Увеличить |
Глава LXIX
ПРОЩАНИЕ С НЕМИ
Вот наше исследование и подошло к концу, и, как это часто
бывает с людьми, пустившимися на поиски истины, ответив на один вопрос, мы
натолкнулись на множество других. Не раз сходили мы на окольные пути, которые,
казалось бы, ведут нас не к священной роще в Неми, а в совсем другом
направлении. По некоторым из этих троп мы прошли совсем немного, по другим,
если судьбе будет угодно, мы пройдемся с читателем в другой раз. Наше нынешнее
путешествие и без того затянулось, и настало время расставаться. Но прежде
спросим себя: можно ли извлечь из печальной истории человеческих заблуждений и
безумия, которые занимали нас в этой книге, хоть сколько-нибудь обнадеживающий
урок?
Если принять во внимание то обстоятельство, что во все
времена и у всех народов основные потребности человека, по существу, ничем не
отличаются, а средства, к которым в разные эпохи люди прибегали для их удовлетворения,
весьма различны, мы вынуждены будем сделать вывод, что в общем и целом
поступательное движение человеческой мысли, насколько мы можем составить себе
представление о нем, шло от магии через религию к науке. В магии при
преодолении трудностей и опасностей, которые осаждают его со всех сторон,
человек полагается исключительно на свои собственные силы. Он верит в некий
неизменный природный порядок, на который он наверняка может полагаться и
которым он имеет возможность манипулировать в своих целях. Обнаружив свою
ошибку, человек с грустью констатирует, что порядок природных явлений, из
признания которого он исходил, а также его собственная способность осуществлять
контроль над этими явлениями были не более как плодами его воображения. Он
перестает полагаться на свои умственные способности и смиренно отдает себя во
власть великих невидимых существ, пребывающих за завесой природных явлений,
существ, которым он отныне приписывает все те необычайные способности, что
некогда дерзко присваивал себе. Так в умах людей наиболее проницательных магия
вытесняется религией, которая видит в последовательности природных явлений
результат воли, страстей или произвола духовных сущностей, сходных с человеком,
но значительно превосходящих его своим могуществом.
Однако со временем это объяснение, в свою очередь,
становится неудовлетворительным: оно исходит из того, что последовательность
природных явлений не подчинена неизменным законам, а носит в какой-то мере
изменчивый и непредвиденный характер. Более скрупулезное наблюдение эту
предпосылку не подтверждает. Напротив, чем глубже мы исследуем природу, тем
больше нас поражает строгое единообразие и безукоризненная точность, которые
отличают природные процессы во всех их известных проявлениях. Всякий
сколько-нибудь значительный шаг на пути познания до сих пор способствовал
расширению наших представлений об упорядоченности мира и ограничивал
соответственно сферу кажущегося беспорядка. Это дает нам основание полагать,
что и там, где, казалось бы, продолжают господствовать произвол и случайность,
на более высоком этапе познания место кажущегося хаоса займет космос. Так,
передовые умы человечества в своем стремлении глубже постичь тайны природы
отвергли как неверное религиозное представление о природном порядке и в
какой-то мере вернулись к точке зрения магии. При этом было эксплицировано
представление, которое скрыто содержалось уже в магии, представление о строгой
закономерности в протекании природных процессов, дающее нам при внимательном
наблюдении возможность с точностью предвидеть ход этих процессов и претворять
это предвидение в действие. Короче говоря, на место религиозной концепции
природы пришла научная.
Хотя в том, что касается веры в глубинную упорядоченность
всех вещей, наука имеет много общего с магией, едва ли есть необходимость
напоминать читателю данного труда о том, что порядок в понимании магии
существенно отличается от научного представления о порядке. Данное различие
обусловлено различием методов, с помощью которых люди пришли к этим
представлениям об упорядоченности мира. Упорядоченность, к которой стремится
магия, является не более чем экстраполяцией посредством ложной аналогии
представления о порядке, в котором зарождаются идеи в нашем уме, а
упорядоченность в ее научном понимании является результатом кропотливого и
точного наблюдения природных явлений. Наука уже достигла столь многочисленных,
достоверных и блестящих результатов, что одного этого достаточно для того,
чтобы возбудить в нас устойчивое доверие к надежности ее метода. После
тысячелетних блужданий в темноте в лице науки человеку наконец удалось найти
золотой ключик, с помощью которого можно отворить столько дверей в сокровищнице
природы. Не будет, видимо, преувеличением сказать, что и в дальнейшем
перспективы прогресса в нравственном, интеллектуальном и материальном плане
будут неразрывно связаны с состоянием научных исследований, и любое препятствие
на пути научных открытий будет способно причинить человечеству только вред.
Но история мысли преподносит нам также следующий урок: из
того, что научное воззрение является лучшим из до сих пор сформулированных
представлений о мире, нельзя с необходимостью заключать, что оно является
окончательным и всеобъемлющим. Не следует упускать из виду того обстоятельства,
что научные обобщения по сути своей являются не более как гипотезами,
изобретенными для упорядочения находящейся в процессе постоянного изменения
фантасмагории мысли, которую мы высокопарно именуем миром и вселенной. В
конечном счете и магия, и религия, и наука — это всего лишь способы
теоретического мышления, и подобно тому как наука вытеснила своих
предшественниц, в будущем на смену ей может прийти другая, более совершенная
гипотеза. Возможно, это будет радикально иной взгляд на вещи, точнее, на их
тени на экране ума. взгляд, о котором наше поколение не может составить себе ни
малейшего представления. Прогресс познания является бесконечным продвижением к
вечно ускользающей цели. И едва ли стоит роптать на то, что этот поиск не имеет
конца:
Fatti non foste a viver come pruti Ma per seguir virtute e
conoscenza.[153]
В процессе этого поиска будут еще совершены великие
открытия, хотя нам не суждено насладиться их плодами. Да, над головой будущего
великого Одиссея будут сиять более яркие звезды. Грезы магии в один прекрасный
день станут живой реальностью науки. Однако на удаленный от нас конец этой
обворожительной перспективы ложится свинцовая тень. Какое бы грандиозное
приращение знания и господства над природой ни сулило человеку будущее, ему
едва ли удастся когда-нибудь свести на нет действие могучих сил, которые
невидимо, но неустанно работают над разрушением вселенной, где, подобно
песчинке в океане, плавает наша Земля. В грядущую эпоху человек, возможно,
будет располагать возможностью предсказывать, а вероятно, и направлять
изменчивое движение ветров и облаков, но едва ли в его хрупких руках достанет
силы ускорить движение сходящей с орбиты Земли или вдохнуть заряд свежей
энергии в Солнце. И все же философ, у которого вызывает дрожь мысль о столь
отдаленных катастрофах, может утешиться, поразмыслив над тем, что эти мрачные
прогнозы, подобно Земле и Солнцу, являются всего лишь частями бесплотного мира,
который извлекла из пустоты человеческая мысль, и что миражи, которые сегодня
эта таинственная волшебница вызвала к жизни, она может завтра погрузить во
мрак. Эти, да и многие другие, миражи, которые кажутся реальностью обычному
человеческому взгляду, могут растаять в воздухе, да, в воздухе прозрачном.
Но мы можем наглядно представить себе пройденный мыслью
путь, даже не погружая свой взор в столь отдаленное будущее, уподобив его
пряже, сотканной из трехцветных ниток: черной нити магии, красной нити религии
и белой нити науки, если понимать под последней совокупность очевидных истин,
извлеченных из наблюдения природы, истин, запасом которых люди обладали во все эпохи.
Если бы мы располагали возможностью обозреть пряжу мысли с самого начала, то
она предстала бы перед нами лоскутным одеялом истинных и ложных понятий, в виде
шахматной последовательности белых и черных квадратов, по которым пробегает
едва заметная красная нить религии. Но стоит продолжить обзор ткани, и вы
заметите, что, хотя белые и черные нити продолжают чередоваться в шахматном
порядке, в центре ткани, там, где в нее наиболее глубоко въелась религия,
расползается темно-красное пятно, которое по мере того, как в ткань вплетается
все больше белых нитей науки, несколько светлеет. Эту-то покрытую квадратами,
пятнистую ткань, свитую из разноцветных нитей, по мере развертывания постепенно
меняющую свой цвет, и можно уподобить современному мышлению со множеством
сталкивающихся тенденций и различных задач. Сохранит ли великое движение,
которое в течение веков постепенно меняло состав этой мыслительной ткани, свою
силу, или в действие вступит обратная тенденция, которая остановит
поступательное движение мышления и даже приведет к распусканию большей части
уже сотканной ткани? Если продолжить наше иносказание, какого цвета будет
ткань, которую парки плетут ныне на монотонно жужжащем станке времени, —
белого или красного? Мы бессильны дать ответ на эти вопросы. Тусклый. едва
мерцающий свет падает на один конец ткани, а другой скрыт от нас глубокой
непроницаемой мглой.
Итак, продолжительное путешествие, предпринятое нами с
познавательной целью, подошло к концу, и наше судно наконец зашло в гавань и
спустило истрепанные ветром паруса. В сумерках мы вновь идем по дороге к Неми.
Взбираясь на Альбанские холмы по длинному склону Аппиевой дороги, мы
оглядываемся и видим, что полнеба охватило зарево заката, что пламя, как нимб
вокруг чела умирающего святого, пылает над Римом и золотит купол собора святого
Петра. Незабываемое зрелище! Отвернемся, однако, от него и пойдем в сумерках по
склону холма. Так мы придем в Неми и увидим в глубокой впадине озеро, почти не
видимое в вечерних сумерках. Немногое изменилось здесь с тех пор, как богиня
Диана в своей священной роще принимала поклонение от верующих. Исчез, правда,
храм этой лесной богини, и возле Золотой ветви уже не стоит на часах Царь Леса.
Но по-прежнему зеленеют немийские леса, и теперь, когда над нашими головами
бледнеет на западе зарево заката, порыв ветра доносит до нас из Рима звуки
колоколов, звонящих молитву богородице. Ave Maria![154] Доносящийся из далекого города колокольный
звон, приглушенный и торжественный, глухо замирает в обширных болотах Кампаньи.
Le roi est mort, vive le roi![155] Ave
Maria!
|