4
Гарет наполнил алым вином украшенный самоцветами кубок, а
потоп пустил золоченый сосуд по черному дереву столешницы прямо в руки
Конану-киммерийцу.
Одеяние Гарета могло бы стать предметом зависти как любого
варварского вождя, обожающего пышность, так и князя Запада, обладающего хорошим
вкусом.
Вождь разбойников пустыни был облачен в белую шелковую
тунику, расшитую на груди жемчугом и перетянутую в талии поясом из золотой м
серебряной канители, переплетенной причудливыми узорами. Стальной остроконечный
шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и инкрустирован золотом с черной
эмалью. Пышные шальвары заправлены в сапоги из выделанной кожи. Единственным
оружием Гарета был широкий кривой кинжал в ножнах из слоновой кости, по моде
номадов заткнутый за пояс над левым бедром.
Удобно расположившись в резном кресле, Гарет вытянул
скрещенные ноги и звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка.
В противоположность утонченному облику мунгана, киммериец
выглядел куда проще. Черные, гладко причесанные волосы, загорелое лицо в сетке
шрамов, яркие голубые глаза. На нем была вороненая кольчуга, а единственным
украшением служила золотая пряжка пояса, поддерживающего меч в истертых кожаных
ножнах.
Они были вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом
восточными светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами зверей и
бархатными подушками.
Извне в шатер доносился низкий шум большого военного лагеря.
Время от времени ветер пустыни заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев.
– Судьба изменчива! – воскликнул Гарет и, слегка
распустив алый кушак, потянулся к сосуду с вином. – Некогда был я
мунганским вельможей, ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев
назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Каурана, а сейчас –
доверенный человек самого удачливого грабителя между туранскими укреплениями и
пастбищами Запада. Ты должен благодарить меня!
– За то, что пригодился тебе? – рассмеялся Конан и
поднял кубок. – Если ты позволяешь человеку подняться вверх, так уж
наверное, не без выгоды. А я добивался всего в жизни своей силой, потом и
кровью. – Он поглядел на свои изуродованные ладони. Да и многих шрамов на
теле еще не было семь месяцев назад.
– Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, –
согласился Гарет. – Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду
приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда не доставало
удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают доверять чужеземцам, а не
соплеменникам. Отныне для нас нет невозможного. Сейчас под моей рукой
одиннадцать тысяч воинов. Через год их будет втрое больше. До сих пор мы
грабили только пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим
набеги и поведем правильную войну, покорим королевство Шем. Если будешь
послушен, останешься моей правой рукой – министром, канцлером, вице-королем.
Сейчас нужно ударить на восток, взять туранскую крепость Везек – там собирают
пошлину с караванов и можно поживиться.
Конан отрицательно покачал головой.
– Я так не думаю.
– Что значит – ты так не думаешь? Я возглавляю войско, мне и
думать!
– Воинов и сейчас хватит для моих целей, – ответил
киммериец. – Не оплаченный долг тяготит меня.
– Ах, вон как, – Гарет глянул исподлобья и отхлебнул
вина. – Ты все никак не можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим
придется обождать.
– Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, – сказал
Конан.
– Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не предполагал,
что соберется такая армия. Кроме того, я собирался пограбить город, а не
захватывать его. Я не хочу ослаблять своих воинов, а Кауран – крепкий орешек.
Вот через год, тогда...
– Через неделю, – оборвал его Конан и твердость этих
слов заставила мунгана изменить тон.
– Послушай, дружище, если бы я даже решился погубить своих
ребят, ты что думаешь – неужели наши волки сумеют осадить и взять неприступный
Кауран?
– Не будет ни осады, ни приступа. Я знаю, как выманить
Констанция за стены.
– Ну и что? – в гневе воскликнул Гарет. – Пока мы
будем осыпать друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их
отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло.
– Такого не будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных
гиборийских всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке.
– Где же ты возьмешь три тысячи гиборийцев? –
рассмеялся Гарет. – Разве что из воздуха наколдуешь?
– Они уже есть, – твердо сказал Конан. – Три
тысячи кауранских воинов кочуют в оазисе Акель и ждут моего приказа.
– Что? – Гарет стал похож на загнанного волка.
– Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция.
Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато теперь это
закаленные и готовые на все солдаты. Это тигры-людоеды. Каждый стоит троих
наемников. Беда и неволя укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским
пламенем. Они бродили мелкими группами и требовали вождя. Я связался с ними
через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут команды.
– И все это без моего ведома? – в глазах Гарета
появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал.
– Они признали мою власть. А не твою.
– И что ты наобещал этим выродкам?
– Я сказал, что волки пустыни помогут им распластать
Констанция и вернуть Кауран его жителям.
– Дурак. Ты что, вождем себя вообразил?
Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых зрачках
Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка.
– Я прикажу разодрать тебя четырьмя конями, – процедил
сквозь зубы мунган.
– Кликни людей да прикажи, – сказал Конан. – Авось
послушаются.
Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и остановился – его
удержала уверенность Конана.
– Выродок с западных гор, – прошипел он. – Как же
ты осмелился на заговор?
– В это не было нужды, – ответил Конан. – Ты лгал,
когда говорил, что люди идут к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда,
выполняют твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не
бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно понимаем друг
друга – ведь я такой же варвар, как они.
– Но что скажет армия, когда ты прикажешь ей биться для
пользы Каурана?
– Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых
сокровищниц. Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом
пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть с Констанцием
биться, хоть с кем.
В глазах Гарета появилось осознание краха. За кровожадными
мечтами о собственной империи от просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи
вдруг обрели настоящее значение. Он понял, что слова Конана – не пустая угроза.
В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель зуагиров.
– Так погибни, собака! – зарычал мунган и схватился за
кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и кисть ее
сомкнулась не предплечье Гарета. Раздался треск костей и напряженная тишина
повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу, неподвижные, точно статуи. Капли
пота выступили на лбу Гарета.
Конан засмеялся, но кулака не разжал.
– Неужели ты выдержишь это, Гарет?
Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его заиграли,
сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились в дрожащую руку мунгана.
Послышался хруст трущихся друг об дружку костей и лицо Гарета стало серым как
пепел. Из прикушенных губ брызнула кровь – но он не издал ни звука.
Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган
покачнулся и оперся здоровой рукой о стол.
– Я дарю тебе твою жизнь, Гарет, так, как ты подарил мне
мою, – спокойно сказал Конан. – Хотя ты снял меня с креста
исключительно для своей пользы. Тяжкое это было для меня испытание, ты бы его
не выдержал. Это под силу только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на
своего коня – он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не
увидит никто, но поспеши – побежденному владыке не место в пустыне. Если воины
увидят тебя, калеку, лишенного власти, то живым не отпустят.
Молча Гарет выслушал Конана и так же в молчании повернулся и
вышел из шатра. Молча взобрался он в седло высокого белого жеребца,
привязанного в тени раскидистой пальмы, молча вложил покалеченную руку за ворот
туники, поворотил коня и отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда
исчезнуть из жизни зуагиров.
Конан остался один. Он осушил кубок и вытер губы. Ему стало
легко. Отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и вышел вон. На минуту он
остановился и оглядел море палаток из верблюжьей шерсти, расстилающееся перед
ним. Между палаток бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую
сбрую и точили сабли.
Голос Конана был подобен грому и раскаты его донеслись до
самых дальних шатров:
– Эй вы, канальи, навострите уши и слушайте! Ступайте все
сюда – я хочу вам кое-что поведать!
|
