6
Червень, которого сегодня собирался арестовать Виктор
Прокофьевич, был не менее знаменит, чем Красавчик, а во многих отношениях даже
превосходил его. Если мелких жуликов бывший метранпаж называл нонпарелью, то
такие бандиты, как Червень, заслуживали сравнения с афишным шрифтом самых
крупных кеглей.
Бывший прапорщик Сашка Шварц, известный под кличкой Червень,
что значит июнь, был одним из опаснейших бандитов в уезде. Это ему принадлежал
знаменитейший афоризм: «Хорошо стреляет тот, кто стреляет последним».
— Если вам захотелось выстрелить, — говорил Сашка
Червень, — то делайте это так, чтобы после вас уже не мог стрелять никто…
А для этого советую всегда стрелять первым. Никогда не сомневайтесь, нужно ли
стрелять. Сомнение есть повод для стрельбы. Не стреляйте в воздух. Не
оставляйте свидетелей. Не жалейте их, ибо и они вас не пожалеют. Живой
свидетель — дитя вашей тупости и легкомыслия.
Не кто иной, как Сашка Червень, изобрел знаменитый
прием — стрелять сквозь шинель. Руки его всегда были в карманах, в каждом
кармане лежало по пистолету, и у обоих пистолетов курки были на взводе.
Червень стрелял из карманов в живот врагу. Еще ни один
человек не успел сказать ему «руки вверх».
План поимки Червня, разработанный Виктором Прокофьевичем,
был очень прост. Этот план не отличался тонкостью, в нем не было той
прозорливости, которая так нравилась товарищу Цинциперу в Володиных протоколах.
Товарищ Цинципер потирал руки от удовольствия, получая Володины протоколы, и не
мог оторваться от них, не дочитав до конца. Он не подозревал, что в Севериновке
у него сидит не Шерлок Холмс, а Конан Дойль.
Виктор Прокофьевич писал свои протоколы красивым косым, но
мало разработанным почерком, долго замахиваясь пером перед каждым нажимом; в
его дознаниях не было ничего, что могло бы обратить на себя внимание товарища
Цинципера. Простым и заурядным показался Володе и проект поимки Червня,
составленный Виктором Прокофьевичем.
Однажды в камеру арестованных севериновского розыска был заключен
мелкий вор Федька Бык, изобличенный в краже цепей с общественных водопоев в
Севериновке и Яновке. Бык был арестован на шляху. Он брел, сгибаясь под
тяжестью своей добычи, которую тщетно пытался продать в течение нескольких
дней. Бык даже обрадовался аресту, освободившему его от цепей, которые,
возможно, ему пришлось бы носить на себе еще долго. Однако, когда с преступника
сняли цепи, он отказался признать свою вину. Он отпирался лениво и
неубедительно, лишь отдавая дань традиции. Он утверждал, что нашел цепи на
дороге.
Цепи были переданы в камеру вещественных доказательств, а
расследование дела поручено Виктору Прокофьевичу. Заметив отвращение, которое
оставило в Быке его последнее преступление, Виктор Прокофьевич не ограничился
снятием обычных показаний, но стал уговаривать вора вернуться к честной жизни.
Он подолгу сидел с Быком в камере арестованных — маленьком глинобитном
домике в глубине двора, где помещалась милиция. Он убеждал его порвать с
преступным миром и стать честным человеком. Бык был польщен вниманием, которое
ему оказывали, и проникся глубоким уважением к Виктору Прокофьевичу. Он
согласился не столько из любви к свободе — часто попадаясь на мелких
кражах, он был к ней довольно равнодушен, — сколько из уважения к Виктору
Прокофьевичу. Даже в те короткие промежутки времени, когда Бык пользовался
свободой, мысли его были в тюрьме. Стоило ему во время прогулки немного
призадуматься, как ноги его сами сворачивали на мостовую, по которой он привык
передвигаться, сопровождаемый стражей. Привычка к конвою так укоренилась в нем,
что чувство какой-то пустоты вокруг не покидало его все время, пока он вынужден
был путешествовать в одиночестве.
Склонный, как все воры, к широкому жесту, к поступкам
эффектным и сентиментальным. Бык предложил ознаменовать свой разрыв с
преступным миром выдачей Сашки Червня, которого часто встречал на Ставках, в
пригороде Одессы.
Для зтого нужно было выпустить Быка на свободу. Однако
Володя воспротивился этому. Во-первых, он не хотел прощать Быку колодезных
цепей; во-вторых, он дорожил каждой единицей, населявшей маленькую и часто
пустовавшую камеру арестованных севериновского уголовного розыска. Но Виктор
Прокофьевич с такой энергией защищал этот план, что Володя сдался, и Бык был
освобожден.
Прошло недели три, и вот накануне того дня, когда Красавчик
угнал из Яновки зеленый фургон, в Севериновку прибыло известие от Федьки Быка.
Он сообщал Шестакову, что через два дня Червень встретится в «малине» на
Ставках с одним из своих друзей. Было решено, что в аресте Червня примут участие
все силы севериновского уголовного розыска: Володя, Виктор Прокофьевич и
Грищенко. Виктор Прокофьевич готовился к операции особенно тщательно: долго
изучал план дома, двора и прилегающих к «малине» улиц, нарисованный Быком,
занял у начальника милиции, в добавление к собственному, наган солдатского
образца, насобирал у сотрудников полшапки патронов к нему и даже обулся в новые
черные ботинки, которые обычно лежали у него в чемоданчике. За день до встречи
Володи с Красавчиком Шестаков отправился в Одессу. Виктор Прокофьевич был уже
одет, когда к нему постучался Володя. Выслушав его взволнованный рассказ о
неудачной погоне за Красавчиком, Шестаков сказал неодобрительно:
— Зачем же поехали на вещественных? Надо было запрячь
Коханочку и начмиловского Горобца. Ох, доберусь я до вашего Грищенко!
Защищать Грищенко у Володи не было времени. Им предстояло
обсудить два важных вопроса: о розыске Красавчика и засаде на Червня.
Виктор Прокофьевич развернул план Одессы. Жирной карандашной
линией, пересекавшей весь город, на нем была обозначена дорога на Ставки. Самих
Ставков на карте не было — они не вмещались в ней, ибо были дальше самых
далеких окраин. Однако Виктор Прокофьевич успел за вчерашний день побывать на
Ставках и поглядеть издали на «малину» Червня. Затем он показал Володе
подробный план двора и дома, где помещалась эта «малина»; на длинной стороне
прямоугольника, изображавшего дворовый флигель, немного левее ее середины, был
нарисован жирный крест. В этом месте, у стены» Бык должен был поставить лопату —
знак того, что Червень здесь. Отсутствие лопаты должно было обозначать, что
Червень почему-либо не пришел или опоздал. Однако, по словам Быка, Червень
должен был явиться сегодня непременно.
Володя пробыл у Виктора Прокофьевича не более пяти минут, но
за этот короткий срок, как это бывает у людей, хорошо сработавшихся и
понимающих друг друга с полуслова, они успели обсудить все, что нужно. В
результате этого обсуждения Володя набросал на клочке бумаги план на
сегодняшний день. В нем было два пункта и два примечания:
1. С утра Володя идет на
Балковскую осматривать постоялые дворы; Виктор Прокофьевич беседует у себя с
Федькой Быком.
Примечание: Грищенко до обеда отдыхает.
2. После обеда, независимо от
того, удастся поймать Красавчика или нет, они отправляются на Ставки —
ловить Червня.
Примечание: Грищенко сопровождает их на
Ставки.
Покончив с планом, Володя попросил у Виктора Прокофьевича
пальто. Он брал у него пальто всякий раз, когда собирался переодеться, чтобы
остаться неузнанным. В нем было жарко и тесно; это было воскресное пальто
пожилого рабочего — черное с бархатным воротником. Но служебное рвение не
раз заставляло Володю прибегать к такой маскировке в самые знойные июльские
дни. Севериновские самогонщики, любившие посудачить в свободное время на завалинке
у входа в угрозыск, видя начальника в пальто Виктора Прокофьевича, из
вежливости не здоровались с ним — они притворялись, что не узнают Володю.
«Пошел на операцию», — шептали они друг другу, глядя вслед молодому
начальнику.
Володя попрощался с Виктором Прокофьевичем и уже был на
площадке лестницы, когда тот снова окликнул его. Прикрыв за собой дверь, он
близко подошел к Володе.
— Не забудь взять на Ставки свои лимонки, — сказал
он тихо и очень серьезно.
|