VII
– Любезный
господин Лене, – сказал герцог, – женщины завладели войною, стало
быть, мужчины должны прибегнуть к интриге. Мне говорили о господине Ковиньяке,
которому вы поручили набрать роту, и рассказывали, что он очень ловкий человек.
Я призывал его к себе. Нельзя ли как-нибудь увидеться с ним?
– Он
уже ждет.
– Так
позвать его.
Лене
позвонил.
Вошел
лакей.
– Позови
сюда капитана Ковиньяка, – сказал Лене.
Через
минуту старинный наш знакомец показался в дверях. По обыкновенной своей осторожности
он не пошел далее.
– Подойдите,
капитан, – сказал герцог, – я герцог де Ларошфуко.
– Я
вас знаю, – отвечал Ковиньяк.
– А,
тем лучше! Вам поручено было набрать роту?
– Она
здесь.
– Сколько
у вас человек?
– Полтораста.
– Хорошо
одеты? Хорошо вооружены?
– Хорошо
вооружены, дурно одеты. Я прежде всего занялся оружием, как самою необходимою
вещью. Что же касается одежды, то у меня недостало денег, потому что я человек
чрезвычайно бескорыстный и действовал только из преданности к принцам: ведь я
получил только десять тысяч ливров от господина Лене.
– И
с десятью тысячами ливров вы набрали полтораста человек солдат?
– Да.
– Это
удивительно!
– У
меня есть особые средства, мне одному известные, ими-то я действую.
– А
где ваши люди?
– Они
здесь. Вы увидите, ваша светлость, что за удивительная рота, особенно в
нравственном отношении. Все они из порядочных людей, ни одного нет из черни.
Герцог
де Ларошфуко подошел к окну и действительно увидел на улице полтораста человек
разных лет, разного роста и разных званий. Они стояли в два ряда под командою
Фергюзона, Баррабы, Карротена и двух их товарищей в великолепных мундирах. Все
эти люди гораздо более походили на разбойников, чем на воинов.
Как
сказал Ковиньяк, они были одеты очень дурно, но вооружены превосходно.
– Даны
ли вам какие-нибудь приказания насчет ваших людей? – спросил герцог.
– Мне
приказано доставить их в Вер, и я жду только ваших распоряжений, чтобы передать
мою работу господину Ришону. Он ждет ее.
– Но
вы сами не останетесь в Вере?
– Я,
ваша светлость, имею правилом не запирать себя в четыре стены, когда могу быть
свободен, как воздух. Я уже таков уродился.
– Хорошо!
Живите, где вам угодно, но отправьте ваших людей в Вер.
– Так
они должны решительно поступить в число гарнизона этой крепости?
– Да.
– Под
команду господина Ришона?
– Да.
– Но,
ваша светлость, – возразил Ковиньяк, – что будут делать мои люди в
крепости, когда там есть уже человек триста?
– Вы
очень любопытны.
– О,
я расспрашиваю вашу светлость не из любопытства, а из страха.
– Чего
вы боитесь?
– Боюсь,
что их осудят на бездействие, а это будет очень жаль. У кого ржавеет хорошее оружие,
тому нет оправдания.
– Будьте
спокойны, капитан, они у нас не заржавеют, через неделю они увидят огонь.
– Так
их у меня убьют?
– Очень
может быть! Или, может статься, имея особенное средство вербовать солдат, вы тоже
имеете средство превращать их в неуязвимых?
– О,
дело совсем не о том. Но я желаю, чтобы мне заплатили за них, пока они не
убиты.
– Да
разве вы не получили десяти тысяч ливров, как сами сознавались мне?
– Да,
в задаток. Спросите у господина Лене, он человек аккуратный и, верно, помнит
наши условия.
Герцог
обернулся к Лене.
– Все
это правда, герцог, – сказал правдивый советник. – Мы дали капитану
Ковиньяку десять тысяч ливров наличною монетою на первые издержки, но мы
обещали ему еще по сто экю за каждого человека сверх этих десяти тысяч.
– В
таком случае, – сказал герцог, – мы должны капитану тридцать тысяч.
– Точно
так.
– Вам
отдадут их.
– Нельзя
ли теперь, ваша светлость?
– Никак
нельзя.
– Почему
же?
– Потому
что вы принадлежите к числу наших друзей, а прежде всего надо приманивать чужих.
Вы понимаете, угождают только тем людям, которых боятся.
– Превосходное
правило, – сказал Ковиньяк, – однако же при всех сделках назначают
какой-нибудь срок.
– Хорошо, –
отвечал герцог, – назначим неделю.
– Извольте,
неделю.
– А
если мы не заплатим и через неделю? – спросил Лене.
– В
таком случае, – отвечал Ковиньяк, – солдаты опять принадлежат мне.
– Справедливо! –
сказал герцог.
– И
я делаю с ними, что хочу.
– Разумеется,
ведь они ваши.
– Однако
же… – начал Лене.
– Все
равно, – сказал герцог советнику, – ведь они будут заперты в Вере.
– Все-таки
я не люблю таких покупок, – отвечал Лене, покачивая головою.
– Однако
же такие сделки очень обыкновенны в Нормандии, – заметил Ковиньяк, –
они называются продажею с правом выкупа.
– Так
дело кончено? – спросил герцог.
– Совершенно.
– А
когда отправятся ваши люди?
– Сейчас,
если прикажете.
– Приказываю!
Капитан
вышел на улицу, сказал два слова на ухо Фергюзону, и рота в сопровождении любопытных,
привлеченных ее странным видом, отправилась к порту, где ждали ее три барки, на
которых ей следовало подняться по Дордони к Веру. Между тем начальник ее,
верный своим мыслям о независимости, с любовью смотрел на удаление своих
солдат.
Виконтесса
молилась и рыдала в своей комнате.
«Боже
мой, – думала она, – я не могла спасти его чести вполне, так спасу,
сколько можно. Не надобно, чтоб он был побежден силою. Я его знаю: если сила
победит его, он умрет защищаясь. Надобно победить его изменой. Тогда он узнает
все, что я для него сделала и с какою целью сделала, и, верно, после поражения
будет благодарить меня».
Успокоенная
этою надеждою, она написала записку, спрятала ее на груди и пошла к принцессе,
которая прислала за ней, собираясь развозить пособия раненым и утешения и
деньги вдовам и сиротам.
Принцесса
собрала всех, кто ходил в экспедицию, от своего имени и от имени герцога Энгиенского
расхвалила их подвиги и доблести. Долго разговаривала с Равальи, который со
своей перевязанной рукой клялся, что готов идти опять на приступ хоть завтра.
Положила руку на плечо советника Эспанье, уверяя его, что он и храбрые жители
Бордо – твердейшие опоры ее партии. Словом, так разгорячила воображение всех
этих людей, что самые убитые поражением захотели мщения и решились идти на
Сен-Жорж в ту же минуту.
– Нет,
не теперь, – сказала принцесса. – Отдохните эту ночь и этот день, и
послезавтра вы будете в Сен-Жорже уже навсегда.
Это
обещание, произнесенное твердым голосом, было встречено восклицаниями воинственного
пыла. Каждое восклицание глубоко ударяло в сердце виконтессы: они казались ей
кинжалами, грозившими смертью ее возлюбленному.
– Видишь,
что я им обещала, – сказала принцесса Кларе, – ты должна расквитать
меня с этими добрыми людьми.
– Будьте
спокойны, ваше высочество, – отвечала виконтесса, – я сдержу слово.
В тот же
вечер ее посланный поспешно отправился на остров Сен-Жорж.
|
