Смерть чиновника
Впервые — «Осколки», 1883, № 27, 2 июля (ценз. разр. 1
июля), стр. 4—5. Подзаголовок: (Случай). Подпись: А. Чехонте.
Включено в сборник «Пестрые рассказы», СПб., 1886 и
перепечатывалось во всех последующих изданиях сборника.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 46—49.
Рассказ написан 25—26 июня 1883 г. 25 июня, посылая
обозрение «Осколки московской жизни», Чехов писал Лейкину:
«Сейчас сажусь писать для Вас. Суббота у меня Ваш день». С
письмом от 27 июня «экспромтец» был отправлен, а 29 июня Лейкин уже извещал
Чехова: «Получил от Вас „Осколки московской жизни“, получил рассказ „Смерть
чиновника“. И то и другое прелестно» (ГБЛ).
Журнальный текст рассказа «Смерть чиновника» сохранялся во
всех переизданиях в первоначальном виде; Чехов внес в него лишь единичные
стилистические коррективы.
По сообщению М. П. Чехова, действительный случай,
происшедший в московском Большом театре и близкий к изображенному в «Смерти
чиновника», рассказал Чехову инспектор репертуара и затем директор московских
театров В. П. Бегичев (М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр.
32; Вокруг Чехова, стр. 150). Однако неясно, был ли Чехов знаком с Бегичевым в
1883 г.
Некоторое сходство рассказ «Смерть чиновника» обнаруживает с
широко известным в театральных кругах анекдотом об Александре Михайловиче
Жемчужникове. Наступив намеренно в театре на ногу высокопоставленному
сановнику, Жемчужников затем ежедневно приходил к нему с извинениями, пока
разгневанный сановник его не выгнал (см.: Б. Я. Бухштаб. Козьма Прутков. —
Предисловие к кн.: Козьма Прутков. Полное собр. соч. М. — Л., 1965, стр.
8).
Не лишено основания предположение В. Д. Седегова еще об
одном источнике. Таганрогский корреспондент Чехова А. В. Петров писал 4 января
1882 г.: «Накануне Рождества, т. е. в сочельник, наш почтмейстер (известнейший
изверг и педант) пригрозил одному чиновнику (старшему сортировщику К. Д.
Щетинскому) отдать его под суд, кажется, за нарушение дисциплины, словом, за
личное оскорбление; а тот сдуру после попытки попросить прощение ушел из
конторы да в городском саду — в ночь под 25-е декабря — за несколько часов до
утрени и повесился, где его нашли уже на 2-й день святок, т. е. 27-го; весь
город почти собрался хоронить его» (ГБЛ). См. В. Седегов. Чехов и Таганрог. —
Сб. «Великий художник». Ростовское книжное издательство, 1960, стр. 363—364.
Долгое время — начиная с первого отзыва 1886 г. —
критика видела в рассказе Чехова прежде всего шарж и анекдот. Н. Ладожский (В.
К. Петерсен) хотя и писал, что этот шарж «невольно заставляет улыбаться»,
однако с удовлетворением замечал, что таких шаржей в «Пестрых рассказах»
немного, и выражал надежду, что у Чехова «будет своя, и притом хорошая, дорога»
(Критические наброски. — «Санкт-Петербургские ведомости», 1886, № 167, 20
июня). Карикатурой, далекой от жизни и «способной вызвать только улыбку»,
считал рассказ А. Измайлов (Литературное обозрение. — «Биржевые
ведомости», 1898, № 200, 24 июля).
Черты «анекдотичности и даже прямого шаржа» находил в
рассказе и С. А. Венгеров. Но, в отличие от предыдущих критиков, он писал, что
сквозь этот шарж ярко пробивается «психологическая и жизненная правда». «Не
умрет в действительности чиновник от того, что начальник в ответ на его
чрезмерно угодливые и надоедливые извинения в конце концов крикнул ему „пошел
вон“. Но забитость мелкого чиновника, для которого сановник в полном смысле
слова какое-то высшее существо, опять-таки схвачена в этом шарже в самой своей
основе. Во всяком случае, веселого в „юмористических“ шаржах Чехонте весьма
мало. Общий тон мрачный и безнадежный» («Вестник и библиотека для
самообразования», 1903, № 32, стлб. 1329).
П. Н. Краснов увидел в рассказе отражение настроений
времени. В статье «Осенние беллетристы» он писал: «Чехов посвятил свой талант
изображению общественного настроения своего времени. Его рассказы открывают нам
тайные стороны души современного общества, ее недуги, ее безнадежность, ее
апатию Прежде всего средний современный человек отличается болезненным, чисто
нервным, беспокойством. Это нервное беспокойство весьма ярко было выражено еще
в „Пестрых рассказах“. Достаточно вспомнить чиновника („Смерть чиновника“),
чихнувшего в театре на лысину сидевшего перед ним генерала, как этот человек
страшно обеспокоился, стал надоедать генералу с извинениями и наконец умер от
тревоги» («Труд», 1895, № 1, стр. 205—206). В более поздней статье критик,
снова вспоминая «Смерть чиновника», распространял эти черты на все творчество
Чехова: «В последующих произведениях та же беспокойная нервность, намеренно
утрированная в „Пестрых рассказах“, получает более реальное, но и более мрачное
выражение» (Пл. Краснов. Молодые беллетристы-академики. — «Книжки недели»,
1900, кн. IV, стр. 180).
А. Басаргин (А. И. Введенский), характеризуя раннего Чехова,
писал: «Некоторые рассказы проникнуты таким душу щемящим настроением, что
иногда кажется, будто перед тобою страница романа Достоевского. Тип человека
„униженного и оскорбленного“ здесь встречается довольно часто». В герое
рассказа — «парии из мира чиновников» критик увидел «новую разновидность
„униженных и оскорбленных“» («Московские ведомости», 1900, № 270, 30 сентября).
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский,
венгерский, немецкий, польский, румынский, сербскохорватский, словацкий,
финский и чешский языки.
|
