый газ выделялся
нашим собственным дыханием и заполнял собою весь корабль. Чтобы поглощать этот
газ, надо было наполнять сосуды едким калием и беспрерывно их трясти. Но этого
вещества не было на корабле, а заменить его нельзя ничем.
В этот
вечер капитану Немо пришлось открыть краны из резервуаров и впустить несколько
струй чистого воздуха внутрь «Наутилуса». Без этой меры мы, пожалуй, не
проснулись бы совсем.
На
следующий день, 26 марта, я вышел работать и принялся за пятый метр. Боковые
стены и нижняя часть торосов стали заметно толще. Было очевидно, что они
сойдутся раньше, чем «Наутилус» освободится. На одну минуту я впал в отчаяние.
Кирка едва не выпала из моих рук. Какой имело смысл долбить лед, если мне суждено
задохнуться или быть расплющенным этой водой, превращавшейся в камень, –
подвергнуться казни, какой еще не выдумали даже самые жестокие дикари? Мне
казалось, что я нахожусь в разверстой пасти какого-то чудовища, готового сжать
свои страшные челюсти.
В эту
минуту капитан Немо, работавший вместе с нами, прошел мимо меня. Я тронул его
за руку и показал на стены нашей тюрьмы. Стена с правого борта отстояла не
больше четырех метров от корпуса «Наутилуса».
Капитан
понял меня и сделал мне знак последовать за ним. Мы вернулись на борт. Сняв
свой скафандр, я вслед за капитаном прошел в салон.
– Господин
Аронакс, – сказал он, – надо пойти на героическое средство, иначе эта
вода, превращаясь в твердое тело, охватит нас как цемент.
– Да,
но как быть? – ответил я.
– Ах,
если бы мой «Наутилус» был так крепок, чтобы выдержать это давление и остаться
целым!
– Что
же тогда? – спросил я, не уловив мысли капитана.
– Разве
вы не понимаете, что тогда бы оледенение воды нам только помогло? Разве вы не
видите, что само превращение этой воды в лед разорвало бы ледяные поля, которые
нас окружают, так же как оно рвет самые твердые породы камней? Разве вам
непонятно, что оно станет средством нашего спасения, а не средством нашего
уничтожения?
– Возможно,
капитан. Но как бы ни была велика сила сопротивления «Наутилуса», он не
выдержит такого чудовищного давления и расплющится в лист железа.
– Знаю.
Следовательно, мы должны надеяться не ка помощь природы, а на нас самих. Надо
воспрепятствовать замерзанию воды. Надо задержать этот процесс. Сближаются не
только боковые стены, но спереди и сзади «Наутилуса» осталось не больше десяти
футов воды. Оледенение захватывает нас со всех сторон.
– Сколько
времени резервуары «Наутилуса» дадут возможность дышать здесь внутри?
Капитан
взглянул прямо мне в лицо и сказал:
– Послезавтра
резервуары будут пусты.
По всему
телу у меня выступил холодный пот. А вместе с тем разве должен был удивить меня
такой ответ? 22 марта «Наутилус» окунулся в свободные воды полюса. Сейчас у нас
26 марта. В течение пяти суток мы жили за счет запаса воздуха в резервуарах
«Наутилуса». Тот запас годного воздуха, который еще остался, необходимо было
сохранить для работников. Все эти обстоятельства запечатлелись во мне так ярко,
что в ту минуту, как я записываю их, невольный ужас охватывает мою душу, и мне
все кажется, что моим легким не хватает воздуха.
А между
тем капитан Немо что-то обдумывал, молча и не двигаясь с места. Судя по выражению
его лица, какая-то мысль мелькнула в его уме. Но, видимо, он ее отверг. Покачав
головой, он сам себе ответил отрицательно. Наконец, одно слово вырвалось из его
уст.
– Кипяток! –
прошептал Немо.
– Кипяток? –
воскликнул я.
– Да.
Мы заключены в пространстве, сравнительно ограниченном. Если насосы «Наутилуса»
будут все время выбрасывать струи горячей воды, разве температура окружающей
нас среды не поднимется и не задержит процесс оледенения?
– Надо
попробовать, – решительно ответил я.
– Давайте
пробовать, господин профессор.
Наружный
термометр показывал семь градусов ниже нуля. Капитан Немо провел меня в
отделение камбуза, где действовали объемистые дистилляционные аппараты для
добывания питьевой воды путем выпаривания. Их накачали водой, и все тепло от
электрических батарей направилось в змеевики, погруженные в воду. Через
несколько минут вода нагрелась до ста градусов. Ее переключили в насосы, а на
ее место поступила свежая вода. Тепло от-электрических батарей было настолько
велико, что холодная вода, прямо из моря, только пройдя сквозь аппараты,
поступала в насосы уже в виде кипятка.
Через
три часа после накачивания кипятка внешний термометр показывал шесть градусов
ниже нуля. Получился выигрыш в один градус. Еще через два часа термометр
показывал уже четыре.
– Мы
победим, – сказал я капитану, после того как убедился в успехе принятых
мер и сам дал несколько полезных советов.
– И
я так думаю, – ответил капитан. – Нас не раздавит. Остается одна
опасность – задохнуться.
За ночь
температура воды поднялась до одного градуса ниже нуля. Накачивание горячей
воды уже не могло поднять температуру выше. Но так как оледенение морской воды
происходит при температуре минус два градуса, я, наконец, успокоился – угроза
замерзания воды отпала.
На
следующий день, 27 марта, были вынуты шесть метров льда. Осталось вырубить еще
четыре метра. На это нужно еще сорок восемь часов работы. Следовательно,
обновлять воздух в «Наутилусе» было невозможно. За этот день наше положение
делалось все хуже.
Невыносимая
тяжесть в теле угнетала меня. К трем часам вечера чувство тоски достигло
предельной силы. От постоянной зевоты сводило челюсти. Легкие судорожно искали
свежую струю, необходимую для нашего дыхания, а воздух все больше разрежался. Я
чувствовал полное моральное оцепенение. В изнеможении я лег пластом, почти что
без сознания.
Мой
милый Консель, испытывая те же болезненные симптомы, страдая теми же страданиями,
все же не покидал меня. Он брал меня за руку, подбадривал, и я расслышал, как
он шептал себе:
– Ах,
если бы я мог перестать дышать, чтобы оставить больше воздуха для господина профессора.
Слезы
навертывались мне на глаза, когда я слышал этот шепот.
Но если
положение нас всех, находящихся внутри корабля, стало невыносимым, зато с какою
радостью, с какой поспешностью надевали мы скафандры, чтобы идти работать в наш
черед. Бодро стучали кирки по ледяному пласту. Уставали плечи, обдирались руки,
но что значила усталость, какое было дело нам до ссадин. Животворный воздух
вливался в наши легкие! Мы дышали! Дышали! И все-таки ни один человек не
продолжал своей работы под водой больше назначенного срока. Как только кончался
срок работы, каждый передавал свой резервуар товарищам, чтобы влить в них
жизнь. Капитан сам подавал этому пример и первый подчинялся суровой дисциплине.
Бил урочный час, и капитан, отдав свой аппарат другому; возвращался в отравленную
атмосферу корабля, всегда спокойный, никакой расслабленности, никаких жалоб.
За этот
день обычная работа велась с особым напряжением. Со всей поверхности осталось
вынуть лишь два метра. Только два метра отделяли нас от моря, свободного от
льда. Но резервуары с воздухом были почти пусты. То немногое, что еще осталось,
необходимо было сохранить для работавших людей. Ни одного атома для
«Наутилуса»!
Когда я
вернулся на борт, я уже совсем задыхался. Какая ночь! Я этого не в силах
описать. Таких страданий описывать нельзя! На следующее утро стало предельно
тяжело дышать. К головной боли присоединились одуряющие головокружения, от
которых я был похож на пьяного. Мои товарищи испытывали те же самые страдания.
Несколько человек из экипажа только хрипели.
Сегодня,
на шестой день нашего пленения, капитан Немо, полагая, что кирки и ломы являются
средством, слишком медленным, решил проломить ледяной пласт, еще отделявший нас
от водяной поверхности моря, иным способом. Он неизменно сохранял и свое
хладнокровие и свою энергию, нравственной силой он подавлял физические
страдания. Он думал, комбинировал и действовал.
По его
приказанию корабль приподняли с ледяного слоя, облегчив его и изменив этим
центр его тяжести. Когда «Наутилус» всплыл, его подтянули канатами с таким
расчетом, чтобы он стал точно над огромной выемкой, сделанной по очертанию его
ватерлинии. Как только резервуары достаточно наполнились водой, «Наутилус»
опустился и вклинился в прорубленную выемку. К этому моменту весь экипаж вошел
в корабль и запер двойную дверь внешнего сообщения. «Наутилус» лежал на ледяном
пласте толщиною в один метр, продырявленном во множестве мест зондами.
В то же
время краны резервуаров были открыты до отказа, и в них хлынули сто кубических
метров воды, увеличив вес «Наутилуса» на сто тысяч килограммов.
Мы ждали,
слушали, даже забыв свои страдания. Делалась последняя ставка на спасение.
Несмотря
на шум в голове, я вскоре услыхал какое-то потрескивание под корпусом
«Наутилуса». Происходило смещение поверхности пласта. Наконец, лед треснул со
странным шумом, похожим на разрыв листа бумаги, и «Наутилус» начал опускаться.
– Прошли! –
шепнул мне на ухо Консель.
Я был не
в силах отвечать; я только схватил его руку и непроизвольным, конвульсивным
движением стал ее сжимать.
«Наутилус»,
под действием своей огромной тяжести, стал врезаться в воду, как ядро, иначе
говоря, стал падать точно в пустоту. Сейчас же всю электрическую энергию
переключили на насосы, чтобы выкачивать воду из резервуаров. Через несколько
минут падение затормозилось. А вскоре манометр показал уже восходящее движение
судна. Винт заработал с такой скоростью, что железный корпус весь дрожал вплоть
до заклепок, и мы понеслись на север.
Но
сколько же времени продлится наше плавание под торосами, пока мы не достигнем
свободного пространства океана? Еще день? Но я до этого умру.
Полулежа
на диване в библиотеке, я задыхался. Лицо мое сделалось лиловым, губы синими,
наступало полное функциональное расстройство. Сознание времени исчезло. Мускулы
потеряли способность сокращаться. Не могу сказать, сколько часов длилось такое
состояние. Я только сознавал, что это начало агонии. Я понимал, что умираю…
Вдруг я
пришел в себя. Несколько глотков чистого воздуха проникли в мои легкие. Неужели
мы всплыли на поверхность моря? Неужели мы прошли торосы?
Нет! Это
мои милые друзья, Нед и Консель, пожертвовали собой, чтобы спасти меня, отдав
мне несколько молекул воздуха, оставшихся в одном из аппаратов! Вместо того
чтобы вдохнуть в себя, они их сохранили для меня и, сами задыхаясь, вливали
капля по капле в меня жизнь. Я хотел оттолкнуть аппарат, но они схватили меня
за руки, и в течение нескольких минут я с наслаждением дышал.
Я
перевел взгляд на часы; они показывали одиннадцать часов дня. Значит, наступило
28 марта. «Наутилус» шел со страшной скоростью сорока миль в час. Он точно
ввинчивался в море.
Где же
капитан Немо? Неужели он погиб? Неужели вместе с ним умерли и его товарищи?
Судя по
показаниям манометра, мы находились всего в двадцати футах от поверхности.
Простое ледяное поле нас отделяло от воздуха земли. Разве нельзя его пробить?
Может быть! Во всяком случае, «Наутилус» намеревался это сделать, я это
чувствовал; он принял наклонное положение, опустив корму и приподняв кверху
бивень. Для этого достаточно было впустить воду определенным образом и тем нарушить
обычную точку равновесия. Затем, сделав разгон всей мощью своего винта, он
ринулся на ледяное поле снизу, подобно гигантскому тарану. Он стал долбить его
мало-помалу, то отплывая, то вновь бросаясь на ледяное поле, которое все больше
трескалось, и, наконец, последним броском «Наутилус» пробился на оледенелую
поверхность моря и продавил ее своею тяжестью.
Стеклянные
окна раскрылись, можно сказать – разверзлись, и волны морского воздуха стали
вливаться в «Наутилус».
|
