Глава IV
ПОПАДЬЯ ДРОЗДОВА
Бог
знает почему, Иванов ли тут был виноват, или потому, что сенсационные известия
передаются сами собой по воздуху, но только в гигантской кипящей Москве вдруг
заговорили о луче и о профессоре Персикове. Правда, как-то вскользь и очень
туманно. Известие о чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица,
в светящейся столице, то исчезая, то вновь взвиваясь, до половины июля, пока на
20-й странице газеты «Известия» под заголовком «Новости науки и техники» не
появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что
известный профессор IV университета изобрел луч, невероятно повышающий жизнедеятельность
низших организмов, и что луч этот нуждается в проверке. Фамилия, конечно, была
переврана и напечатано: «Певсиков».
Иванов
принес газету и показал Персикову заметку.
– «Певсиков», –
проворчал Персиков, возясь с камерой в кабинете, – откуда эти свистуны все
знают?
Увы,
перевранная фамилия не спасла профессора от событий, и они начались на другой
же день, сразу нарушив всю жизнь Персикова.
Панкрат,
предварительно постучавшись, явился в кабинет и вручил Персикову великолепнейшую
атласную визитную карточку.
– Он
тамотко, – робко прибавил Панкрат.
На
карточке было напечатано изящным шрифтом:
АЛЬФРЕД АРКАДЬЕВИЧ
БРОНСКИЙ[4]
Сотрудник московских журналов –
«Красный Огонек», «Красный Перец»,
«Красный Журнал», «Красный Прожектор»
и газеты «Красная Вечерняя Москва»[5].
– Гони
его к чертовой матери, – монотонно сказал Персиков и смахнул карточку под
стол.
Панкрат
повернулся, вышел и через пять минут вернулся со страдальческим лицом и со
вторым экземпляром той же карточки.
– Ты
что же, смеешься? – проскрипел Персиков и стал страшен.
– Из
гепею, они говорять, – бледнея, ответил Панкрат.
Персиков
ухватился одной рукой за карточку, чуть не перервал ее пополам, а другой
швырнул пинцет на стол. На карточке было приписано кудрявым почерком: «Очень
прошу и извиняюсь, принять меня, многоуважаемый профессор, на три минуты по
общественному делу печати и сотрудник сатирического журнала „Красный
Ворон", издания ГПУ».
– Позови-ка
его сюда, – сказал Персиков и задохнулся.
Из-за
спины Панкрата тотчас вынырнул молодой человек с гладко выбритым маслянистым
лицом. Поражали вечно поднятые, словно у китайца, брови и под ними ни секунды
не глядящие в глаза собеседнику агатовые глазки. Одет был молодой человек
совершенно безукоризненно и модно. В узкий и длинный до колен пиджак,
широчайшие штаны колоколом и неестественной ширины лакированные ботинки с
носами, похожими на копыта. В руках молодой человек держал трость, шляпу с
острым верхом и блокнот.
– Что
вам надо? – спросил Персиков таким голосом, что Панкрат мгновенно ушел за
дверь. – Ведь вам же сказали, что я занят?
Вместо
ответа молодой человек поклонился профессору два раза на левый бок и на правый,
а затем его глазки колесом прошлись по всему кабинету, и тотчас молодой человек
поставил в блокноте знак.
– Я
занят, – сказал профессор, с отвращением глядя в глазки гостя, но никакого
эффекта не добился, так как глазки были неуловимы.
– Прошу
тысячу раз извинения, глубокоуважаемый профессор, – заговорил молодой человек
тонким голосом, – что я врываюсь к вам и отнимаю ваше драгоценное время,
но известие о вашем мировом открытии, прогремевшее по всему миру, заставляет
наш журнал просить у вас каких-либо объяснений.
– Какие
такие объяснения по всему миру? – завыл Персиков визгливо и
пожелтев. – Я не обязан вам давать объяснения и ничего такого... Я
занят... страшно занят.
– Над
чем же вы работаете? – сладко спросил молодой человек и поставил второй
знак в блокноте.
– Да
я... вы что? Хотите напечатать что-то?
– Да, –
ответил молодой человек и вдруг застрочил в блокноте.
– Во-первых,
я не намерен ничего опубликовывать, пока я не кончу работы... тем более в этих
ваших газетах... Во-вторых, откуда вы все это знаете?.. – И Персиков вдруг
почувствовал, что теряется.
– Верно
ли известие, что вы изобрели луч новой жизни?
– Какой
такой новой жизни? – остервенился профессор. – Что вы мелете чепуху!
Луч, над которым я работаю, еще далеко не исследован, и вообще ничего еще не
известно! Возможно, что он повышает жизнедеятельность протоплазмы...
– Во
сколько раз? – торопливо спросил молодой человек.
Персиков
окончательно потерялся... «Ну тип. Ведь это черт знает что такое!»
– Что
за обывательские вопросы?.. Предположим, я скажу, ну, в тысячу раз!..
В
глазках молодого человека мелькнула хищная радость.
– Получаются
гигантские организмы?
– Да
ничего подобного! Ну, правда, организмы, полученные мною, больше обыкновенных...
Нy, имеют некоторые новые свойства... Но ведь тут же главное не величина, а
невероятная скорость размножения, – сказал на свое горе Персиков и тут же
ужаснулся. Молодой человек исписал целую страницу, перелистнул ее и застрочил
дальше.
– Вы
же не пишите! – уже сдаваясь и чувствуя, что он в руках молодого человека,
в отчаянии просипел Персиков. – Что вы такое пишете?
– Правда
ли, что в течение двух суток из икры можно получить два миллиона головастиков?
– Из
какого количества икры? – вновь взбеленяясь, закричал Персиков. – Вы
видели когда-нибудь икринку... ну, скажем, – квакши?
– Из
полуфунта? – не смущаясь, спросил молодой человек.
Персиков
побагровел.
– Кто
же так меряет? Тьфу! Что вы такое говорите? Ну, конечно, если взять полфунта лягушачьей
икры... тогда, пожалуй... черт, ну, около этого количества, а может быть, и
гораздо больше!
Бриллианты
загорелись в глазах молодого человека, и он в один взмах исчеркал еще одну
страницу.
– Правда
ли, что это вызовет мировой переворот в животноводстве?
– Что
это за газетный вопрос, – завыл Персиков, – и вообще, я не даю вам
разрешения писать чепуху. Я вижу по вашему лицу, что вы пишете какую-то
мерзость!
– Вашу
фотографическую карточку, профессор, убедительнейше прошу, – молвил молодой
человек и захлопнул блокнот.
– Что?
Мою карточку? Это в ваши журнальчики? Вместе с этой чертовщиной, которую вы там
пишете. Нет, нет, нет... И я занят... попрошу вас!..
– Хотя
бы старую. И мы вам ее вернем моментально.
– Панкрат! –
закричал профессор в бешенстве.
– Честь
имею кланяться, – сказал молодой человек и пропал.
Вместо
Панкрата послышалось за дверью странное мерное скрипенье машины, кованое постукиванье
в пол, и в кабинете появился необычайной толщины человек, одетый в блузу и штаны,
сшитые из одеяльного драпа. Левая его, механическая, нога щелкала и громыхала,
а в руках он держал портфель. Его бритое круглое лицо, налитое желтоватым
студнем, являло приветливую улыбку. Он по-военному поклонился профессору и
выпрямился, отчего его нога пружинно щелкнула. Персиков онемел.
– Господин
профессор, – начал незнакомец приятным сиповатым голосом, – простите
простого смертного, нарушившего ваше уединение.
– Вы
репортер? – спросил Персиков. – Панкрат!!
– Никак
нет, господин профессор, – ответил толстяк, – позвольте представиться
– капитан дальнего плавания и сотрудник газеты «Вестник промышленности» при
Совете Народных Комиссаров.
– Панкрат!! –
истерически закричал Персиков, и тотчас в углу выкинул красный сигнал и мягко
прозвенел телефон. – Панкрат! – повторил профессор. – Я
слушаю...
– Ферцайен
зи битте, херр профессор, – захрипел телефон по-немецки, – дас их
штёре. Их бин митарбейтер дес «Берлинер Тагеблатс»[6]...
– Панкрат! –
закричал в трубку профессор. – Бин моменталь зер бешефтигт унд кан зи десхальб
етцт нихт емпфанген[7]!..
Панкрат!!
А на
парадном ходе института в это время начались звонки.
___________
– Кошмарное
убийство на Бронной улице!! – завывали неестественные сиплые голоса, вертясь
в гуще огней между колесами и вспышками фонарей на нагретой июньской
мостовой. – Кошмарное появление болезни кур у вдовы попадьи Дроздовой с ее
портретом!.. Кошмарное открытие луча жизни профессора Персикова!!
Персиков
мотнулся так, что чуть не попал под автомобиль на Моховой, и яростно ухватился
за газету.
– Три
копейки, гражданин! – закричал мальчишка и, вжимаясь в толпу на тротуаре,
вновь завыл: – «Красная вечерняя газета», открытие икс-луча!!
Ошеломленный
Персиков развернул газету и прижался к фонарному столбу. На второй странице в
левом углу в смазанной рамке глянул на него лысый, с безумными и незрячими глазами,
с повисшею нижнею челюстью человек, плод художественного творчества Альфреда
Вронского. «В. И. Персиков, открывший загадочный красный луч», – гласила
подпись под рисунком. Ниже, под заголовком «Мировая загадка», начиналась статья
словами:
«Садитесь, –
приветливо сказал нам маститый ученый Персиков...»
Под
статьей красовалась подпись: «Альфред Бронский (Алонзо)».
Зеленоватый
свет взлетел над крышей университета, на небе выскочили огненные слова:
«Говорящая газета», – и тотчас толпа запрудила Моховую.
«Садитесь!!! –
завыл вдруг в рупоре на крыше неприятнейший тонкий голос, совершенно похожий на
голос увеличенного в тысячу раз Альфреда Бронского, – приветливо сказал
нам маститый ученый Персиков! – Я давно хотел познакомить московский
пролетариат с результатами моего открытия...»
Тихое
механическое скрипение послышалось за спиною Персикова, и кто-то потянул его за
рукав. Обернувшись, он увидал желтое круглое лицо владельца механической ноги.
Глаза у того были увлажнены слезами и губы вздрагивали.
– Меня,
господин профессор, вы не пожелали познакомить с результатами вашего изумительного
открытия, – сказал он печально и глубоко вздохнул. – Пропали мои
полтора червячка.
Он
тоскливо глядел на крышу университета, где в черной пасти бесновался невидимый
Альфред. Персикову почему-то стало жаль толстяка.
– Я, –
пробормотал он, с ненавистью ловя слова с неба, – никакого «садитесь» ему
не говорил! Это просто наглец необыкновенного свойства! Вы меня простите,
пожалуйста, но, право же, когда работаешь и врываются... Я не про вас, конечно,
говорю...
– Может
быть, вы мне, господин профессор, хотя описание вашей камеры дадите? – заискивающе
и скорбно говорил механический человек. – Ведь вам теперь все равно...
– Из
полуфунта икры в течение трех дней вылупляется такое количество головастиков,
что их нет никакой возможности сосчитать, – ревел невидимка в рупоре.
– Ту-ту, –
глухо кричали автомобили на Моховой.
– Го-го-го...
Ишь ты, го-го-го, – шуршала толпа, задирая головы.
– Каков
мерзавец? А? – дрожа от негодования, зашипел Персиков механическому человеку. –
Как вам это нравится? Да я жаловаться на него буду!
– Возмутительно! –
согласился толстяк.
Ослепительнейший
фиолетовый луч ударил в глаза профессора, и все кругом вспыхнуло – фонарный
столб, кусок торцовой мостовой, желтая стена, любопытные лица.
– Это
вас, господин профессор, – восхищенно шепнул толстяк и повис на рукаве
профессора, как гиря. В воздухе что-то застрекотало.
– А
ну их всех к черту! – тоскливо вскричал Персиков, выдираясь с гирей из
толпы. – Эй, таксомотор. На Пречистенку!
Облупленная
старенькая машина, конструкции 24-го года, заклокотала у тротуара, и профессор
полез в ландо, стараясь отцепиться от толстяка.
– Вы
мне мешаете, – шипел он и закрывался кулаками от фиолетового света.
– Читали?!
Чего оруть?.. Профессора Персикова с детишками зарезали на Малой Бронной!.. –
кричали кругом в толпе.
– Никаких
у меня детишек нету, сукины дети, – заорал Персиков и вдруг попал в фокус
черного аппарата, застрелившего его в профиль с открытым ртом и яростными
глазами.
– Крх...
ту... крх... ту, – закричал таксомотор и врезался в гущу.
Толстяк
уже сидел в ландо и грел бок профессору.
|