ГЛАВА X. «ХОЖДЕНИЕ С
ФЛАГОМ»
Я не
хочу, чтобы рабочий был
принесен
в жертву плодам своего труда.
Я не
хочу, чтобы рабочий был принесен в
жертву
моим удобствам и моему тщеславию
или же
удобствам и тщеславию всего
класса,
состоящего из таких, как я.
Пусть
ситец будет хуже, а люди будут
лучше. У
ткача нельзя отнимать
сознания,
что главное – это он, а не
его
работа.
Эмерсон[18]
«Ходить
с флагом» – означает слоняться всю ночь по улицам. И вот, подняв воображаемый
флаг, я вышел из дому, чтобы повидать все, что удастся. Ночью можно встретить
бездомных обоего пола повсюду в этом громадном городе, но сегодня я решил
отправиться на Западную сторону, в район Лестерской площади, побродить между
набережной Темзы и Гайд-парком.
Когда в
театрах окончились спектакли, дождь лил как из ведра. Из театральных подъездов
высыпала нарядная публика и кинулась искать извозчиков. Улицы были запружены
экипажами, но почти все они были уже заняты. И тут я увидел, как бедняки – не
только мальчуганы, но и взрослые мужчины – прилагают отчаянные и даже
рискованные усилия, стараясь раздобыть экипаж для богатых господ, чтобы
заработать малую толику себе на ночлег. Именно «рискованные» – я обдуманно
употребляю это выражение, – ибо эти люди рисковали промокнуть до нитки,
лишь бы заработать себе на койку, и большинство из них, как я успел заметить,
вымокнуть вымокли, а ничего не заработали. Бродить ночь напролет в мокрой
одежде, под холодным дождем, когда вы до крайности истощены и во рту у вас не
было ни кусочка мяса вот уже неделю, а то и месяц, – пожалуй, одно из
тягчайших испытаний, какие могут выпасть на долю человека. Однажды – дело было
в Клондайке – я, сытый и хорошо одетый, проехал целый день на нартах в
шестидесятиградусный мороз. Это было тоже невесело, но сущий пустяк по
сравнению с тем, что испытывают голодные, плохо одетые и вдобавок промокшие до
костей люди, которые вынуждены «ходить с флагом» всю долгую ночь напролет.
После
того как театральная публика разошлась, улицы затихли, опустели. Только
вездесущий полисмен, возникая то тут, то там, шарил своим фонарем в подъездах и
темных закоулках, да жались к стенам зданий, ища укрытия от дождя и ветра,
бездомные мужчины, женщины и дети. На Пикадилли, впрочем, было не так пустынно.
Панель оживляли нарядно одетые женщины, прогуливавшиеся в единственном числе, и
здесь, не в пример другим улицам, обнаруживалась кипучая деятельность,
связанная с поисками кавалера. К трем часам ночи, однако, исчезли и эти
женщины, и тогда стало совсем тихо.
В
половине второго ливень начал утихать и перешел в мелкий обложной дождь.
Бездомные оторвались от стен и разбрелись кто куда, чтобы размять ноги и хоть
немного согреться.
Еще с
вечера я заметил на Пикадилли, неподалеку от Лестерской площади, старуху лет
под шестьдесят. Казалось, у нее не хватало уже ни физических сил, ни
сообразительности, чтобы спрятаться от дождя или просто сдвинуться с места; она
словно впала в транс, грезя, возможно, о тех далеких днях, когда была молода и
в жилах ее текла горячая кровь. Но старуху не оставляли в покое, – каждый
полисмен считал своим долгом гнать ее прочь. Протащившись несколько шагов, она
оказывалась лицом к лицу с новым полисменом, который, в свою очередь, гнал ее
дальше. К трем часам ночи она успела доплестись до Сент-Джеймс-стрит, а когда
башенные часы пробили четыре, я увидел, что старуха крепко спит, привалившись к
чугунной ограде Грин-парка. В это время снова хлынул ливень, и она, конечно,
промокла до костей.
«Вообрази, –
сказал я самому себе в час ночи, – что ты бедный молодой человек,
очутившийся в Лондоне без гроша в кармане, и с утра тебе нужно идти искать
работу. А для того чтобы хватило сил на поиски и, может, даже на труд, если
тебе повезет, необходимо хоть немного поспать».
И вот я
присаживаюсь на каменных ступенях какого-то здания. Через пять минут замечаю,
что на меня уставился полисмен, но так как глаза мои широко раскрыты, полисмен
с ворчанием удаляется. Минут через десять я склоняю голову на колени, пытаясь
вздремнуть. И сразу же слышу грубый окрик полисмена:
– Эй
ты, проваливай отсюда!
Я встаю,
плетусь куда-то. Но стоит мне где-нибудь присесть, как предо мной немедленно вырастает
полисмен и гонит меня дальше.
Окончательно
отказавшись от надежды поспать, я пустился бродить по улицам в сопровождении молодого
лондонца, который приехал из британских колоний и мечтал вернуться туда. Я
заметил теряющуюся во мраке сводчатую нишу какого-то здания. Ее прикрывала
невысокая железная решетка.
– Давай
перелезем через решетку, – предложил я, – и выспимся как следует.
– Что? –
Мой спутник испуганно отшатнулся от меня. – Хочешь угодить в тюрьму на три
месяца?! Черта с два!
Под утро
я проходил мимо Гайд-парка. Вместе со мной шагал на этот раз изможденный подросток
лет пятнадцати; у него были глубоко запавшие глаза и совершенно больной вид.
– Хочешь,
перемахнем за ограду, спрячемся в кустах и там поспим? – сказал я. –
Полисмены нас не найдут.
– Как
же! – возразил он. – А сторожа? Схватят и упекут на шесть месяцев.
Увы,
времена меняются. В детстве я не раз читал про бездомных мальчишек, ночующих
под лестницами. Это стало литературной традицией. Как стандартная ситуация
ночевки под лестницами, несомненно, сохранятся в книгах еще лет сто, но в жизни
это уже вывелось. Существуют бездомные мальчишки, существуют и подъезды, но былого
счастливого сочетания уже не встречается. В подъездах пусто, – мальчишки
не спят, а слоняются всю ночь по улицам.
– Я
спрятался под арками во время дождя, – угрюмо сказал мне другой паренек
(«под арками» – значит под береговыми устоями темзенских мостов), – но
полисмен прогнал меня. Я побродил вокруг и вернулся, а он тут как тут.
«Эй, – кричит, – опять здесь околачиваешься?» Пришлось убраться. Но
все-таки я сказал ему: «Испугался, что я украду ваш сволочной мост?»
Среди
лондонских бездомных Грин-парк славится тем, что его ворота открываются раньше,
чем ворота других парков, и в четверть пятого утра я вошел в Грин-парк в
компании бродяг. Снова припустил дождь, но люди так устали и намучились за
ночь, что бросились на скамьи и тут же заснули. Другие в полном изнеможении
растянулись прямо на мокрой траве и заснули под проливным дождем.
А теперь
я хочу подвергнуть критике властей предержащих. Конечно, сила у них – они могут
приказывать что им заблагорассудится, я же лишь беру на себя смелость
критиковать абсурдность их приказаний. Они заставляют бездомных ночи напролет
бродить по городу. Они гонят их из подъездов и подворотен и не пускают в парки.
Цель, которую они преследуют, очевидна: не дать людям спать! Ладно. Власти
могут лишить бездомных сна и даже еще чего-нибудь, – на то они и власти.
Но почему же тогда, почему в пять часов утра открывают они ворота парков и
пускают туда бедняков? Если уж решили лишить людей сна, зачем давать им спать
после пяти утра? А если не собирались лишать их сна, так что стоило пустить их
сюда пораньше, с вечера?
По этому
поводу могу добавить, что я проходил через Грин-парк в тот же день после
полудня и насчитал множество оборванцев, храпевших на траве. Было воскресенье,
солнце то выглядывало из-за облаков, то снова пряталось, и тысячи нарядных
обитателей Западной стороны с женами и детьми прогуливались по парку. Вероятно,
смотреть на грязных, оборванных бродяг, валявшихся на траве, было им не
особенно приятно, а сами бродяги, я уверен, предпочли бы иметь возможность
выспаться еще ночью.
Итак,
благородные, изнеженные господа, если вам случится посетить город Лондон и
увидеть в парке людей, дремлющих на скамьях и на траве, не спешите делать
заключение, что это лодыри, предпочитающие спать, а не работать. Знайте, что по
вине властей предержащих они вынуждены были слоняться всю ночь по улицам и что
другого места для отдыха днем у них нет.
|