Записки Покойника[1]
ПРЕДИСЛОВИЕ ДЛЯ
СЛУШАТЕЛЕЙ
По городу Москве распространился слух, что будто бы мною
сочинен сатирический роман, в котором изображается один очень известный
московский театр.
Долгом считаю сообщить слушателям, что слух этот ни на чем
не основан.
В том, что сегодня я буду иметь удовольствие читать,
во-первых, нет ничего сатирического.
Во-вторых, это не роман.
И, наконец, и сочинено это не мною.
Слух же, по-видимому, родился при следующих обстоятельствах.
Как-то, находясь в дурном расположении духа и желая развлечь себя, я прочитал
отрывки из этих тетрадей одному из своих знакомых актеров.
Выслушав предложенное, гость мой сказал:
— Угу. Ну, понятно, какой театр здесь изображен.
И при этом засмеялся тем смехом, который принято называть
сатанинским.
На мой тревожный вопрос о том, что ему, собственно,
сделалось понятно, он ничего не ответил и удалился, так как спешил на трамвай.
Во втором случае было так. Среди моих слушателей был
десятилетний мальчик. Придя как-то в выходной день в гости к своей тетушке,
служащей в одном из видных московских театров, мальчик сказал[2] ей, улыбаясь чарующей детской улыбкой и
картавя:
— Слыхали, слыхали, как тебя в романе изобразили!
Что возьмешь с малолетнего?
Крепко надеюсь на то, что высококвалифицированные слушатели
мои сегодняшние с первых же страниц разберутся в произведении и сразу поймут,
что в нем и тени намека на какой-нибудь определенный московский театр нет и
быть не может, ибо дело в том, что...
ПРЕДИСЛОВИЕ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ[3]
Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я не
имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных и печальных
обстоятельствах.
Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова[4], которое произошло в Киеве
весною прошлого года, я получил посланную самоубийцей заблаговременно
толстейшую бандероль и письмо.
В бандероли оказались эти записки, а письмо было
удивительного содержания:
Сергей Леонтьевич заявлял, что, уходя из жизни, он дарит мне
свои записки с тем, чтобы я, единственный его друг, выправил их, подписал своим
именем и выпустил в свет.
Странная, но предсмертная воля!
В течение года я наводил справки о родных или близких Сергея
Леонтьевича. Тщетно! Он не солгал в предсмертном письме — никого у него не
осталось на этом свете.
И я принимаю подарок.
Теперь второе: сообщаю читателю, что самоубийца никакого
отношения ни к драматургии, ни к театрам никогда в жизни не имел, оставаясь
тем, чем он и был, маленьким сотрудником газеты «Вестник пароходства»,
единственный раз выступившим в качестве беллетриста, и то неудачно — роман
Сергея Леонтьевича не был напечатан.
Таким образом, записки Максудова представляют собою плод его
фантазии, и фантазии, увы, больной. Сергей Леонтьевич страдал болезнью, носящей
весьма неприятное название — меланхолия.
Я, хорошо знающий театральную жизнь Москвы, принимаю на себя
ручательство в том, что ни таких театров, ни таких людей, какие выведены в
произведении покойного, нигде нет и не было.
И наконец, третье и последнее: моя работа над записками выразилась
в том, что я озаглавил их, затем уничтожил эпиграф, показавшийся мне
претенциозным, ненужным и неприятным...
Этот эпиграф был:
«Коемуждо по делом его...»[5] И
кроме того, расставил знаки препинания там, где их не хватало.
Стиль Сергея Леонтьевича я не трогал, хотя он явно неряшлив.
Впрочем, что же требовать с человека, который через два дня после того, как
поставил точку в конце записок, кинулся с Цепного моста[6] вниз головой.
Итак...
|