11
Дверь гудела так, будто изнутри ее били тараном. Володе
казалось, что при каждом ударе она выгибается наружу.
Володя выхватил свисток. Как только его рука ощутила этот
символ власти и порядка, он успокоился.
Он засвистел. Он знал, что на выстрелы народ не прибежит, а
на свисток прибежит. В те времена стрельба не была для одессита чем-то необычным,
что могло бы его заинтересовать и заставить ускорить шаг. Но в звуке
милицейского свистка заключалась магическая сила, подчиняться которой одессит
привык издавна.
Володя свистел, таран продолжал громыхать. Перегородка,
отделявшая Володю от бандитов, трещала и грозила рассыпаться. Сейчас Володя уже
вполне трезво оценивал обстановку. Если дверь будет высажена, не спастись ни
ему, ни Виктору Прокофьевичу, ни Грищенко. Во главе осажденных — Червень,
а Червень не оставляет свидетелей.
— Не ломайте дверь! — крикнул Володя
фальцетом. — Стрелять буду!
И вытащил из кармана кольт.
Но дверь продолжала сотрясаться от ударов.
Толстая кольтовская пуля с десяти шагов пробивает
двухдюймовую доску. Володя поднял кольт. — Стрелять буду! — крикнул
он снова и, даже не успев полюбоваться собой, выстрелил в дверь два раза.
Наступила минута тишины, затем послышались три громких
удара. Кусочки песчаника, отбитые от стены, брызнули Володе в лицо. Большая
макитра на сучке с грохотом разлетелась на куски и осыпала осколками дворик.
Осажденные отстреливались.
Володя выскочил из коридорчика и, став за угол, продолжал
стрелять в дверь. К счастью, он вовремя вспомнил одно из изречений Червня:
«Начав стрелять, не забудь остановиться». В обойме у него оставалось только два
патрона.
Володя снова схватился за свисток. Осажденные же, начав
стрелять, еще долго не могли остановиться, хотя среди них и находился сам
Червень. Пули летели через дворик. Во флигеле напротив со звоном сыпались
стекла.
Вдруг в шуме боя образовалась щель, сквозь которую прорвался
новый звук. Володя быстро обернулся. Кто-то бежал через двор, работая на ходу
затвором длинной берданки.
На бегущем была защитная гимнастерка, украшенная синими
венгерскими бранденбурами, какие сейчас нашивают на пижамы, парусиновая буденовка
старинного фасона, с высоким шпилем и двумя козырьками — сзади и спереди;
на ногах — желтые ботинки из твердой, негнущейся кожи. Незнакомец был так
занят своей берданкой, в которой что-то не ладилось, что, подбежав к Володе,
даже не поглядел на него, а продолжал громко лязгать затвором.
— Кто ты? — крикнул Володя.
— Продармеец, — ответил тот, не отрываясь от
своего занятия.
— Сколько у тебя патронов?
— Один, — ответил продармеец, показывая длинный
патрон с толстой свинцовой, спиленной на конце пулей, вроде тех, которыми
стреляли в битве на реке Альме.
Володя быстро оценил огневую силу подкрепления.
— Стрелять не надо, стой здесь, щелкай затвором, —
Володя сунул продармейцу свисток, — и свисти.
Продармеец стал по другую сторону входа и принялся щелкать и
свистеть, свистеть и щелкать, как ему было приказано.
Между тем бандиты прекратили стрельбу и снова занялись
высаживанием двери. Через несколько минут их усилия увенчались успехом. Крик
торжества вырвался изнутри. Дверные петли отскочили. Дверь приоткрылась —
теперь она держалась только на засове. Достаточно было немного отодвинуть ее в
сторону, чтобы засов вышел из скобы и путь был открыт. Но осажденные сгоряча
продолжали бить в дверь, отгибая засов и постепенно расширяя проход.
Володя схватил одну из своих лимонок. «Дверь защитит
Шестакова, но тех, кто выскочит в коридор, порвет на куски», — пронеслось
в голове у Володи.
Это была лимонка, выменянная когда-то на фотографический
аппарат, заветная лимонка, на которой ему был знаком каждый бугорок, каждая
царапина. Пришло-таки ей время взорваться! Он вырвал кольцо — сколько раз
он представлял себе это движение, которое каждая лимонка позволяет сделать
только однажды, — и бросил продолговатую, бугристую, как еловая шишка,
бомбу в коридорчик.
Из коридора громыхнуло, дунуло ветром, дымом и пылью.
Дверь упала.
Было тихо. Внутри что-то звякнуло.
— Сдавайтесь! — крикнул Володя. — Иначе все
будете перебиты.
Продармеец щелкнул затвором.
— Выходи безоружными, по команде, спиной вперед, каждый
отдельно, с поднятыми руками. Кто не подчинится — взорву! — крикнул
Володя в темноту.
Сзади послышался топот. Кто-то бежал через дворик,
размахивая фонарем. Светлый круг прыгал по булыжнику.
— Стой! Кто идет? — крикнул Володя. Все нужные
слова сами шли на язык. Человек с фонарем молчал.
— Кто ты? — опять крикнул Володя.
— Я?
— Да, ты.
— Я — житель, — уклончиво ответил незнакомец,
испуганно разглядывая Володю.
Тот стоял, держа в поднятой руке вторую лимонку, как бокал.
Человек с фонарем колебался. Его взгляд скользил по лимонке,
наплечным ремням, обшитым кожей Володиным галифе. Все это были вещи неясные,
неубедительные. Лимонка, наплечные ремни могли быть у кого угодно. Но свисток!
Свисток мог быть только у представителя закона.
— Я — председатель домкома, — сказал
незнакомец, ободренный непрекращающимся свистом.
— Далеко отсюда телефон? — спросил его Володя.
— На переезде, пять минут ходу.
— Бегите на переезд, звоните в угрозыск дежурному по
городу, без номера… повторите…
— …угрозыск, дежурному по городу, без номера…
— …чтобы выслал летучку и «скорую помощь»… повторите…
— …летучку и «скорую помощь»…
— …на Ставки. Куда ехать — объясните сами.
Сумеете?
— Сумею.
— И чтобы позвонили Цин-ци-пе-ру. Запомните?
— Чтобы позвонили Цин-ци-пе-ру.
Председатель домкома поставил фонарь на землю и побежал.
В глубине коридорчика о чем-то шептались. Володя стоял за
углом стены, прислушиваясь. Вдруг дверь скрипнула под чьей-то ногой.
— Сдавайся! — крикнул Володя, замахнувшись
лимонкой.
— Сдаемся, — послышалось изнутри.
Бандиты выходили по одному, затылками вперед, подняв руки.
Вероятно, они ожидали увидеть во дворе большой отряд. Но, когда они убеждались
в своей ошибке, было поздно ее исправлять. Они уже были испуганы и, стало быть,
побеждены. Володя стоял с револьвером и бомбой, следя, чтобы никто не опустил
рук. Продармеец обыскивал бандитов и ставил их в ряд, лицом к стене. Всего
вышло девять человек — пять мужчин и четыре женщины. Червня среди них не
было.
— Женщин ставь по краям, — распорядился Володя.
Когда с бандитами было покончено, он крикнул:
— Виктор Прокофьевич!
Но ответа не было.
В этот момент в коридорчике послышался шорох.
— Не лякайтесь, це я, — сказал знакомый голос. По
коридорчику пятился, подняв руки, Грищенко.
— Это щоб вы з переляку меня не шлепнули, товарищ
начальник, — объяснил он, выбравшись во двор.
Одна штанина была у Грищенко оторвана до колена, и голая
нога торчала из нее, как протез. К рябой щеке прилип салатный лист, но, в
общем, младший милиционер был цел и невредим.
— Вот здорово, ты цел? — обрадовался
Володя. — Что же ты там делал, внутри?
— Да ничого. Як стали нашего Виктора Прокоповича
топтать, я соби и подумав: «Пока спекут кныши, останешься без души» — тай
заховался пид стол, в затишок…
— Где Виктор Прокофьевич? — прервал его Володя
мрачно. — Что с ним?
— А хиба ж я знаю? Що я, доктор?
— А где твой манлихер?
— Манлихер? — переспросил Грищенко и почесал за
ухом.
|