Глава седьмая
Только Катерина Львовна задула свечу и совсем раздетая
улеглась на мягкий пуховик, сон так и окутал ее голову. Заснула Катерина
Львовна, наигравшись и натешившись, так крепко, что и нога ее спит и рука спит;
но опять слышит она сквозь сон, будто опять дверь отворилась и на постель
тяжелым осметком, упал давишний кот.
– Да что же это в самом деле за наказание с этим
котом? – рассуждает усталая Катерина Львовна. – Дверь теперь уж
нарочно я сама, своими руками на ключ заперла, окно закрыто, а он опять тут.
Сейчас его выкину, – собиралась встать Катерина Львовна, да сонные руки и
ноги ее не служат ей; а кот ходит по всей по ней и таково-то мудрено курнычит,
опять будто слова человеческие выговаривает. По Катерине Львовне по всей даже
мурашки стали бегать.
«Нет, – думает она, – больше ничего, как
непременно завтра надо богоявленской воды взять на кровать, потому что
премудреный какой-то этот кот ко мне повадился».
А кот курны-мурны у нее над ухом, уткнулся мордою да и
выговаривает: «Какой же, – говорит, – я кот! С какой стати! Ты это
очень умно, Катерина Львовна, рассуждаешь, что совсем я не кот, а я именитый
купец Борис Тимофеич. Я только тем теперь плох стал, что у меня все мои кишечки
внутри потрескались от невестушкиного от угощения. С того, –
мурлычит, – я весь вот и поубавился и котом теперь показываюсь тому, кто
мало обо мне разумеет, что я такое есть в самом деле. Ну, как же нонче ты у нас
живешь-можешь, Катерина Львовна? Как свой закон верно соблюдаешь? Я и с кладбища
нарочно пришел поглядеть, как вы с Сергеем Филипычем мужнину постельку
согреваете. Курны-мурны, я ведь ничего не вижу. Ты меня не бойся: у меня,
видишь, от твоего угощения и глазки повылезли. Глянь мне в глаза-то, дружок, не
бойся!»
Катерина Львовна глянула и закричала благим матом. Между ней
и Сергеем опять лежит кот, а голова у того кота Бориса Тимофеича во всю
величину, как была у покойника, и вместо глаз по огненному кружку в разные
стороны так и вертится, так и вертится!
Проснулся Сергей, успокоил Катерину Львовну и опять заснул;
но у нее весь сон прошел – и кстати.
Лежит она с открытыми глазами и вдруг слышит, что на двор
будто кто-то через ворота перелез. Вот и собаки метнулись было, да и
стихли, – должно быть, ласкаться стали. Вот и еще прошла минута, и
железная клямка внизу щелкнула, и дверь отворилась. «Либо мне все это слышится,
либо это мой Зиновий Борисыч вернулся, потому что дверь его запасным ключом
отперта», – подумала Катерина Львовна и торопливо толкнула Сергея.
– Слушай, Сережа, – сказала она и сама
приподнялась на локоть и насторожила ухо.
По лестнице тихо, с ноги на ногу осторожно переступаючи,
действительно кто-то приближался к запертой двери спальни.
Катерина Львовна быстро спрыгнула в одной рубашке с постели
и открыла окошко. Сергей в ту же минуту босиком выпрыгнул на галерею и обхватил
ногами столб, по которому не первый раз спускался из хозяйкиной спальни.
– Нет, не надо, не надо! Ты приляг тут… не отходи
далеко, – прошептала Катерина Львовна и выкинула Сергею за окно его обувь
и одежду, а сама опять юркнула под одеяло и дожидается.
Сергей послушался Катерины Львовны: он не шмыгнул по столбу
вниз, а приютился под лубком на галереечке.
Катерина Львовна тем временем слышит, как муж подошел к
двери и, утаивая дыхание, слушает. Ей даже слышно, как учащенно стукает его
ревнивое сердце; но не жалость, а злой смех разбирает Катерину Львовну.
«Ищи вчерашнего дня», – думает она себе, улыбаясь и
дыша непорочным младенцем.
Это продолжалось минут десять; но, наконец, Зиновию Борисычу
надоело стоять за дверью да слушать, как жена спит: он постучался.
– Кто там? – не совсем скоро и будто как сонным
голосом окликнула Катерина Львовна.
– Свои, – отозвался Зиновий Борисыч.
– Это ты, Зиновий Борисыч?
– Ну я! Будто ты не слышишь!
Катерина Львовна вскочила как лежала в одной рубашке,
впустила мужа в горницу и опять нырнула в теплую постель.
– Чтой-то перед зарей холодно становится, –
произнесла она, укутываясь одеялом.
Зиновий Борисыч взошел озираясь, помолился, зажег свечу и
еще огляделся.
– Как живешь-можешь? – спросил он супругу.
– Ничего, – отвечала Катерина Львовна и,
привставая, начала надевать распашную ситцевую блузу.
– Самовар небось поставить? – спросила она.
– Ничего, вскричите Аксинью, пусть поставит.
Катерина Львовна нахватила на босу ногу башмачки и выбежала.
С полчаса ее назад не было. В это время она сама раздула самоварчик и тихонько
запорхнула к Сергею на галерейку.
– Сиди тут, – шепнула она.
– Докуда же сидеть? – также шепотом спросил
Сережа.
– О, да какой же ты бестолковый! Сиди, докуда я скажу.
И Катерина Львовна сама посадила его на старое место.
А Сергею отсюда с галереи все слышно, что в спальне
происходит. Он слышит опять, как стукнула дверь и Катерина Львовна снова взошла
к мужу. Все от слова до слова слышно.
– Что ты там возилась долго? – спрашивает жену
Зиновий Борисыч.
– Самовар ставила, – отвечает она спокойно. Вышла
пауза. Сергею слышно, как Зиновий Борисыч вешает на вешалку свой сюртук. Вот он
умывается, фыркает и брызжет во все стороны водою; вот спросил полотенце; опять
начинаются речи.
– Ну как же это вы тятеньку схоронили? –
осведомляется муж.
– Так, – говорит жена, – они померли, их и
схоронили.
– И что это за удивительность такая!
– Бог его знает, – отвечала Катерина Львовна и
застучала чашками.
Зиновий Борисыч грустный ходил по комнате.
– Ну, а вы тут как свое время провождали? –
расспрашивает опять жену Зиновий Борисыч.
– Наши радости-то, чай, всякому известны: по балам не
ездим и по тиатрам столько ж.
– А словно радости-то у вас и к мужу немного, –
искоса поглядывая, заводил Зиновий Борисыч.
– Не молоденькие тоже мы с вами, чтоб так без ума без
разума нам встречаться. Как еще радоваться? Я вот хлопочу, бегаю для вашего
удовольствия.
Катерина Львовна опять выбежала самовар взять и опять
заскочила к Сергею, дернула его и говорит:
«Не зевай, Сережа!»
Сергей путем не знал, к чему все это будет, но, однако, стал
наготове.
Вернулась Катерина Львовна, а Зиновий Борисыч стоит коленями
на постели и вешает на стенку над изголовьем свои серебряные часы с бисерным
снурочком.
– Для чего это вы, Катерина Львовна, в одиноком
положении постель надвое разостлали? – как-то мудрено вдруг спросил он
жену.
– А все вас дожидала, – спокойно глядя на него,
ответила Катерина Львовна.
– И на том благодарим вас покорно… А вот этот предмет
теперь откуда у вас на перинке взялся?
Зиновий Борисыч поднял с простыни маленький шерстяной
поясочек Сергея и держал его за кончик перед жениными глазами.
Катерина Львовна нимало не задумалась.
– В саду, – говорит, – нашла да юбку себе
подвязала.
– Да! – произнес с особым ударением Зиновий
Борисыч – мы тоже про ваши про юбки кое-что слыхали.
– Что ж это вы слыхали?
– Да все про дела ваши про хорошие.
– Никаких моих дел таких нету.
– Ну это мы разберем, все разберем, – отвечал,
подвигая жене выпитую чашку, Зиновий Борисыч.
Катерина Львовна промолчала.
– Мы эти ваши дела, Катерина Львовна, все въявь
произведем-проговорил еще после долгой паузы Зиновий Борисыч, поведя на свою
жену бровями.
– Не больно-то ваша Катерина Львовна пужлива. Не так
очень она этого пужается, – ответила та.
– Что! что! – повыся голос, окрикнул Зиновии
Борисыч.
– Ничего – проехали, – отвечала жена.
– Ну, ты гляди у меня того! Что-то ты больно речиста
здесь стала!
– А с чего мне и речистой не быть? – отозвалась
Катерина Львовна.
– Больше бы за собой смотрела.
– Нечего мне за собой смотреть. Мало кто вам длинным
языком чего наязычит, а я должна над собой всякие наругательства сносить! Вот
еще новости тоже!
– Не длинные языки, а тут верно про ваши амуры-то
известно.
– Про какие-такие мои амуры? – крикнула,
непритворно вспыхнув, Катерина Львовна.
– Знаю я, про какие.
– А знаете, так что ж: вы яснее сказывайте! Зиновий
Борисыч промолчал и опять подвинул жене пустую чашку.
– Видно, и говорить-то не про что, – отозвалась с
презрением Катерина Львовна, азартно бросив на блюдце мужу чайную
ложечку. – Ну сказывайте, ну про кого вам доносили? кто такой есть мой
перед вами полюбовник?
– Узнаете, не спешите очень.
– Что вам про Сергея, что ли, что-нибудь набрехано?
– Узнаем-с, узнаем, Катерина Львовна. Нашей над вами
власти никто не снимал и снять никто не может… Сами заговорите…
– И-их! терпеть я этого не могу, – скрипнув
зубами, вскрикнула Катерина Львовна и, побледнев как полотно, неожиданно
выскочила за двери.
– Ну вот он, – произнесла она через несколько секунд,
вводя в комнату за рукав Сергея, – Расспрашивайте и его и меня, что вы
такое знаете. Может, что-нибудь еще и больше того узнаешь, что тебе хочется?
Зиновий Борисыч даже растерялся. Он глядел то на стоявшего у
притолки Сергея, то на жену, спокойно присевшую со скрещенными руками на краю
постели, и ничего не понимал, к чему это близится.
– Что ты это, змея, делаешь? – насилу собрался он
выговорить, не поднимаясь с кресла.
– Расспрашивай, о чем так знаешь-то хорошо, –
отвечала дерзко Катерина Львовна. – Ты меня бойлом задумал пужать, –
продолжала она, значительно моргнув глазами, – так не бывать же тому
никогда;
а что я, может, и допреж твоих этих обещаниев знала, что над
тобой сделать, так я то сделаю.
– Что это? вон! – крикнул Зиновий Борисыч на
Сергея.
– Как же! – передразнила Катерина Львовна. Она
проворно замкнула дверь, сунула ключ в карман и опять привалилась на постели в
своей распашонке.
– Ну-ка, Сережечка, поди-ка, поди, голубчик, –
поманила она к себе приказчика.
Сергей тряхнул кудрями и смело присел около хозяйки.
– Господи! Боже мой! Да что ж это такое? Что ж вы это,
варвары?! – вскрикнул, весь побагровев и поднимаясь с кресла, Зиновий
Борисыч.
– Что? Иль не любо? Глянь-ко, глянь, мой ясмен сокол,
каково прекрасно!
Катерина Львовна засмеялась и страстно поцеловала Сергея при
муже.
В это же мгновение на щеке ее запылала оглушительная
пощечина, и Зиновий Борисыч кинулся к открытому окошку.
|