ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
где рассказывается о
том, как Филеас Фогг и его спутники углубились в чащу индийских лесов, и о том,
что из этого вышло
Чтобы
сократить путь, проводник оставил в стороне железнодорожную линию, на которой
шли последние строительные работы. Направление железнодорожной линии, очень
извилистой вследствие капризных разветвлений гор Виндхья, не являлось
кратчайшим и было невыгодно Филеасу Фоггу. Парс, хорошо знакомый со всеми
дорогами и тропинками этой местности, повёз путешественников напрямик через
лес, чтобы таким образом сократить дорогу миль на двадцать.
Филеас
Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти, запрятанные в свои корзины по самую шею, жестоко
страдали от тряской рыси слона, которого беспрестанно погонял его махут. Но они
переносили своё положение с чисто британским хладнокровием и, едва видя друг
друга, лишь изредка перекидывались словами.
Паспарту
сидел на спине животного и первый принимал на себя все толчки; помня наставления
своего господина, он старался держать язык за зубами из боязни откусить его. То
взлетая на шею слона, то скатываясь на круп, честный малый проделывал, подобно
клоуну на трамплине, сложные упражнения. Но, несмотря на эти неистовые прыжки,
он болтал, смеялся и время от времени вытаскивал из сумки кусок сахару и
протягивал его умному Киуни, который брал угощение кончиком хобота, ни на
минуту не замедляя своей размеренной рыси.
После
двух часов пути проводник остановил слона и дал ему часовой отдых. Животное поело
веток и молодых побегов и утолило жажду из находившегося вблизи болота. Сэр
Фрэнсис Кромарти не жаловался на остановку. Он чувствовал себя разбитым. Зато
мистер Фогг выглядел таким свежим, словно только что встал с постели.
– Вы
что, железный, что ли? – с восхищением спросил бригадный генерал.
– Из
кованого железа! – ответил Паспарту, который занимался приготовлением незатейливого
завтрака.
В
полдень проводник подал знак к отъезду. Местность становилась всё более дикой.
Высокие пальмовые деревья сменились зарослями тамаринда и карликовых пальм;
затем путники выехали на широкую долину, покрытую чахлым кустарником и усеянную
крупными глыбами камня. Вся эта часть горного Бундельханда, редко посещаемая
путешественниками, заселена племенами фанатиков, принадлежащих к одной из самых
жестоких сект индусской религии. Господство англичан ещё не упрочилось в этой
области, находящейся под властью радж, куда трудно проникнуть ввиду малой
доступности гор Виндхья.
Несколько
раз путешественники встречали свирепые толпы индусов, которые гневными жестами
провожали быстроногое животное. Парс, насколько это было возможно, стремился избегать
подобных встреч, справедливо считая их опасными. Путешественники почти не
видели никаких животных: за весь день им попалось лишь несколько обезьян,
которые немедленно устремлялись в бегство и своими ужимками и гримасами сильно
забавляли Паспарту.
Одна
мысль среди множества прочих особенно занимала нашего молодца. Что сделает мистер
Фогг со слоном, когда они приедут в Аллахабад? Возьмёт его с собою? Невозможно!
Транспортные расходы, прибавленные к стоимости слона, сделали бы эту покупку
совершенно разорительной. Может быть, он его продаст? Или отпустит на волю?
Благородное животное вполне заслуживало подобной счастливой участи. А вдруг
мистер Фогг возьмёт да и подарит слона ему, Паспарту? Тогда он окажется в
большом затруднении. Эта мысль не давала Паспарту покоя.
В восемь
часов вечера главная горная цепь Виндхья осталась позади, и путешественники
сделали привал в развалившемся бунгало у подошвы северного склона хребта.
За день
было пройдено около двадцати пяти миль, до станции Аллахабад оставалось столько
же.
Ночь
была холодная. Внутри бунгало парс развёл костёр из сухих веток, наполнивший помещение
приятной теплотой. Ужин приготовили из провизии, закупленной в Кольби. Изнурённые
и разбитые путешественники с жадностью принялись за еду. Беседа, начавшаяся
несколькими отрывистыми фразами, вскоре сменилась звонким храпом. Проводник
бодрствовал около Киуни, который спал стоя, опершись о ствол могучего дерева.
Ночь
прошла спокойно. Лишь рёв гепардов и пантер да пронзительный хохот обезьян время
от времени нарушали тишину. Но хищники ограничивались рычаньем и не
предпринимали никаких враждебных действий против обитателей бунгало. Сэр
Фрэнсис Кромарти спал крепко, как солдат после утомительного перехода. Паспарту
в беспокойном сне повторял курбеты, проделанные им за день. Что же касается
мистера Фогга, то он спал так же мирно, как в своём тихом доме на Сэвиль-роу.
В шесть
часов утра путники снова двинулись в путь. Проводник надеялся к вечеру достигнуть
станции Аллахабад. Таким образом мистер Фогг терял только часть тех сорока
восьми часов, которые он сберёг с начала пути.
Миновав
последние отроги горного хребта Виндхья, Киуни снова перешёл на рысь. К полудню
проводник обогнул стороною посёлок Калленджер, расположенный на реке Кен, впадающей
в один из притоков Ганга. Он всё время держался вдали от населённых мест,
чувствуя себя в безопасности среди пустынных полей и низин, указывавших на
приближение великой реки. Станция Аллахабад находилась не дальше, чем в
двенадцати милях к северо-востоку. Последний привал сделали в тени банановых
деревьев, сочные плоды которых, столь же сытные, как хлеб, и столь же вкусные,
как сливки, были по достоинству оценены нашими путешественниками.
В два
часа проводник свернул под покров густого леса, который тянулся на несколько
миль. Ехать лесом было безопаснее, чем по открытому месту. Во всяком случае, до
сих пор не произошло ни одной неприятной встречи, и можно было надеяться, что
путешествие окончится без приключений, как вдруг слон неожиданно остановился,
проявляя явное беспокойство.
Было
четыре часа пополудни.
– Что
случилось? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти, высовывая голову из своей корзины.
– Не
знаю, господин генерал, – ответил парс, вслушиваясь в неясные звуки, долетавшие
сквозь густую листву.
Несколько
мгновений спустя гул сделался более отчётливым. Казалось, издали доносились
слившиеся в единый хор человеческие голоса и медные инструменты.
Паспарту
весь обратился в слух и зрение. Мистер Фогг терпеливо ждал, не произнося ни
слова.
Проводник
соскочил на землю, привязал животное к дереву и углубился в лесные заросли. Несколько
минут спустя он вернулся, говоря:
– Это
процессия браминов, направляющаяся в нашу сторону. Постараемся, чтобы они нас
не заметили.
Проводник
отвязал слона и завёл его в чащу, посоветовав путешественникам не сходить на
землю. Сам он стоял настороже, готовый в любую минуту взобраться на слона, если
бы пришлось бежать. Он надеялся, что толпа верующих пройдёт мимо, не заметив
их, ибо они были совершенно скрыты густой листвой деревьев.
Нестройный
шум голосов и музыкальных инструментов приближался. Слышалось однообразное пение,
сопровождаемое барабанным боем и звоном цимбал. Вскоре под деревьями, в полусотне
шагов от наших путешественников, показалась голова процессии. Мистер Фогг и его
спутники сквозь листву свободно различали причудливые фигуры участников этой
религиозной церемонии.
В первом
ряду выступали жрецы с митрами на головах и в длинных, расшитых золотом
одеяниях. Их окружали мужчины, женщины, дети, тянувшие какие-то похоронные
псалмы, прерываемые через правильные промежутки ударами там-тама и цимбал.
Позади них, запряжённая двумя парами зебу в роскошных попонах, двигалась
колесница на высоких колёсах, спицы и ободья которых изображали переплетающихся
змей. На ней возвышалась безобразная статуя с четырьмя руками, тёмно-красным
телом, дикими глазами, спутанными волосами, высунутым языком и губами,
выкрашенными хною и бетелем. На шее у неё было ожерелье из мёртвых голов, а на
бёдрах – пояс из отрубленных рук. Она стояла на распростёртом теле великана без
головы.
Сэр
Фрэнсис Кромарти узнал эту статую.
– Богиня
Кали, – прошептал он, – богиня любви и смерти.
– Смерти
– согласен, но любви – никогда! – заявил Паспарту. – Что за гнусная особа!
Парс
сделал ему знак замолчать.
Вокруг
статуи суетились, метались, извивались старые факиры, исполосованные коричневой
краской и покрытые крестообразными порезами, из которых каплями сочилась кровь;
это были те исступлённые фанатики, которые во время торжественных индусских
церемоний до сих пор ещё бросаются под колёса колесницы Джаггернаута.
За ними
несколько браминов в пышных восточных одеяниях вели какую-то женщину, с трудом
передвигавшую ноги.
Эта
женщина была молода и белым цветом кожи походила на жительницу Европы. Её голова,
шея, плечи, уши, руки и ноги были украшены драгоценными камнями, ожерельями,
браслетами, серьгами и кольцами. Туника, расшитая золотом и покрытая лёгким
покрывалом, обрисовывала очертания её фигуры.
Вслед за
молодой женщиной – какой ужасный контраст для глаз! – стража с заткнутыми за
пояс обнажёнными саблями и длинными пистолетами, украшенными серебряными
насечками, несла в паланкине труп человека.
Это было
тело старика, облачённое в роскошные одежды раджи; как и при жизни, на нём был
тюрбан, вышитый жемчугом, тканный золотом шёлковый халат, изукрашенный бриллиантами
кашемировый пояс и драгоценное оружие индийского владетельного князя.
Позади
шёл оркестр музыкантов, сопровождаемый толпой фанатиков, чьи дикие крики заглушали
порою звуки музыкальных инструментов.
Сэр
Фрэнсис Кромарти печальным взглядом проводил это пышное шествие и, обратившись
к проводнику, сказал:
– Сутти!
Парс
утвердительно кивнул головой и приложил палец к губам. Длинная процессия медленно
прошла под деревьями, и вскоре последние ряды её скрылись в чаще леса.
Мало-помалу
пение стихло. Некоторое время слышались ещё отдалённые выкрики, и, наконец,
весь этот шум сменился глубокой тишиной.
Филеас
Фогг слышал слово, произнесённое сэром Фрэнсисом Кромарти, и, как только процессия
исчезла, спросил:
– Что
такое «сутти»?
– Сутти –
это, мистер Фогг, человеческое жертвоприношение, – ответил бригадный генерал, –
но жертвоприношение добровольное. Женщина, которую вы только что видели, будет
сожжена завтра при первых лучах солнца.
–
Негодяи! – воскликнул Паспарту, который не мог сдержать своего негодования.
– А
мертвец? – спросил мистер Фогг.
– Это
князь, её муж, – ответил проводник, – раджа независимого княжества Бундельханд.
– Как,
разве эти варварские обычаи всё ещё существуют в Индии? И англичане не сумели
их искоренить? – спросил Филеас Фогг, в голосе которого не слышалось ни
малейшего волнения.
– В
большей части Индии, – ответил сэр Фрэнсис Кромарти, – подобных жертв больше не
приносят, но мы не имеем никакой власти в диких отдалённых местностях и, в
частности, в Бундельханде. В северных отрогах гор Виндхья не прекращаются
убийства и грабежи.
–
Несчастная! – прошептал Паспарту. – Её сожгут заживо!
– Да, –
ответил бригадный генерал, – а если бы её не сожгли, вы и представить себе не можете,
на какую ужасную жизнь обрекли бы её близкие! Таким женщинам отрезают волосы,
им дают в день всего несколько щепоток риса и считают нечистыми тварями, они
умирают, где придётся, словно паршивые собаки. Обычно эта ужасная перспектива,
а не любовь или религиозный фанатизм толкает этих несчастных на смертные муки.
Иногда, впрочем, такие жертвоприношения и на самом деле бывают добровольными, и
требуется решительное вмешательство властей, чтобы их предотвратить. Несколько
лет назад, когда я жил в Бомбее, к губернатору обратилась молодая вдова с
просьбой позволить ей быть сожжённой вместе с телом мужа. Как вы можете
догадаться, губернатор отказал. Тогда эта женщина покинула город, отправилась
во владения какого-то раджи и там принесла себя в жертву.
Во время
рассказа бригадного генерала проводник всё время покачивал головой и, когда тот
кончил, сказал:
–
Жертва, которую принесут завтра на восходе солнца, не будет добровольной.
– Откуда
вы знаете?
– Об
этом знает весь Бундельханд.
– Однако
эта несчастная и не пытается даже сопротивляться, – заметил сэр Фрэнсис Кромарти.
– Да, но
ведь она одурманена парами опиума и конопли.
– Куда
её ведут?
– В
пагоду Пилладжи, в двух милях отсюда. Там она проведёт ночь в ожидании часа жертвоприношения.
– Когда
произойдёт жертвоприношение?
–
Завтра, при первых проблесках зари.
Сказав
это, проводник вывел слона из чащи и взобрался к нему на шею. Но, прежде чем он
успел подать сигнал особым свистом, мистер Фогг остановил его и, обратившись к
сэру Фрэнсису Кромарти, спросил:
– А что,
если мы спасём эту женщину?
– Спасти
эту женщину, мистер Фогг!… – вскричал бригадный генерал.
– У меня
в запасе ещё двенадцать часов. Я могу ими пожертвовать.
– А ведь
вы, оказывается, человек с сердцем! – заметил генерал.
–
Иногда, – просто ответил Филеас Фогг. – Когда у меня есть время.
|
