 Увеличить |
Глава ХLI
ИСИДА
Определить изначальную функцию богини Исиды еще труднее, чем
определить изначальный смысл фигуры Осириса. Атрибуты и эпитеты этой богини
были настолько многочисленными, что в иероглифах она фигурирует то под
названием «многоименной», то под названием «тысячеименной», а в греческих
надписях зовется «той, у которой десять тысяч имен». Возможно, однако, что в
сложной природе этой богини удастся выделить исходное ядро, вокруг которого
медленно выкристаллизовывались другие элементы. Ведь если ее брат и супруг
Осирис, как было достаточно убедительно доказано, в одной из своих ипостасей
был богом хлеба, наверняка была богиней хлеба и она. Для такого предположения,
во всяком случае, есть некоторые основания. Если верить Диодору Сицилийскому,
который черпал свои сведения, скорее всего, у египетского историка Манефона,
египтяне приписывали Исиде открытие пшеницы и ячменя. В память о благодеянии,
которым она одарила людей, на посвященных ей праздниках люди шествовали с
побегами в руках. Еще одну подробность сообщает Блаженный Августин. Исида, по
его словам, обнаружила ячмень во время принесения жертвы ее общим с Осирисом
предкам (все они были царями) и показала свою находку, колосья ячменя, Осирису
и его советнику Тоту, или Меркурию, как именовали его римские авторы.
Потому-то, добавляет Августин, последние и отождествили Исиду с Церерой. Далее,
египетские жнецы, срезав первые колосья, клали их на землю, били себя в грудь,
причитали и обращались с молитвами к Исиде. Мы уже разглядели в этом обычае
плач по хлебному духу, убитому ударом серпа. В числе эпитетов, которые
применяются к Исиде в надписях, есть такие: «созидательница всего зеленого»,
«зеленая богиня, цветом подобная зеленеющей земле», «владычица хлеба», «госпожа
пива», «госпожа изобилия». Исида, если верить Бругшу, «не только творит зеленое
покрывало из растений, которое покрывает землю, но сама является зеленеющим
хлебным полем, которое она олицетворяет». В пользу этого говорит и применяемый
к ней эпитет sochir или sochet (что значит «хлебное поле», он продолжает
сохранять это значение в коптском языке). Исиду считали богиней хлеба и греки,
которые отождествляли ее с Деметрой. В греческой эпиграмме о ней говорится как
о «дающей жизнь плодам земли», «матери хлебных колосьев», а в написанном в ее
честь гимне Исида называет себя «царицей пшеничного поля» и именуется «той, на
ком лежит попечение о плодородии борозд, засеянных пшеницей». Поэтому греческие
и римские художники часто изображали богиню с хлебными колосьями на голове или
в руке.
Такой, как мы можем предположить, была Исида в далеком
прошлом: деревенской богиней зерна, в честь которой справляли свои
незамысловатые обряды египетские крестьяне. Впрочем, трудно проследить эти
грубые черты деревенской богини в ее более позднем образе утонченной святости,
одухотворенном веками развития религии. Своим поклонникам в позднейшие времена
она рисовалась верной женой, нежной матерью, благодетельной царицей природы, окруженной
ореолом нравственной чистоты и таинственной святости. В этой возвышенной,
преображенной форме богиня Исида завоевала себе множество приверженцев далеко
за пределами своей родины. В сумбурном нагромождении религиозных систем,
сопровождавших упадок античной государственности, ее культ был одним из самых
популярных в Риме и во всей Римской империи. К нему был открыто привержен даже
кое-кто из императоров. И хотя в плащ последователей Исиды, как и в плащ
сторонников других культов, нередко рядились мужчины и женщины развратного
поведения, в целом обряды в честь этой богини выгодно отличались величественной
сдержанностью, торжественностью, соблюдением внешних приличий и были вполне
пригодны для того, чтобы успокаивать мятущиеся души и облегчать страдающие
сердца. В силу этих особенностей культ Исиды обладал притягательностью для
нежных душ, особенно для женщин, которым претили кровавые и распущенные ритуалы
других восточных богинь.
Неудивительно поэтому, что в период упадка Рима, когда
традиционные системы верований шатались, когда в душах людей царило смятение,
когда в здании империи, ранее казавшемся монолитным, стали появляться зловещие
трещины, многим безмятежный образ богини Исиды с ее душевной уравновешенностью
и милосердным обещанием бессмертия казался путеводной звездой в бурном море и
вызывал у них религиозный экстаз, подобный тому, который в средние века
вызывала у верующих дева Мария. Величественный ритуал Исиды — эти жрецы с
тонзурами, заутренние и вечерние службы, колокольный звон, крещение, окропление
святой водой, торжественные шествия и ювелирные изображения божьей матери — и
действительно во многих отношениях напоминает пышную обрядовость католицизма.
Это сходство не случайно. Просто Древний Египет внес свой самостоятельный вклад
в разработку пышной символики католицизма, равно как и в бедные абстракции
католической теологии. Например, изображение Исиды, кормящей грудью младенца
Гора, столь сходно с изображением Мадонны с младенцем, что некоторые
невежественные христиане молились на него. И не исключено, что прекрасным
эпитетом stella Maris — «Морская звезда» (так обращались к ней застигнутые
бурей моряки) дева Мария обязана покровительнице мореплавателей Исиде. Чертами
морской богини Исиду, вероятно, наделили греческие мореплаватели из Александрии.
Они абсолютно чужды изначальному облику богини и национальному характеру
египтян, которые, как известно, не любили моря. Настоящей stella Maris, если
принять эту гипотезу, будет Сириус, яркая звезда Исиды, которая июльским утром
поднимается на востоке Средиземного моря над зеркальными водами, предвещая
морякам хорошую погоду.
Глава ХLII
ОСИРИС И СОЛНЦЕ
Некоторые авторы считали Осириса богом солнца. В новое время
этого взгляда придерживалось столько выдающихся ученых, что на этой проблеме
стоит вкратце остановиться. На основании каких данных Осириса отождествили с
солнцем или с солнечным богом? При ближайшем рассмотрении эти данные
оказываются ничтожными в количественном и сомнительными, если не совершенно
непригодными, в качественном отношении. Яблонский, первый из современных
ученых, у кого хватило прилежания собрать и скрупулезно проанализировать
свидетельства классических авторов о египетской религии, уверяет, что можно
привести много доказательств того, что Осирис является солнцем, что сам он может
привести в поддержку этого утверждения массу свидетельств, но не видит в этом
необходимости, потому-де, что это известно всякому образованному человеку.
Между тем из древних авторов, которых Яблонский соизволил процитировать, только
двое, Диодор и Макробий,[106] однозначно
отождествляют Осириса с солнцем. Да и их свидетельствам не следует придавать
большого значения, так как заявление Диодора звучит туманно и высокопарно, а
Макробий — он, кстати, один из отцов солярной мифологии — приводит в поддержку
своего мнения очень слабые аргументы.
Современные же авторы отождествляют Осириса с солнцем прежде
всего потому, что предание о смерти этого бога лучше всего согласуется с
солярными явлениями. Очень возможно, что в мифе о смерти и воскресении Осириса
нашли выражение ежедневный восход и закат этого светила. Сторонники
отождествления Осириса с солнцем полагают, что в основе мифа лежит не годичный,
а дневной солнечный цикл. Один из приверженцев этой теории, Ренуф, исходил,
например, из того, что нельзя хотя бы с малейшим основанием изображать зимнее
египетское солнце мертвым. Но если в предании речь шла о ежедневной смерти, то
почему соответствующее торжество устраивалось только один раз в году? Этот факт
данное истолкование мифа объяснить не может. Кроме того, хотя о солнце можно
сказать, что оно умирает каждый день, при чем здесь разрывание на куски?
В процессе исследования мне, думается, удалось выяснить, что
представление о смерти и воскресении в равной мере применимо к другому
природному явлению (на нем фактически и основываются народные обычаи). Я имею в
виду ежегодный рост и увядание растительности. Сильный аргумент в пользу такого
истолкования смерти и воскресения Осириса можно почерпнуть в общем, хотя и не
единодушном, мнении древних, которые считали однотипными культы Осириса,
Адониса, Аттиса, Диониса и Деметры и относящиеся к ним мифы. Древние проявили в
этом вопросе слишком большое единодушие, чтобы можно было отвергнуть их мнение
как плод воображения. Обряды Осириса имели такое разительное сходство с обрядами
Адониса в Библосе, что некоторые из жителей этого города полагали, будто
оплакивают не смерть Адониса, а смерть Осириса. Такое убеждение могло
возникнуть лишь по одной причине: культы этих богов были до неразличимости
схожи между собой. Сходство между культом Осириса и культом Диониса показалось
Геродоту столь значительным, что он отрицал независимое происхождение
последнего. Культ Диониса, полагал историк, греки в недавнем прошлом с
несущественными изменениями позаимствовали у египтян. На детальном сходстве
культа Осириса с культом Диониса настаивает и Плутарх, питавший весьма глубокий
интерес к сравнительному религиоведению. Мы не имеем никаких оснований
отвергать свидетельства столь эрудированных и надежных исследователей по поводу
фантов, входивших в сферу их компетенции. С их объяснением смысла этих культов
можно и не соглашаться, так как это часто вопрос спорный, но выявление сходства
ритуалов — дело наблюдения. Поэтому те, кто видит в Осирисе воплощение солнца,
оказываются перед дилеммой: отвергнуть свидетельства древних относительно
сходства культов Осириса, Адониса, Аттиса, Диониса и Деметры или истолковать их
все как разновидности солярного культа. Ни один из современных ученых не
подверг эту дилемму надлежащему анализу и не принял ни один из этих тезисов.
Принятие первого тезиса было бы равносильно утверждению, что мы знаем
соответствующие культы лучше тех, кто был их участником или по меньшей мере
наблюдателем. Встать на вторую точку зрения значило бы настолько извратить,
искромсать и исказить содержание мифов и ритуалов, что на такое не решился бы
сам Макробий. Напротив, сведение сущности этих обрядов к инсценировке смерти и
воскресения растительности естественно и просто объясняет их как в отдельности,
так и все вместе и, кроме того, гармонирует с единодушным мнением древних
авторов относительно их близкого сродства.
|
