3. ЖЕМЧУЖИНА
ЦЕННОСТЬЮ В ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ
Наступила
ночь. Я лег спать. Спал я дурно. Акулы играли главную роль в моих сновидениях,
и я находил очень верным и в то же время неверным грамматическое правило,
производящее слово акула – requin от слова requiem – панихида.
На
следующий день в четыре часа утра меня разбудил матрос, приставленный ко мне
для услуг капитаном Немо. Я быстро встал, оделся и вышел в салон.
Капитан
Немо ждал меня там.
– Господин
Аронакс, – сказал он, – вы готовы?
– Я
готов.
– Потрудитесь
следовать за мной.
– А
мои спутники, капитан?
– Они
уже предупреждены и ждут нас.
– Мы
наденем скафандры?
– Покамест
нет. Я не хочу, чтобы «Наутилус» подходил слишком близко к здешним берегам,
ведь мы еще довольно далеко от Манарского мелководья; но я приказал снарядить
шлюпку, в которой мы и подплывем к самой отмели, а это значительно сократит
нашу переправу. Водолазные аппараты уже перенесены в шлюпку, и мы наденем их
перед самым погружением в воду.
Капитан
Немо подвел меня к центральному трапу, ведущему на палубу. Нед и Консель, обрадованные
предстоящей «веселой прогулкой», уже ожидали нас там. Пять матросов из команды
«Наутилуса» с веслами наготове дожидались в шлюпке, спущенной на воду.
Еще не
рассвело. Редкие звезды мерцали в просветах густых облаков, обложивших небо. Я
искал глазами землю, но мог различить лишь туманную полоску, затянувшую три
четверти горизонта, от юго-запада до северо-запада. «Наутилус», прошедший за
ночь вдоль западного побережья Цейлона, находился теперь близ входа в бухту,
или, вернее, в залив, образуемый берегами Цейлона и острова Манар. Там, под
темными водами, таились рифы – неистощимые жемчужные поля, расстилавшиеся почти
на двадцать миль в округе.
Капитан
Немо, Консель, Нед Ленд и я заняли места на корме шлюпки. Один из матросов стал
к рулю; четверо его товарищей взялись за весла; был отдан конец, и мы отчалили.
Шлюпка
держала путь на юг. Гребцы действовали не спеша. Я заметил, что взмахи весел
следовали с промежутками в десять секунд, как это практикуется в военно-морском
флоте. И в то время когда шлюпка шла по инерции, слышно было, как водяные
брызги падали с весел на темные воды, образуя как бы пену расплавленного
свинца. Легкая зыбь с открытого моря чуть покачивала шлюпку, и гребешки волн с
плеском разбивались о ее нос.
Мы
молчали. О чем думал капитан Немо? Не о том ли, что земля, к которой мы стремились,
была уже чересчур близка, хотя, по мнению канадца, мы находились слишком далеко
от нее. Что касается Консоли, он присутствовал тут просто в качестве
любопытного.
В
половине шестого, с первыми проблесками зари, обозначилась более четко линия
гор на горизонте. Низменный восточный берег переходил постепенно в гористые
южные берега. Мы находились теперь в пяти милях от острова, и его берега все
еще сливались с линией свинцового моря. Море было пустынно. Ни шлюпки, ни
водолазов. Тишина пустыни царила в этих краях искателей жемчуга. Капитан Немо
был прав – мы прибыли сюда раньше времени.
В шесть
часов утра, внезапно, как это свойственно тропическим странам, не ведающим ни
утренней зари, ни вечерних закатов, настал ясный день. Солнечные лучи вдруг
прорвались сквозь завесу туч, собравшихся на горизонте, и дневное светило
озарило небосвод.
Теперь я
отчетливо видел землю и даже редкие деревья на берегу.
Шлюпка
приближалась к острову Манар, береговая полоса которого закруглялась с южной
стороны. Капитан Немо поднялся со скамьи и стал всматриваться в морскую даль.
По его
знаку шлюпка стала на якорь, но пришлось вытравить не больше одного метра
якорной цепи, так как в этом месте жемчужная отмель лежала неглубоко под водой.
Но в этот момент отлив подхватил шлюпку и отнес ее в открытое море, насколько
позволяла якорная цепь.
– Вот
мы и приехали, господин Аронакс, – сказал капитан Немо. – Вы видите
эту замкнутую бухту? Тут через месяц соберется множество промысловых судов, и
тысячи отважных водолазов погрузятся в эти воды. Превосходная бухта для
промысла такого рода! Она защищена горами от самых сильных ветров, а море здесь
не бывает слишком бурным – обстоятельства, чрезвычайно благоприятные для
водолазов. Ну, а теперь давайте облачаться в скафандры и отправимся на
прогулку!
Я ничего
не сказал в ответ и, не сводя глаз с этих предательских вод, стал с помощью одного
из матросов облачаться в тяжелый водолазный наряд. Капитан Немо и оба мои
товарища тоже одевались. Никто из команды «Наутилуса» не должен был
сопровождать нас в этой необычной экскурсии.
Вскоре
мы были заключены по самую шею в резиновые одежды, и на спину нам повесили резервуары
со сжатым воздухом. Что касается аппаратов Румкорфа, их не было и в помине.
Прежде чем надеть на голову водолазный шлем, я напомнил о них капитану.
– Эти
аппараты нам не нужны, – отвечал капитан. – Мы не станем опускаться
на большие глубины, а мелководье достаточно освещается солнцем. Вдобавок было
бы неблагоразумно зажигать электрические фонари в этих водах. Свет фонаря может
привлечь внимание опасных хищников, обитающих в здешних морях.
В то
время как капитан Немо произносил эти слова, я обернулся в сторону Конселя и
Неда Ленда. Но друзья уже успели нацепить на голову металлические шлемы и
ничего не могли слышать.
Мне
оставалось лишь предложить капитану Немо последний вопрос.
– А
наше оружие? – спросил я. – Наши ружья?
– Ружья?
На что они нам? Ведь ходят же горцы на медведя с кинжалом в руках! А
разве-сталь не надежнее свинца? Вот отличный клинок, заткнете его за пояс – и в
поход!
Я
посмотрел на товарищей. Они были вооружены, как и мы с капитаном, а Нед Ленд вдобавок
размахивал огромной острогой, которую он захватил с собой, покидая «Наутилус».
Мне
оставалось только, следуя примеру капитана, всунуть голову в тяжелый медный
шар, и тут же наши резервуары со сжатым воздухом были приведены в действие.
Минуту
спустя матросы высадили нас одного за другим в воду, и уже на глубине не более
полутора метров мы нащупали ногами песчаное дно. Капитан Немо сделал знак
рукой. Мы последовали за ним по отлогому спуску. Вскоре мы погрузились на
изрядную глубину.
Угнетавшие
меня мысли вдруг рассеялись. Я обрел удивительное спокойствие. Легкость
движений придала мне уверенности, а невиданное зрелище пленило мое воображение.
Солнечные
лучи, проникая сквозь прозрачные воды, достаточно ярко освещали дно. Видны были
даже самые мельчайшие раковины. Еще десять минут, и мы уже находились на
глубине пяти метров; дно становилось все ровнее.
Из-под
наших ног, словно бекасы на болоте, вспорхнула стайка занятных рыб из рода одноперых,
не имеющих другого плавника, кроме хвостового. Я признал яванскую, настоящую
змею длиною в девяносто сантиметров, с брюшком белесовато-серого цвета, которую
легко можно было принять за морского угря, если бы не золотистые полоски на
боках. Из рода строматид, с их характерным чрезвычайно сплющенным телом, я
приметил рыб-паров яркой окраски, со спинным плавником в виде серпа; рыбы эти
съедобны и в высушенном и в маринованном виде являются превосходным блюдом,
известным под названием karavade. И, наконец, я увидел морских карасей –
транкебаров, тела которых покрыты чешуйчатым панцирем из восьми продольных полос.
Между
тем всходившее солнце все ярче и ярче освещало морское дно. Характер почвы понемногу
изменялся. Мягкий песчаный грунт уступил место как бы подобию шоссейной дороги
из обломочных пород, покрытой ковром из моллюсков и зоофитов. Среди образцов
этих двух вышеупомянутых особей я заметил устрицеобразные раковины,
тонкостенные с нежными замочными зубами из плиоцена Красного моря и Индийского
океана, шарообразные раковины оранжевых луцин, шиловок, персидских багрянок,
снабжавших «Наутилус» превосходной краской, рогатых каменок длиною в пятнадцать
сантиметров, вытянутых вверх, точно руки, готовые вас схватить, роговидных
кубаревиков, сплошь покрытых шипами, двустворчатых раковин-лингул, уткородок,
съедобных раковин, экспортируемых на рынки Индостана, полипов, пелагий-панопир,
слегка фосфоресцирующих, и, наконец, очаровательных веерообразных глазчаток –
этих великолепных опахал, являющих собою одно из самых роскошных
воспроизведений океанской фауны.
Среди
этих «животных-цветов», под сенью гидроидов, кишели легионы членистоногих
животных, преимущественно ракообразных, с треугольным, слегка округленным
панцирем: «пальмовые воры» – особенность здешних побережий, ужасные партенопы
омерзительного вида. Мне довелось несколько раз встретить другое, не менее
гнусное животное – это был гигантский краб, описанный Дарвином. Природа
наделила пальмового вора инстинктом и силой в такой степени, что он может
питаться кокосовыми орехами; вскарабкавшись на прибрежные деревья, крабы
обрывают кокосы; орехи при падении трескаются, и животные вскрывают их своими
мощными клешнями. Здесь, в этих прозрачных водах, крабы передвигались с
удивительной быстротой, между тем как морские черепахи, из тех, что водятся у
малабарских берегов, медленно ползали между скал.
Около
семи часов утра мы, наконец, добрались до жемчужной отмели, где размножаются
миллионами жемчужницы. Эти драгоценные моллюски прикрепляются к подводному
утесу и буквально присасываются к нему посредством биссуса коричневого цвета,
лишаясь тем самым возможности передвигаться. В этом отношении жемчужницы
уступают обычным устрицам, которым во взрослом состоянии природа не отказала в
способности свободно двигаться.
Жемчужница
мелеагрина, перламутровая устрица, представляет собой округлой формы раковину,
плотные створки которой почти одинаковой величины, а наружная поверхность чрезвычайно
ребриста. Спиральные ребра некоторых раковин изборождены зеленоватыми обрастаниями
водорослей, которые идут лучеобразно. Раковины эти принадлежат молодым
устрицам. Раковины в возрасте десяти лет и свыше, наружная поверхность которых
благодаря утолщению створок покрывается более грубыми концентрическими краями
почти черного цвета, достигают в ширину пятнадцати сантиметров.
Капитан
Немо указал мне на это удивительное скопление раковин, и я понял, что этот кладезь
поистине неисчерпаем, ибо творческая сила природы все же превышает
разрушительные инстинкты человека. Нед Ленд, верный своей наклонности к
разрушению, спешил наполнить самыми лучшими моллюсками сетку, висевшую у его
пояса.
Но
подолгу останавливаться мы не могли. Нужно было идти следом за капитаном, который,
по-видимому, вел нас по знакомой ему дороге. Дно заметно повышалось, и порою
моя поднятая рука выступала над поверхностью моря. И тут же под ногами
неожиданно возникала впадина. Часто нам приходилось обходить высокие
пирамидальные утесы. В мраке их расщелин гнездились огромные ракообразные. Приподнявшись
на высоких лапках, они впивались в нас взглядом своих круглых глаз, напоминая
собою пушки с наведенными дулами, а под нашими ногами копошились нереиды,
глицеры, ариции и другие кольчецы, вытягивавшие свои длинные усики и щупальца.
Но вот
перед нами возник обширный грот, образовавшийся в живописной группе скал, покрытых
пестрым ковром подводной флоры. Вначале мне показалось, что в этой подводной пещере
царит глубокий мрак. Солнечные лучи словно бы угасали у самого входа в грот. То
был призрачный свет поглощенных водою солнечных лучей.
Капитан
Немо вошел в грот. Мы последовали за ним. Я скоро освоился с относительной
темнотой пещеры. Я различил купол свода, столь причудливо округленного,
опиравшегося на естественные пилястры с широким гранитным основанием,
напоминавшие тяжелые колонны тосканской архитектуры. Зачем понадобилось нашему
непостижимому вожатому влечь нас за собою вглубь этой подземной пещеры? Я скоро
понял, в чем была причина.
Спустившись
по довольно крутому склону, мы очутились на дне некоего подобия круглого
колодца. Тут капитан Немо остановился и указал нам на предмет, которого я сразу
не заметил.
Это была
раковина необыкновенной величины, гигантская тридакна диаметром в два метра и,
стало быть, больше той, которая украшала салон «Наутилуса». Чаша, вместившая бы
в себя целое озеро святой воды!
Я
подошел поближе к этому чудесному моллюску. Он прикрепился своим биссусом к гранитному
пласту и рос в одиночестве в спокойных водах грота. По моим соображениям, эта
тридакна весила килограммов триста. В такой устрице было, надо полагать, не
менее пятнадцати килограммов мякоти. Надобно иметь желудок Гаргантюа, чтобы
переварить дюжину подобных устриц!
Капитан
Немо, по-видимому, знал о существовании этой двустворчатой раковины.
По-видимому, не в первый раз приходил он в этот грот! И я вообразил, что он
привел нас сюда ради того лишь, чтобы показать нам этот курьез природы. Но я
ошибся. У капитана Немо были к тому свои причины: он интересовался состоянием
тридакны.
Обе
створки моллюска были приоткрыты. Капитан Немо, подойдя к раковине, вложил
кинжал между створками, чтобы не дать им сомкнуться; затем он приподнял рукой
бахромчатый край мантии.
Там,
между листовидными складками мантии, свободно покоилась жемчужина величиною с
кокосовый орех. Жемчужина безупречной сферической формы, чистейшей воды,
бесподобного отлива! Драгоценность баснословной стоимости! В порыве неуместного
любопытства я протянул руку, чтобы схватить этот перл, осязать его, взвесить!
Но капитан, знаком остановив меня, быстрым движением вынул кинжал из раковины,
и створки ее мгновенно сомкнулись.
И тут я
понял намерение капитана Немо. Оставляя жемчужину под мантией тридакны, он давал
ей возможность постепенно расти. С каждым годом выделения моллюска прибавляли к
ней новые концентрические слои. Один только капитан Немо знал грот, где «зреет»
этот прелестный плод; один он, так сказать, растил его, чтобы со временем
перенести в свой великолепный музей. Могло быть и так, что, по примеру китайцев
или индусов, он сам вызвал развитие этой жемчужины путем внесения в мантию
моллюска инородного твердого тела – в виде бусинки или металлического
шарика, – которое благодаря отложениям перламутра постепенно обросло
перламутровым покровом. Как бы то ни было, но, сравнивая эту жемчужину с теми,
которые мне доводилось видеть прежде, и с теми, что хранились в коллекции
капитана Немо, я мысленно оценил ее по крайней мере в десять миллионов франков.
Это был перл творчества природы, а не предмет роскоши! И какое женское ухо
могло бы выдержать тяжесть такой жемчужины?.
Осмотр
великолепной тридакны был окончен. Капитан Немо вышел из грота, и наше шествие
в этих спокойных водах, еще не вспененных искателями жемчуга, возобновилось.
Путь к жемчужной отмели пролегал в гору.
Мы шли
порознь, точно заправские фланеры; каждый из нас задерживался на месте или
уклонялся в сторону по своей воле. Я уже не страшился более опасностей, столь
смешно преувеличенных игрой воображения. Подводная скала заметно вела нас к
поверхности моря. И, наконец, на глубине одного метра под уровнем океана моя
голова выступила из воды. Консель догнал меня и, приблизив стекла своего шлема
к моим, передал мне глазами дружеский привет. Но плоскогорье простиралось всего
лишь на несколько метров.
Вскоре
мы опять вступили в свою стихию. Неужели я не вправе теперь называть водную
среду своей стихией?
Десять
минут спустя капитан Немо вдруг остановился. Я думал, что он хочет вернуться обратно.
Но нет! Движением руки он приказал нам спрятаться в расщелине скалы. Затем он
указал на какую-то точку в водной массе. Я стал внимательно всматриваться.
В пяти
метрах от меня мелькнула и пошла ко дну какая-то тень. Тревожная мысль об акулах
пронеслась в моем мозгу. Но я ошибся: на этот раз мы имели дело не с морскими
чудовищами.
Это был
человек, живой человек, индус, ловец жемчуга, бедняга, явившийся, несомненно,
собирать колосья раньше жатвы. Я заметил дно его лодки, стоявшей на привязи в
нескольких футах над его головой. Он нырял и всплывал непрерывно. Опускаясь в
воду, он держал между ног камень, обточенный в виде сахарной головы и
привязанный веревкой к корме лодки, что помогало ему быстрее опускаться на дно.
В этом состояло все его водолазное снаряжение. На глубине примерно пяти метров
он выпускал камень, бросался на колени и торопливо заполнял сетку, привязанную
у пояса, первыми попавшимися под руку раковинами. Затем он всплывал на
поверхность, опоражнивал сетку, опять брал камень и снова начинал ту же операцию,
продолжавшуюся секунд тридцать.
Водолаз
не видел нас. Мы укрывались за выступом скалы. Да и как мог этот бедняга индус
предположить, что люди, существа, подобные ему, находятся рядом с ним, под
водою, наблюдая за каждым его движением, не упуская ни единого момента его
ловли?
Много
раз он всплывал и снова погружался в воду. И всякий раз он приносил не более десятка
раковин, потому что их надо было отрывать от грунта, к которому они
прикрепились своими крепкими биссусными нитями. А сколько раковин, из-за которых
он рисковал жизнью, было пустыми!
Я
внимательно следил за ним. Он нырял и всплывал на поверхность через
определенные промежутки времени, и в течение получаса никакая опасность не
угрожала ловцу.
У меня
начал уже пропадать интерес к этой занятной работе, как вдруг индус, стоявший
на коленях, шарахнулся в сторону, вскочил на ноги и сделал попытку всплыть на
поверхность воды.
Я понял
причину его испуга. Гигантская тень пронеслась над несчастным водолазом. Это
была акула огромной величины, она приближалась к нему наискось с горящими
глазами, с разверстой пастью!
Я замер
от ужаса, не мог сделать ни малейшего движения.
Сильным
ударом плавников прожорливое животное ринулось на индуса; индус отскочил в
сторону и избег зубов акулы, но он не успел уклониться от удара ее хвоста; удар
пришелся по груди и сшиб его с ног.
Все это
свершилось в несколько мгновений. Акула сперва несколько приостановилась, а
затем, перевернувшись на спину, снова ринулась на индуса, собираясь перекусить
его пополам; но тут я увидел, что капитан Немо, стоявший возле меня, выхватил
из-за пояса кинжал и шагнул навстречу чудовищу, готовясь вступить с ним в
единоборство.
Но в тот
момент, когда страшная тварь уже готова была вцепиться зубами в несчастного
ловца, внимание ее привлек новый противник. Перевернувшись на брюхо, животное
бросилось в сторону капитана Немо.
Я как
сейчас вижу его. Откинувшись немного назад, он с удивительным хладнокровием
ожидал приближения страшной акулы; и как только та бросилась на него, капитан с
удивительной ловкостью отскочил в сторону, уклонился от удара и тут же по самую
рукоятку всадил ей в брюхо кинжал. Но не все еще было кончено. Завязалась
отчаянная борьба.
Акула,
образно говоря, взревела. Кровь потоком лилась из ее раны. Море окрасилось в багрец,
и сквозь окровавленные воды я уже не мог что-либо видеть.
Не мог
что-либо видеть до той минуты, покамест кровавые волны не сплыли и пространство
вокруг нас не очистилось.
Тут я
увидел, что отважный капитан, вцепившись в плавник акулы, отчаянно борется с животным,
нанося ему в брюхо рану за раной. Но он был лишен возможности нанести решительный
удар, попасть в самое сердце! Растерзанная акула изгибалась и разбрасывала
хвостом воду вокруг себя с такой силой, что я едва держался на ногах.
Я хотел
было броситься на помощь капитану. Но, скованный ужасом, не мог сделать шагу.
Я был в
состоянии полной растерянности. Я видел, что положение сражающихся меняется.
Капитан упал, опрокинутый тяжестью огромной туши. Пасть акулы раскрылась. И все
было бы кончено для капитана, если б Нед Ленд, быстрый, как мысль, не подскочил
к акуле и не сразил животное своим страшным орудием.
Воды
снова обагрились от хлынувшей крови. Заходили волны под ударами хвоста взбешенного
животного. Нед Ленд не промахнулся. То была агония чудовища. Акула билась в предсмертных
судорогах, описывая хвостом круги среди вспененных вод. И сила волны была
такова, что сбила Конселя с ног.
Тем
временем Нед Ленд помог капитану высвободиться из-под животного. Капитан не был
ранен. Он встал, кинулся к индусу, перерезал веревку, которая связывала его с
камнем, и, обхватив несчастного рукой, оттолкнулся от дна и всплыл на
поверхность океана.
Мы
всплыли за ним следом и через несколько секунд оказались возле лодки водолаза.
Прежде
всего капитан Немо позаботился привести беднягу в чувство. Я не был уверен,
удастся ли ему спасти индуса. Правда, под водой он пробыл короткое время. Но
ударом хвоста акула могла его убить!
К
счастью, благодаря энергичным мерам, принятым капитаном и Конселем, сознание постепенно
возвращалось к утопленнику. Он раскрыл глаза. Можно представить себе, каково
было его удивление, даже испуг, когда он увидел четыре медные головы,
склонившиеся над ним!
Но что
мог он подумать, когда капитан Немо, вынув из кармана мешочек с жемчугом, вложил
его ему в руку! Бедный цейлонский индус дрожащей рукой принял великолепный дар
обитателя морей! Его испуганный взгляд говорил, что он не знает, каким
неведомым существам обязан он и жизнью и богатством.
По знаку
капитана мы пошли обратно к жемчужной отмели и после получаса ходьбы по
знакомой дороге оказались возле шлюпки «Наутилуса», стоявшей на якоре.
Мы сели
в шлюпку и с помощью матросов освободились от своих тяжелых металлических
шлемов.
Первое
слово капитана Немо было обращено к канадцу.
– Благодарю
вас, мистер Ленд! – сказал он.
– Не
стоит благодарности, капитан, – отвечал Нед Ленд. – Я был у вас в
долгу.
Легкая
улыбка скользнула по губам капитана, и этим все кончилось.
– К
«Наутилусу»! – приказал он.
Шлюпка
понеслась по волнам. Несколько минут спустя нам повстречался труп акулы,
всплывший на поверхность.
По
черной окраине плавников я узнал страшную акулу-людоеда Индийского океана. Рыба
была более двадцати пяти футов в длину; огромная пасть занимала одну треть
тела. Это была взрослая акула, судя по шести рядам ее зубов, расположенным в
верхней челюсти, в форме равнобедренного треугольника.
Консель
разглядывал околевшую акулу с чисто научным интересом; и я уверен, что он отнес
ее, и не без основания, к подклассу элазмобранхит, отряду селахиевых или
широкоротых.
В то
время как я рассматривал эту безжизненную тушу, около дюжины прожорливых акул
такого же вида всплыло вокруг шлюпки. Не обращая на нас никакого внимания, они
накинулись на труп, вырывая друг у друга куски мяса.
В
половине девятого мы взошли на борт «Наутилуса».
Мысли
мои постепенно возвращались к нашей экскурсии на Манарскую отмель. Я отдавал
дань несравненной отваге капитана Немо, в чем я имел случай убедиться. И затем
я понял, что этот человек способен пожертвовать собою ради спасения
представителя человеческого общества, от которого он бежал в морские глубины!
Что бы ни говорил о себе этот загадочный человек, все же ему не удалось убить в
себе чувство сострадания.
Я
высказал ему это. Он ответил мне, заметно взволновавшись:
– Но
это был индус, господин профессор, представитель угнетенного народа, а я до последнего
вздоха буду защитником угнетенных!
|
