Увеличить |
Эту
необычайную, но правдивую историю, рассказанную АЛЛАНОМ КВОТЕРМЕЙНОМ, он с
чувством глубокой симпатии посвящает всем прочитавшим ее мальчикам большим и
маленьким.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Теперь,
когда эта книга напечатана и скоро разойдется по свету, я ясно вижу ее недостатки
как по стилю, так и по содержанию. Касаясь последнего, я только могу сказать,
что она не претендует быть исчерпывающим отчетом обо всем, что мы видели и
сделали. Мне очень хотелось бы подробнее остановиться на многом, связанном с
нашим путешествием в Страну Кукуанов, о чем я лишь мельком упоминаю, как
например: рассказать о собранных мною легендах, о кольчугах, которые спасли пас
от смерти в великой битве при Луу, а также о Молчаливых, или Колоссах, у входа в
сталактитовую пещеру. Если бы я дал волю своим желаниям, я бы рассказал
подробнее о различиях, существующих между зулусским и кукуанским диалектами,
над которыми можно серьезно призадуматься, и посвятил бы несколько страниц
флоре и фауне этой удивительной страны. Есть еще одна чрезвычайно интересная
тема, которая была мало затронута в книге. Я имею в виду великолепную
организацию военных сил этой страны, которая, по моему мнению, значительно
превосходит систему, установленную королем Чакой в Стране Зулусов. Она
обеспечивает более быструю мобилизацию войск и не вызывает необходимости
применять пагубную систему насильственного безбрачия. И, наконец я лишь
вскользь упомянул о семейных обычаях кукуанов, многие из которых чрезвычайно
любопытны, а также об их искусстве плавки и сварки металлов. Это искусство они
довели до совершенства, прекрасным примером которого служат их толлы – тяжелые
металлические ножи, к которым с удивительным искусством приварены лезвия из великолепной
стали.
Посоветовавшись
с сэром Генри Куртисом и капитаном Гудом, я решил рассказать простым,
безыскусственным языком только наши приключения, а обо всем прочем поговорить
как-нибудь в другой раз, если, конечно, это явится желательным. Я с величайшим
удовольствием поделюсь сведениями, которыми располагаю, со всеми, кто этим
заинтересуется.
Теперь
осталось лишь попросить читателя извинить меня за мой неотесанный стиль. В свое
оправдание могу лишь сказать, что я больше привык обращаться с ружьем, чем с пером,
и потому не могу претендовать на великолепные литературные взлеты и пышность
стиля, встречающиеся в романах, которые я иногда люблю почитывать.
Вероятно,
эти взлеты и пышность стиля желательны, но, к сожалению, я совсем не умею ими
пользоваться.
На мой
взгляд, книги, написанные простым и доходчивым языком, производят самое сильное
впечатление и их легче понять. Впрочем, мне не совсем удобно высказывать свое
мнение по этому поводу. «Острое копье, – гласит кукуанская
пословица, – не нужно точить». На этом основании я осмеливаюсь надеяться,
что правдивый рассказ, каким бы странным он ни был, не нужно приукрашивать
высокопарными словами.
Аллан
Квотермейн
ГЛАВА I. Я ВСТРЕЧАЮСЬ С
СЭРОМ ГЕНРИ КУРТИСОМ
Может
показаться странным, что, дожив до пятидесяти пяти лет, я впервые берусь за
перо. Не знаю, что получится из моего рассказа и хватит ли вообще у меня
терпения довести его до конца.
Оглядываясь
на прожитую жизнь, я удивляюсь, как много я успел сделать и как много мне
пришлось пережить. Наверно, и жизнь мне кажется такой длинной оттого, что
слишком рано я был предоставлен самому себе. В том возрасте, когда мальчики еще
учатся в школе, я уже вынужден был работать, торгуя всякой мелочью в старой
колонии. Чем только я не занимался с тех пор! Мне пришлось и торговать, и
охотиться, и работать в копях, и даже воевать. И только восемь месяцев назад я
стал богатым человеком. Теперь я обладаю огромным состоянием – я еще сам не
знаю, насколько оно велико, – но не думаю, что ради этого я согласился бы
вновь пережить последние пятнадцать или шестнадцать месяцев, даже если бы
заранее знал, что все закончится благополучно и я так разбогатею. Я скромный
человек, не люблю крови и насилия, и, откровенно говоря, мне изрядно надоели
приключения. Не знаю, зачем я собираюсь писать эту книгу: это ведь совсем не по
моей части. Да и образованным человеком я себя не считаю, хоть и очень люблю читать
Ветхий завет и легенды Инголдзби.
Все же
попробую изложить причины, побудившие меня написать эту книгу.
Во-первых,
меня просили об этом сэр Генри Куртис и капитан Гуд.
Во-вторых,
я сейчас нахожусь у себя в Дурбане, и делать мне все равно нечего, так как боль
в левой ноге снова приковала меня к постели. Я страдаю от этих болей с тех
самых нор, как в меня вцепился этот проклятый лев; сейчас боли усилились, и я
хромаю больше, чем обычно. Вероятно, в львиных зубах есть какой-то яд, иначе
почему же совсем зажившие раны снова открываются, причем – заметьте! –
ежегодно и в то же самое время.
На своем
веку я застрелил шестьдесят пять львов, оставшись живым и невредимым, и не
обидно ли, что какой-то шестьдесят шестой изжевал мою ногу, как кусок табака!
Это нарушает естественный ход вещей, а я, помимо всех прочих соображений, люблю
порядок, и мне это очень не нравится.
Кроме
того, я хочу, чтобы мой сын Гарри, который сейчас работает в лондонской
больнице, готовясь стать врачом, читая этот рассказ, отвлекся хотя бы на
некоторое время от своих сумасбродств. Работа в больнице, вероятно, иногда
надоедает и начинает казаться довольно скучной – ведь можно пресытиться даже
вскрытием трупов. Во всяком случае, рассказ мой Гарри скучным не покажется и
хоть на денек-другой внесет немного разнообразия в его жизнь, тем более что я
собираюсь рассказать самую удивительную историю, которая когда-либо случалась с
человеком. Это может показаться странным, так как в ней нет ни одной женщины,
за исключением Фулаты. Впрочем, нет! Есть еще Гагула, хотя я не знаю, была она
женщина или дьявол. Но нужно сказать, что ей было по крайней мере сто лет, и поэтому
как женщина особого интереса она не представляла, так что в счет идти не может.
Во всяком случае, могу с уверенностью сказать, что во всей этой истории нет ни
одной юбки.
Но не
пора ли мне впрягаться в ярмо? Почва тут трудная, и мне кажется, будто я увяз в
трясине по самую ось. Однако волы справятся с этим без особого труда. Сильная
упряжка всегда в конце концов вытянет, со слабыми же волами, конечно, ничего не
поделаешь. Итак, начинаю!
«Я,
Аллан Квотермейн из Дурбана, в Натале джентльмен, приношу присягу и заявляю…» –
так начал я свои показания на суде относительно печальной кончины Хивы и
Вептфогсля, но, пожалуй, для книги это не совсем подходящее начало. И вообще,
могу ли я назвать себя джентльменом? Что такое джентльмен? Мне это не совсем
ясно. В своей жизни я имел дело не с одним ниггером. Нет, я зачеркну это слово,
оно мне совсем не по душе! Я знал туземцев, которые были джентльменами, с чем
ты согласишься, Гарри, мой мальчик, прежде чем прочтешь эту книгу до конца.
Знавал я также очень скверных и подлых белых, которые, однако, джентльменами не
были, хоть денег у них было очень много. Во всяком случае, я родился
джентльменом, хоть и был в течение всей жизни всего-навсего бедным
странствующим торговцем и охотником. Остался ли я джентльменом, не знаю –
судите об этом сами. Богу известно, что я старался им остаться!
На своем
веку мне пришлось убить много людей, однако я никогда не запятнал свои руки
невинной кровью и убивал, только защищаясь.
Всевышний
даровал нам жизнь, и я полагаю, что он имел в виду, что мы будем ее защищать;
по крайней мере, я всегда действовал на основании этого убеждения. И я надеюсь,
что, когда пробьет мой смертный час, это мне простится. Увы! В мире много
жестокости и безнравственности! И вот такому скромному человеку, как я,
пришлось принимать участие во многих кровавых делах. Не знаю, правильно ли я
сужу об этом, но я никогда не воровал, хоть однажды обманом выманил у одного
кафра стадо скота. И несмотря на то что он тоже подложил мне свинью, я до сих
пор чувствую угрызения совести.
Итак, с
тех пор как я впервые встретил сэра Генри Куртиса и капитана Гуда, прошло
примерно восемнадцать месяцев. Произошло же это следующим образом. Во время
охоты на слонов за Бамангвато мне с самого начала не повезло, и в довершение
всего я схватил сильную лихорадку. Немного окрепнув, я добрался до Алмазных
россыпей, продал всю слоновую кость вместе с фургоном и волами, рассчитался с
охотниками и сел в почтовую карету, направляющуюся в Кап. В Кейптауне я прожил
неделю в гостинице, где, кстати сказать, меня здорово обсчитали, и осмотрел все
его достопримечательности. Видел я и ботанические сады, которые, по моему
мнению, приносят стране огромную пользу, и здание парламента, который, полагаю,
никакой пользы не приносит. В Наталь я решил вернуться на пароходе «Данкелд».
Он в это время стоял в доке в ожидании «Эдинбург Кастла», который должен был
прибыть из Англии. Я оплатил проезд, сел на пароход, и в тот же день пассажиры,
направляющиеся в Наталь, пересели с «Эдинбург Кастла» на «Данкелд». Мы снялись
с якоря и вышли в море.
Среди
новых пассажиров на борту нашего парохода два человека сразу же привлекли мое
внимание. Один из них был джентльмен лет тридцати. Я никогда не встречал
человека такого богатырского сложения. У него были соломенного цвета волосы,
густая борода, правильные черты лица и большие, глубоко сидящие серые глаза. В
своей жизни я не видел более красивого человека, и он чем-то напоминал мне
древнего датчанина. Это, конечно, не значит, что я много знаю о древних
датчанах; я знал только одного современного датчанина, который, кстати сказать,
выставил меня на десять фунтов. Я вспомнил, что однажды где-то видел картину,
изображающую несколько таких господ, которые, мне кажется, очень похожи на
белых зулусов. У них в руках были кубки из рога, и длинные волосы ниспадали им
на спину. Глядя на этого человека, стоявшего у трапа, я подумал, что если бы он
немного отрастил себе волосы, надел стальную кольчугу на свою могучую грудь,
взял бы боевой топор и кубок из рога, то вполне смог бы позировать для этой
картины. И, между прочим, странная вещь (как сказывается происхождение!): позже
я узнал, что в жилах сэра Генри Куртиса – так звали этого высокого джентльмена –
текла датская кровь. Он очень напоминал мне еще кого-то, но кого – я не мог
вспомнить.
Другой
человек, который стоял, разговаривая с сэром Генри, был совсем другого типа. Я
сейчас же подумал, что он морской офицер. Не знаю почему, но морского офицера
сразу видно. Мне приходилось с ними ездить на охоту, и должен сказать, что они
всегда оказывались необыкновенно храбрыми и симпатичными людьми, каких редко
можно встретить. Одно в них плохо: уж очень они любят ругаться.
Несколько
раньше я задал вопрос: что такое джентльмен? Теперь я на него отвечу: это офицер
Британского Королевского флота, хотя, конечно, и среди них иногда встречаются
исключения. Я думаю, что широкие морские просторы и свежие ветры, несущие
дыхание господа бога, омывают их сердца и выдувают скверну из сознания, делая
их настоящими людьми. Но вернемся к рассказу. Я опять оказался прав.
Действительно, этот человек был морским офицером.
Безупречно
прослужив во флоте ее величества семнадцать лет, неожиданно и вопреки его
желанию он был зачислен в резерв с чином капитана. Вот что ожидает людей,
которые служат королеве. В полном расцвете сил и способностей, когда они
приобретают большой опыт и знания, их выбрасывают в холодный, неприветливый мир
без средств к существованию. Возможно, что они примиряются с этим; что же
касается меня, я все же предпочитаю зарабатывать на хлеб охотой. Денег у тебя
будет так же мало, но пинков ты получишь меньше! Его фамилия – я нашел ее в
списке пассажиров – была Гуд, капитан Джон Гуд. Это был коренастый человек лет
тридцати, среднего роста, темноволосый, плотный, довольно оригинальный с виду.
Он был чрезвычайно опрятно одет, тщательно выбрит и всегда носил в правом глазу
монокль. Казалось, что этот монокль врос ему в глаз, так как носил он его без
шнура и вынимал, только чтобы протереть. По простоте души я думал, что он и
спит с ним, но потом узнал, что ошибался. Когда он ложился спать, то клал
монокль в карман брюк вместе с вставными зубами, которых у него было два
прекрасных комплекта, что часто заставляло меня нарушать десятую заповедь», так
как своими я похвастаться не могу. Но я забегаю вперед.
Вскоре
после того, как мы снялись с якоря, наступил вечер, и погода неожиданно испортилась.
Пронизывающий ветер подул с суши, спустился густой туман с изморосью, и все
пассажиры вынуждены были покинуть палубу. Наше плоскодонное судно было
недостаточно нагружено, и потому его сильно качало – иногда казалось, что мы
вот-вот перевернемся. Но, к счастью, этого не случилось. Находиться на палубе
было невозможно, и я стоял около машинного отделения, где было очень тепло, и
развлекался тем, что смотрел на кренометр. Стрелка его медленно раскачивалась
взад и вперед, отмечая угол наклона парохода при каждом крене.
– Ну
и кренометр! Он же не выверен! – послышался рядом со мной чей-то раздраженный
голос.
Оглянувшись,
я увидел того морского офицера, на которого уже раньше обратил внимание.
– Разве?
Почему вы так думаете?
– Думаю?
Тут и думать нечего! Как же, – продолжал он, когда наш пароход снова восстановил
равновесие после очередного крена, – если бы судно действительно
накренилось до того градуса, который показывает эта штука, – тут он указал
на кренометр, – мы бы перевернулись. Но что еще можно ожидать от капитанов
торгового флота! Они чертовски небрежны.
Как раз
в этот момент прозвучал обеденный гонг, чему я очень обрадовался, потому что
если офицер Британского флота начинает ругать капитанов торгового флота, то
слушать его невыносимо. Хуже этого только одно – слушать, как капитан торгового
флота выражает свое откровенное мнение об офицерах Британского флота.
Мы с
капитаном Гудом спустились в кают-компанию и там застали сэра Генри Куртиса уже
за столом. Капитан Гуд сел с ним рядом, я же занял место напротив. Мы с
капитаном разговорились об охоте. Он задавал мне много вопросов, и я старался
давать наиболее исчерпывающие ответы. Вскоре разговор перешел на слонов.
– Ну,
сэр, – сказал кто-то из сидевших недалеко от меня, – вам повезло:
если кто-нибудь может толком рассказать вам о слонах, то это только охотник
Квотермейн.
Сэр
Генри, который все время молча прислушивался к нашему разговору, при последних
словах заметно вздрогнул.
– Простите
меня, сэр, – тихо сказал он низким басом, именно таким, какой должен был
исходить из таких могучих легких, – простите меня, сэр, вы не Аллан
Квотермейн?
Я
ответил утвердительно. Сэр Генри больше ко мне не обращался, но я слышал, как
он тихо произнес про себя: «Какая удача!»
После
обеда, когда мы выходили из кают-компании, сэр Генри предложил мне зайти к нему
выкурить трубку. Я принял приглашение, и мы с капитаном Гудом пошли в его
каюту, которая выходила на палубу. Это была прекрасная просторная каюта,
когда-то состоявшая из двух. Когда кто-то из наших важных франтов совершал
поездку на «Данкелде» вдоль побережья, перегородку сняли, а на прежнее место
так и не поставили. В каюте был диван, перед которым стоял маленький стол. Сэр
Генри послал стюарда за бутылкой виски, мы втроем сели и закурили трубки.
– Мистер
Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри, когда стюард принес виски и зажег
лампу, – в позапрошлом году, примерно в это время, вы, кажется, были в
поселке, который называется Бамангвато, к северу от Траисвааля?
– Да,
был, – отвечал я, несколько удивленный, что этот незнакомый джентльмен так
хорошо осведомлен о моих странствиях, которые, как я полагал, особого интереса
представлять не могли.
– Вы
там торговали? – с живостью спросил меня Гуд.
– Да,
я взял туда фургон с товаром, остановился у поселка и пробыл там, пока все не
распродал.
Сэр
Генри сидел против меня в плетеном кресле, облокотившись на стол. Он смотрел
мне прямо в лицо своими проницательными серыми глазами, и казалось, что его
взгляд выражает какое-то странное волнение.
– Вы
случайно не встречали там человека по фамилии Невилль?
– Ну
как же, конечно встречал! Он распряг свою упряжку рядом с моим фургоном и
прожил там две недели, чтобы дать возможность отдохнуть волам, перед тем как
отправиться в глубь страны. Несколько месяцев назад я получил письмо от
какого-то стряпчего, который просил меня сообщить, не знаю ли я, что сталось с
Невиллем. Я сразу же написал ему все, что знал.
– Да, –
сказал сэр Генри, – он переслал мне ваше письмо. В нем вы сообщили, что
джентльмен, по фамилии Невилль, уехал из Бамангвато в начале мая в фургоне с
погонщиком, проводником и охотникомкафром, по имени Джим. Он говорил, что
намеревается добраться, если будет возможно, до Айнайти, конечного торгового
пункта Земли Матабеле. Там он предполагал продать свой фургон и отправиться
дальше пешком. Вы также сообщили, что он действительно продал свой фургон,
потому что шесть месяцев спустя вы видели его у какого-то португальского
торговца. Этот человек рассказал вам, что он купил его в Айнайти у белого,
имени которого он не помнит, и нужно полагать, что белый со слугой-туземцем
отправился в глубь страны на охоту.
– Совершенно
верно, – подтвердил я.
Наступило
молчание.
– Мистер
Квотермейн, – неожиданно сказал сэр Генри, – я думаю, что вы ничего
не знаете и не догадываетесь о том, каковы были причины, заставившие моего…
мистера Невилля предпринять путешествие на север?
– Кое-что
я об этом слышал, – ответил я и замолчал. Мне не хотелось говорить на эту
тему.
Сэр
Генри и Гуд переглянулись, и капитан многозначительно кивнул головой.
– Мистер
Квотермейн, – сказал сэр Генри, – я хочу рассказать вам одну историю
и попросить вашего совета, а возможно, и помощи. Мой поверенный передал мне
ваше письмо и сказал, что я могу вполне на вас положиться. По его словам, вас
хорошо знают в Натале, где вы пользуетесь всеобщим уважением. Кроме того, он
сказал, что вы принадлежите к людям, которые умеют хранить тайны.
Я
поклонился и отпил немного разбавленного виски, чтобы скрыть свое смущение, так
как я скромный человек. Сэр Генри продолжал:
– Мистер
Квотермейн, я должен сказать вам правду: мистер Невилль – мой брат.
– О! –
промолвил я вздрогнув.
Теперь
стало ясно, кого напоминал мне сэр Генри Куртис, когда я его впервые увидел.
Мистер Невилль был гораздо меньше ростом, с темной бородой, но глаза у него
были такие же проницательные и такого же самого серого оттенка, как и у сэра
Генри. В чертах лица также было некоторое сходство.
– Мистер
Невилль – мой младший и единственный брат, – продолжал сэр Генри, – и
мы впервые расстались с ним пять лет назад. До этого времени я не помню, чтобы
мы разлучались даже на месяц. Но около пяти лет назад нас постигло несчастье:
мы с братом поссорились не на жизнь, а на смерть (это иногда случается даже
между очень близкими людьми), и я поступил с ним несправедливо.
Тут
капитан Гуд, как бы в подтверждение этих слов, энергично закивал головой. В это
время наш пароход сильно накренился, и изображение капитана Гуда, отчаянно
кивающего головой, отразилось в зеркале, которое в этот момент оказалось над
моей головой.
– Как
вам, я полагаю, известно, – продолжал сэр Генри, – если человек
умирает, не оставив завещания, и не имеет иной собственности, кроме земельной,
называемой в Англии недвижимым имуществом, все переходит к его старшему сыну.
Случилось так, что как раз в это время, когда мы поссорились, умер наш отец, не
оставив завещания. В результате брат остался без гроша, не имея при этом
никакой профессии. Конечно, мой долг заключался в том, чтобы обеспечить его, но
в то время наши отношения настолько обострились, что, к моему стыду (тут он
глубоко вздохнул), я ничего для него не сделал. Не то чтобы я хотел
несправедливо поступить с ним, пет, – я ждал, чтобы он сделал первый шаг к
примирению, а он на это не пошел. Простите, что я утруждаю ваше внимание всеми
этими подробностями, но для вас все должно быть ясно. Правда, Гуд?
– Само
собой разумеется, – ответил капитан. – Я уверен, что мистер
Квотермейн никого в это дело не посвятит.
– Конечно, –
сказал я, – вы можете быть уверены.
Надо
сказать, что я очень горжусь тем, что умею хранить тайны.
– Итак, –
снова продолжал сэр Генри, – в это время у моего брата было на текущем
счету несколько сот фунтов стерлингов. Ничего мне не говоря, он взял эту
ничтожную сумму и под вымышленным именем Невилля отправился в Южную Африку с
безумной мечтой нажить себе состояние. Это стало известно мне уже позже. Прошло
около трех лет. Я не имел никаких сведений о брате, хотя писал ему несколько
раз. Конечно, письма до него не доходили. С течением времени я все более и
более о нем беспокоился. Я понял, мистер Квотермейн, что такое родная кровь.
– Это
верно, – промолвил я и подумал о своем Гарри.
– Я
отдал бы половину своего состояния, чтобы только узнать, что мой брат Джордж
жив и здоров и я его снова увижу!
– Но
на это надежды мало, Куртис, – отрывисто сказал капитан Гуд, взглянув на
сэра Генри.
– И
вот, мистер Квотермейн, чем дальше, тем больше я тревожился, жив ли мой брат, и
если он жив, то как вернуть его домой. Я принял все меры, чтобы его разыскать,
в результате чего получил ваше письмо. Полученные известия были утешительны,
поскольку они указывали, что до недавнего времени Джордж был жив, но дальнейших
сведений о нем до сих пор нет. Короче говоря, я решил приехать сюда и искать
его сам, а капитан Гуд любезно согласился меня сопровождать.
– Видите
ли, – сказал капитан, – мне все равно делать нечего. Лорды
Адмиралтейства выгнали меня из флота умирать с голоду на половинном окладе. А
теперь, сэр, вы, может быть, расскажете нам все, что знаете или слышали о
джентльмене по фамилии Невилль.
|