 Увеличить |
Глава VII
СИЛА ЗОЛОТА
Неудивительно, что по прошествии нескольких недель имя и
деятельность таинственного владельца Нового Дома приобрели известность по всей
округе, и слух о нем шел все дальше, пока не докатился до самых отдаленных
уголков Уоркшира и Стаффордшира. В Бирмингеме, с одной стороны, и в Ковентри и
Лемингтоне — с другой, судачили о его неслыханном богатстве, о необыкновенных
причудах, о странном образе его жизни. Его имя передавалось из уст в уста, тысячи
усилий были направлены на то, чтобы разузнать, кто он такой. Однако, невзирая
на все эти старания, любопытным не удавалось ни выяснить хоть что-нибудь о нем
самом, ни раскрыть секрет его богатства.
Неудивительно также, что вокруг имени Рафлза Хоу росли все
новые легенды, ибо не проходило дня без нового доказательства его
неограниченного могущества и беспредельной доброты. От сельского викария,
Роберта Макинтайра и других жителей Тэмфилда Рафлз Хоу разузнавал о нуждах
деревни, и не один прихожанин, когда жизнь припирала его к стене, получал вдруг
краткую записку с приложением чека, устраняющего разом все его беды и заботы.
Сегодня старики в доме призрения получили по теплой двубортной куртке и паре
крепких, добротных сапог, а завтра у мисс Свайр, престарелой женщины из хорошей
семьи, кое-как шитьем добывавшей себе пропитание, внезапно появилась новенькая,
первоклассная швейная машинка, взамен старой ножной, работать на которой мисс
Свайр с ее ревматическими суставами было мучительно трудно. Бледный молодой
учитель, долго и почти без отдыха бившийся с бестолковыми тэмфилдскими юнцами,
получил по почте билет на двухмесячную туристскую поездку по Южной Европе и
оплаченные квитанции номеров в отелях и все прочее. Фермер Джон Хэккет,
мужественно боровшийся с судьбой долгих пять неурожайных лет кряду, на шестой
не устоял, и к нему уже явились описывать имущество, когда неожиданно прибежал
добрый викарий и, размахивая ассигнацией, сообщил, что не только вся
задолженность фермера погашена, но и осталось достаточно, чтобы купить новые,
усовершенствованные сельскохозяйственные машины и впредь быть увереннее в
завтрашнем дне. Деревенских жителей охватывало почти суеверное чувство, когда
они глядели на великолепный дом, на огромные, блестевшие на солнце оранжереи и
особенно, когда видели ночью его бесчисленные окна, из которых лился
ослепительный электрический свет. Им казалось, что в этом громадном дворце
обитает какое-то божество, невидимое, но всевидящее, обладающее безграничной
силой и добротой, всегда готовое помочь и утешить. Совершая свои благодеяния,
Рафлз Хоу сам оставался в тени, приятная обязанность осыпать дарами сирых и
убогих выпала на долю викария и Роберта.
Только однажды он выступил открыто — в том знаменитом
случае, когда спас от краха известный банк братьев Гэрревег в Бирмингеме. Люди
высокой честности, благожелательные и щедрые, оба брата, Льюис и Руперт,
основали банк, отделения которого имелись теперь во всех городах четырех
графств. Неудачные операции их лондонских агентов неожиданно привели к весьма крупным
финансовым потерям, слух об этом как-то просочился наружу, и это вызвало
внезапные и очень опасные изъятия вкладов. Из всех сорока отделений банка
летели телеграммы с настоятельными требованиями наличности как раз тогда, когда
центральное здание банка в Бирмингеме осаждали встревоженные клиенты,
размахивая своими сберегательными книжками и требуя выдачи денег. Братья и с
ними все служащие банка держались героически, храня на лицах улыбки, а тем
временем слали гонцов и телеграммы: банк пускал в ход все свои ресурсы. Весь
день не прекращался поток клиентов, и, когда пробило четыре часа и банк
закрылся, улица все еще была забита толпой, а в подвалах не оставалось и тысячи
фунтов наличности.
— Это только оттяжка, Льюис! — проговорил Руперт с
отчаянием, когда ушел последний клерк и братьям можно было, наконец, согнать
застывшую улыбку с измученных лиц.
— Эти ставни никогда больше не откроются! —
воскликнул Льюис, и, упав друг другу в объятия, оба вдруг разрыдались, горюя не
о себе, но о тех, кто им доверился и на кого они навлекли несчастье.
Но кто осмелится сказать, что надежды нет, пока он не
поведал о своей беде людям? В тот же вечер миссис Сперлинг получила от своей
старой школьной подруги, жены Льюиса Гэрревега, письмо, в котором та излила все
свои опасения и надежды и рассказала о свалившемся на них несчастье. Тут же из
дома викария весть пошла в Новый Дом, и на следующий день, рано утром, мистер
Рафлз Хоу вышел из дому с большим черным ковровым саквояжем в руках и затем
каким-то образом добился, чтобы кассир местного отделения Английского банка
встал из-за стола, не закончив завтрака, и открыл банк раньше обычного часа. К
половине десятого возле банка братьев Гэрревег уже начала собираться толпа, но
тут появился бледный, худощавый человек с большим, раздутым ковровым саквояжем
и настойчиво потребовал, чтобы его провели в приемную банка.
— Ничего нельзя поделать, сэр, — смиренно сказал
ему старший брат (братья стояли рядом, стараясь поддержать друг в друге
мужество). — Мы бессильны. У нас почти ничего не осталось, и было бы
несправедливо по отношению к другим, если бы мы вам уплатили. Можно лишь
надеяться, что, когда будут исчерпаны все оставшиеся возможности, никто, кроме
нас самих, не пострадает.
— Я пришел не взять, а внести деньги, — сказал
Рафлз Хоу своим серьезным, как бы извиняющимся тоном. — У меня здесь с
собой пять тысяч банковских ассигнаций, в сто фунтов каждая. Если вы будете так
добры и примете этот вклад, я буду чрезвычайно вам обязан.
— Но, боже мой!.. — проговорил Руперт Гэрревег,
запинаясь. — Разве вы, сэр, не слыхали, что… Разве вы не видели? Мы не
можем допустить, чтобы вы пошли на это, не зная… Как ты думаешь, Льюис?
— Да, конечно! Сейчас мы не можем посоветовать вам,
сэр, воспользоваться услугами нашего банка: идет непрерывное изъятие вкладов, и
мы не знаем, чем все это может кончиться.
— Ну-ну, — сказал Рафлз Хоу. — Если изъятие
вкладов будет продолжаться, пошлите мне телеграмму, я добавлю еще немного.
Расписку вы мне пришлете по почте. Всего доброго, господа!
Он поклонился и вышел, прежде чем изумленные братья поняли,
что произошло, и успели оторвать глаза от огромного черного саквояжа и лежащей
на столе визитной карточки посетителя. В Бирмингеме в тот день все обошлось
благополучно, и банк братьев Гэрревег по сей день пользуется заслуженно высокой
репутацией.
Эти случаи сделали Рафлза Хоу известным по всему Мидленду.
Однако, несмотря на свою щедрость, он был не из тех, кого легко надуть. Тщетно
канючил у его дверей здоровенный нищий, напрасно ловкий вымогатель исписывал
страницу за страницей, изливая свои вымышленные горести. Роберта поражало, как
безошибочно Рафлз Хоу, выслушав от него какую-нибудь трогательную историю,
замечал всякое несоответствие, тотчас слышал фальшивую ноту. Если пострадавший
был, по мнению Рафлза Хоу, достаточно силен и мог сам справиться со своей бедой
или таков по своей натуре, что помощь не пошла бы ему на пользу, ничего нельзя
было добиться от хозяина Нового Дома. И старик Макинтайр тоже тщетно осаждал
миллионера тысячами намеков и недомолвок, стараясь дать ему понять, какой злой
и несправедливой оказалась участь его, бывшего фабриканта, и как легко было бы
ему вернуть прежнее величие. Рафлз Хоу вежливо выслушивал, кивал, улыбался, но
не проявлял ни малейшей охоты помочь озлобленному неудачами фабриканту оружия
подняться на прежний пьедестал.
Но если богатство странного отшельника манило к себе
попрошаек, как огонь притягивает мотыльков, оно привлекало к себе и другие,
более опасные общественные элементы. В деревне стали встречаться грубые,
подозрительные физиономии, за елями возле Нового Дома по ночам рыскали какие-то
темные фигуры, и городская и местная полиция предупреждала, что в Тэмфилд
собираются пожаловать недобрые гости. Но, как полагал Рафлз Хоу, среди многих
возможностей, какие дает огромное богатство, оно обеспечивает и его защиту, в
чем кое-кто скоро имел случай убедиться.
— Не хотите ли зайти ко мне? — сказал он однажды
утром, заглянув в полуоткрытую дверь гостиной «Зеленых Вязов». — Покажу
вам нечто забавное.
Рафлз Хоу близко сошелся с семьей Макинтайр, и редкий день
проходил, чтобы они не встретились.
Все трое охотно откликнулись на приглашение, зная, что это,
как всегда, сулит какой-нибудь приятный сюрприз.
— Я как-то показал вам тигра, — обратился Рафлз
Хоу к Лауре, когда они входили в столовую, — а сегодня покажу зверя не
менее опасного, хотя далеко не такого красивого.
В углу столовой находились особым образом расставленные
зеркала, и наверху, под острым углом к ним, — еще одно большое круглое
зеркало.
— Посмотрите в верхнее зеркало, — предложил Рафлз
Хоу.
— Господи, какие страшные люди! — ужаснулась
Лаура. — Их там двое, и я не знаю, который хуже.
— Что они там делают? — спросил Роберт. — Они
как будто сидят на полу в каком-то подвале.
— Очень подозрительные личности, — заметил старик
Макинтайр. Рекомендую послать за полицией.
— Уже сделано. Но сажать их в тюрьму, пожалуй, излишне:
они и так уже в надежном заключении. Впрочем, законная власть должна получить
то, что полагается ей по праву.
— Да кто же они и как сюда попали? Объясните нам,
мистер Хоу. Нежный, почти умоляющий тон в сочетании с величественной красотой
придавал Лауре особую прелесть.
— Я знаю о них не больше вашего. Вчера вечером их еще
не было, а утром они оказались здесь, значит, они попали сюда ночью. Да и
слуги, войдя в комнату утром, увидели, что окно открыто. А что касается
профессии и намерений этих субъектов, это, я думаю, легко прочесть на их
физиономиях. Красавчики, нечего сказать!
— Но я решительно не понимаю, где они находятся, —
недоумевал Роберт, вглядываясь в зеркало. — Один из них бьется головой о
стену. Нет, он просто пригнулся, чтобы другой мог стать ему на спину. Теперь
тот уже у него на спине, свет падает ему прямо в лицо. Посмотрите, какая
растерянная физиономия у этого типа! Интересно было бы сделать с него набросок.
Он послужил бы мне этюдом к картине, которую я задумал. Я назову ее «Бунт».
— Это моя первая добыча и, уверен, не последняя. Я
поймал их в мою патентованную ловушку для жуликов, — пояснил Рафлз
Хоу. — Сейчас покажу вам ее в действии. Это — совершенно новое
изобретение. Пол под нами как нельзя более прочен, но на ночь он раздвигается,
разъединяется на отдельные части. Это проделывается одновременно во всех
комнатах нижнего этажа с помощью центрального механизма. И тогда стоит сделать
два-три шага от окна или от двери, и весь настил поворачивается на больших
винтах, вы соскальзываете в нижнее помещение на мягкую подстилку и можете
сколько душе угодно бесноваться там и ждать, пока вас освободят. Посреди, между
винтами, остается свободное место, куда составляется на ночь вся мебель. Пол,
освободившись от веса непрошеного гостя, принимает прежнее положение, а гостю
приходится сидеть внизу, и я могу в любое время поглядеть на него с помощью
этого нехитрого оптического устройства. Я подумал, что вам будет любопытно
взглянуть на моих пленников, прежде чем я передам их старшему констеблю, —
он, кстати, уже идет по аллее к дому.
— Бедные жулики! — сказала Лаура. — Не
мудрено, что у них такой озадаченный вид: они, очевидно, не понимают, где они и
как туда попали. Я рада, что вы так хорошо себя охраняете, я часто думала, что
вам здесь небезопасно.
— Да? — Он обернулся к ней с улыбкой. — Не
тревожьтесь, дом мой вполне воронепроницаем. Правда, есть одно окно в
лаборатории, среднее из трех, которое никогда не запирается, потому что служит
мне входом и выходом, — признаться, я люблю иногда побродить ночью и
предпочитаю ускользнуть из дому незаметно, без церемоний. Однако надо, чтобы
вору очень повезло, если он изберет именно это единственное безопасное для него
окно. Но даже и тут ему будет не так просто проникнуть в дом. Вот и констебль.
Но вы не уходите, мисс Макинтайр. В моем домишке, может быть, найдется еще
что-нибудь, чем я смогу вас развлечь. Пройдите, пожалуйста, в бильярдную, через
несколько минут я присоединюсь к вам.
|
