 Увеличить |
ГЛАВА XIII. НАПАДЕНИЕ
Без
малейшего признака поспешности и суеты все три колонны медленно продвигались
вперед. На расстоянии около пятисот ярдов от нас средняя – она же главная –
колонна остановилась в том месте, где начиналась та узкая полоса земли, которая
врезывалась в наш холм, имевший приблизительно форму подковы и боковые отроги
которого были обращены к Луу. Этот маневр был рассчитан на то, чтобы дать
возможность другим двум колоннам обойти холм и напасть на нас одновременно с
трех сторон.
– Эх,
если бы у нас был гетлинг! – со вздохом сожаления сказал Гуд, смотря на сомкнутые
фаланги воинов, стоявших внизу. – Через двадцать минут я очистил бы всю
равнину!
– Но
так как его нет, – ответил сэр Генри, – не стоит и вздыхать о нем. А
что, если вы, Квотермейн, попробуете в них выстрелить? Сможет ли ваша пуля
долететь до того рослого малого, который, как мне кажется, командует всем
отрядом? Однако полагаю, что у вас столько же шансов попасть в него, сколько и
промахнуться. Держу пари на целый соверен, который честно плачу, – если,
конечно, мы выпутаемся из этой истории, – что ваша пуля не долетит до него
по крайней мере на пять ярдов.
Это
задело меня за живое, и, зарядив «экспресс» разрывной пулей, я стал ждать, пока
моя мишень в сопровождении ординарца не отошла ярдов на десять от отряда, чтобы
получше рассмотреть наши позиции. Я лег и, положив «экспресс» на скалу,
прицелился. Принимая в соображение траекторию и то обстоятельство, что моя
винтовка била лишь на триста пятьдесят ярдов, я прицелился в горло, рассчитав,
что пуля должна попасть воину прямо в грудь. Он стоял совершенно спокойно и
попасть в него, казалось, было легко, но оттого ли, что подул вдруг ветер, или
от волнения, или оттого, что мишень была от меня далеко, расчеты мои не
оправдались.
Прицелившись,
как мне казалось, совершенно точно, я спустил курок, и, когда облако дыма
рассеялось, то, к своей величайшей досаде, я увидел, что мой воин стоит цел и
невредим, а ординарец, стоявший не менее чем в трех шагах левее, лежит на
земле, по-видимому убитый. Командир, в которого я целился, быстро повернулся и
в явном смятении бросился бежать к своему отряду.
– Браво,
Квотермейн! – закричал Гуд. – Вы его здорово напугали!
Это меня
ужасно разозлило, так как нет для меня ничего неприятнее, чем промахнуться в
присутствии свидетелей, и я по мере возможности стараюсь этого избегать. Когда
человек является знатоком лишь одного дела, он стремится поддерживать свой
авторитет своим мастерством. Эта неудача так меня взбесила, что я тут же
совершил весьма опрометчивый поступок. Поспешно прицелившись в бегущего
генерала, я послал ему вдогонку вторую пулю. На этот раз я не промахнулся –
бедняга высоко взмахнул руками и упал ничком, как подкошенный. Я же от этого
пришел в необузданный восторг, как самый настоящий зверь. Все это я привожу в
подтверждение того, как мало мы думаем о других, когда дело касается нашей
безопасности, тщеславия или репутации.
Наши
воины, видевшие мой подвиг, приветствовали его громкими, восторженными криками,
как новое доказательство чародейства белых людей и счастливое предзнаменование
нашего успеха. Отряд же, которым командовал только что убитый военачальник (впоследствии
мы узнали, что он действительно был командиром колонны), начал в беспорядке
отступать. Сэр Генри и Гуд тотчас же схватили винтовки и принялись стрелять;
особенно усерден в этом отношении был Гуд, посылавший из своего винчестера пулю
за пулей в сплошную массу отступающих воинов; я тоже пальнул в них раза два. В
результате, насколько мы могли судить, нам удалось вывести из строя человек
шесть – восемь, прежде чем они оказались на расстоянии, где наши выстрелы не
могли причинить им вреда.
Как
только мы прекратили стрельбу, откуда-то справа раздался угрожающий рев, тотчас
же подхваченный неприятелем с левой стороны, и обе неприятельские колонны одновременно
бросились на нас с обоих фронтов.
Услышав
этот зловещий рев, вся сплошная масса воинов, стоявшая перед нами, немного
раздалась и, распевая какую-то дикую песню, неторопливо побежала к пашей
возвышенности, а затем – по узкой зеленой полосе, зажатой между отрогами холма.
Мы трое (Игнози лишь время от времени помогал нам) встретили их частым ружейным
огнем, но нам удалось убить лишь нескольких человек. На нас шла могучая лавина
вооруженных людей, и стрелять в нее было все равно, что бросать мелкие камушки
навстречу огромной, надвигающейся волне.
А они,
размахивая и звеня копьями, с криком продвигались вперед и уже теснили наши
сторожевые охранения, расставленные у подножия холма. После этого наступление
несколько замедлилось, так как хотя мы еще не оказали им серьезного
сопротивления, но нападающим приходилось взбираться в гору, и они пошли
медленнее. Наша первая линия обороны была расположена примерно на полпути между
подножием холма и его вершиной, вторая линия находилась на пятьдесят ярдов
выше, а третья шла по самому краю плато.
А враги
подходили все ближе и ближе с громким воинственным кличем:
– Twala!
Twala! Chicle! Chiele! (Твала! Твала! Бей! Бей!)
А наши
воины отвечали:
– Ignosi!
Ignosi! Chiele! Chiele!
Теперь
неприятель был совсем близко. В воздухе взад и вперед засверкали толлы, и
противники с пронзительным, диким воплем бросились друг на друга.
Завязался
бой, и дерущиеся насмерть люди стали падать, как листья от осеннего ветра. Но
вскоре превосходящие силы противника взяли верх, и наша первая линия обороны
стала медленно отступать, пока не слилась со второй. Тут битва разгорелась с
повой силой, и вновь наши воины вынуждены были отступить выше, пока наконец
через двадцать минут после начала сражения не вступила в бой наша третья линия
обороны.
Но так
как к этому времени нападающие были уже крайне утомлены и, кроме того, потеряли
много людей убитыми и ранеными, то прорваться сквозь сплошную стену копий им
оказалось не под силу. В течение некоторого времени битва то разгоралась, то
затихала, обезумевшие от ярости полчища дикарей то продвигались вперед, то
подавались назад, и поэтому исход сражения был еще сомнителен. Сэр Генри следил
за этой отчаянной схваткой загоревшимися глазами и вдруг, не говоря ни слова,
бросился в самый разгар боя. Гуд последовал за ним. Что касается меня, я
предпочел остаться па своем месте.
Наши
воины увидели исполинскую фигуру сэра Генри среди сражающихся и с удвоенной
яростью бросились на врага с криком:
– Narzia!
Inkubu! Narzia Unkungunklovo! (С нами Слон!) Chiele! Chiele!
С этого
момента можно было не сомневаться в исходе боя. Шаг за шагом, отчаянно
сопротивляясь, воины Твалы начали отступать вниз по склону холма, пока наконец
в некотором замешательстве не соединились со своими резервами. В этот момент
явился гонец и сообщил, что атака отбита и с левого фланга. Я уже начал
поздравлять себя с тем, что хоть на некоторое время сражение прорвалось, как
вдруг, к нашему ужасу, мы увидели, что паши воины, сражавшиеся на правом
фланге, бегут к нам через плато и за ними гонится огромная толпа врагов,
которым, очевидно, удалось прорваться в этом месте.
Игнози,
стоявший возле меня, сразу понял создавшееся положение и немедленно отдал
приказ, по которому резервный полк Серых, находившийся вокруг нас, тотчас же
построился и приготовился к бою.
Игнози
вновь отдал приказ, который был подхвачен и передан военачальникам, и буквально
в следующее мгновение я, к своей величайшей досаде, сам но знаю как, оказался вовлеченным
в гущу бешеной атаки наших войск, бросившихся навстречу врагу. Оказавшись в
таком положении, мне ничего не оставалось делать, как бежать с ними, и я,
стараясь держаться как можно ближе к огромной фигуре Игнози, несся за ним так,
как будто очень хотел, чтобы меня убили. Минуты через две
– мне
казалось, что время летит невероятно быстро – мы врезались в толпу наших убегающих
от врага воинов, которые тут же построились позади нас. А затем – затем я не
знаю, что произошло. Я лишь помню ужасный, оглушительный шум сталкивающихся
щитов, внезапное появление огромного бандита, глаза которого, казалось, были
готовы выскочить из орбит, и устремленное на меня окровавленное копье. Я
уверен, что от одного вида этого зрелища большинство людей тут же упали бы без
сознания, но должен с гордостью признаться, что я не растерялся, сразу
сообразив, что если останусь на месте, то мне несдобровать. Поэтому, как только
я увидел, что это страшное видение готово на меня ринуться, я бросился к нему
прямо под ноги, и так ловко, что мой бандит не смог остановиться и со всего
разбега перепрыгнул через мое распростертое тело и грохнулся на землю. Прежде
чем он смог подняться, я вскочил на ноги и тут же свел с ним счеты, выстрелив в
него из револьвера.
Вскоре
после этого кто-то сбил меня с ног, и я упал без сознания.
Очнувшись,
я увидел склоненное над собой лицо Гуда, державшего в руке тыквенную бутыль с
водой, и заметил, что нахожусь у каменного холма, то есть на плато, у нашего
наблюдательного пункта.
– Как
вы себя чувствуете, старина? – спросил он меня с беспокойством.
Я встал
и, прежде чем ответить, отряхнулся.
– Ничего,
благодарю вас.
– Слава
богу! Когда я увидел, что вас сюда несут, у меня подкосились ноги: я подумал,
что с вами все кончено.
– На
этот раз обошлось благополучно, дружище.
Думаю,
что от удара у меня просто помутилось в голове. Но скажите, чем же все кончилось?
– Пока
что неприятель отбит со всех сторон. Потери огромные: мы потеряли целых две
тысячи убитыми и ранеными, они же, наверно, – не менее трех. Посмотрите-ка
на это зрелище! – И он указал на длинные ряды приближавшихся к нам людей.
Они шли
группами по четыре человека и держали нечто вроде носилок, сделанных из шкур, к
которым в каждом углу были прикреплены петли, чтобы их удобнее было нести.
Между прочим, таких носилок всегда очень много в каждом отряде кукуанской
армии. На этих шкурах, число которых казалось бесконечным, лежали раненые. По
мере того как их приносили, они наспех осматривались лекарями, которых
полагалось десять на каждый полк. Если рана была не тяжелая, пострадавшего
воина уносили и тщательно лечили, поскольку, конечно, позволяли существующие
условия. Но если состояние раненого было безнадежно, то под предлогом
врачебного осмотра один из лекарей вскрывал ему острым ножом артерию, и
несчастный быстро и безболезненно умирал. Конечно, это ужасно, но, с другой
стороны, не истинное ли это проявление милосердия?
В тот
день таких случаев было много. Обычно к этому прибегают, когда рана нанесена в
туловище, так как огромные лезвия кукуанских копий наносят такие глубокие и
страшные ранения, что лечить их невозможно. В большинстве случаев несчастные
страдальцы находились в бессознательном состоянии; тем же, которые были в
памяти, роковой надрез артерии делался так быстро и безболезненно, что они,
казалось, этого не замечали. Но эта картина была настолько жутка, что мы с
Гудом поспешили уйти. На своем веку я не помню случая, который бы произвел на
меня более удручающее впечатление, чем эта операция, когда окровавленные руки
лекаря, вскрывая жилы, избавляли храбрецов от мук таким страшным образом. Лишь
однажды в жизни мне пришлось испытать то же самое: когда после сражения я
видел, как войска племени свази закапывали в землю своих смертельно раненных
воинов живыми.
Чтобы не
видеть этого страшного зрелища, мы поспешно направились к противоположной
стороне холма, где увидели сэра Генри, все еще державшего в руках боевой топор,
Игнози, Инфадуса и одного или двух вождей. Они очень серьезно о чем-то
совещались.
– Слава
богу, что вы пришли, Квотермейн! Я не совсем понимаю, что хочет делать Игнози.
Хотя мы отбили нападение, но, кажется, к Твале прибывают большие подкрепления и
он намеревается окружить нас с тем, чтобы взять измором.
– В
таком случае, дело наше плохо.
– Несомненно.
Тем более что Инфадус говорит, что у нас кончается вода.
– Да,
это так, мои повелители, – подтвердил старый воин. – Ручей не может
обеспечить такое огромное количество людей, и вода в нем быстро убывает. Еще до
наступления ночи мы будем страдать от жажды. Послушай, Макумазан! Ты мудр и,
разумеется, видел много войн в стране, откуда пришел, – конечно, если вы,
белые люди, вообще сражаетесь у себя на звездах. Скажи, что нам делать? Твала
собрал новых воинов, которые займут места тех, кто пал. Но мы дали Твале урок:
ястреб не думал, что цапля окажет ему сопротивление. Наш клюв пронзил его
грудь, и он боится напасть на нас вновь. Мы тоже измучены. Теперь он будет
ждать, когда мы умрем; он обовьется вокруг нас, как змея вокруг своей добычи, и
будет ждать, пока мы сами не сдадимся.
– Понимаю, –
сказал я.
– Итак,
Макумазан, ты видишь, что у нас нет воды и очень мало пищи, поэтому мы должны
выбрать одно из трех: либо томиться и слабеть подобно льву, умирающему от голода
в своем логове, либо пытаться проложить себе путь на север, либо, – тут он
встал и указал на тесно сомкнутые ряды наших врагов, – броситься прямо на
них и схватить Твалу за горло. Инкубу – великий воин. Сегодня он дрался, как
буйвол в сетях, и люди Твалы падали под ударами его топора, как молодые колосья
пшеницы, побитые градом. Инкубу говорит: «Нападай! «, но Слон всегда нападает.
Что скажет Макумазан, хитрая старая лиса, который столь много видел в жизни и
любит жалить своего врага сзади, исподтишка? Решающее слово будет, конечно, за
Игнози, ибо он король и это его право, но перед этим мы хотим выслушать твой
голос, о Макумазан, и голос человека с прозрачным глазом.
– А
что скажешь ты, Игнози? – спросил я.
– Нет,
отец мой, – ответил наш бывший слуга, облаченный в пышные дикарские военные
доспехи и имевший вид настоящего короля-воина, – говори ты и позволь мне
выслушать твои слова. Ты мудр; по сравнению с тобой я лишь неразумный ребенок.
Выслушав
столь настоятельную просьбу Игнози и наспех посоветовавшись с Гудом и сэром
Генри, я в нескольких словах высказал ему свое мнение, сказав, что, поскольку
мы были окружены и у нас уже ощущается недостаток воды, нам нужно самим напасть
на Твалу. Я посоветовал Игнози сделать это немедленно, прежде чем «затянутся
наши раны» и пока вид превосходящих сил противника не заставит сердца наших
воинов «растопиться, подобно жиру на огне». Иначе, заметил я, некоторые
военачальники могут передумать и, помирившись с Твалой, перейти на его сторону
и даже предать нас.
Мое
мнение было, по-видимому, выслушано с одобрением. Должен сказать, что ни до
этого, ни после мои советы не встречали нигде такого уважения, как у кукуанов.
Но последнее слово было предоставлено Игнози, который, с тех пор как был
признан законным королем, пользовался почти неограниченными правами своей
верховной власти, включая, конечно, окончательное решение в вопросах военного
руководства. Поэтому все глаза присутствующих устремились на него.
Некоторое
время Игнози молчал, очевидно обдумывая создавшееся положение, и затем сказал:
– Инкубу,
Макумазан и Бугван, храбрые белые люди и друзья мои! И ты, Инфадус, брат отца
моего, и вы, вожди! Я решил: я нападу на Твалу сегодня, и от этого удара будет
зависеть моя судьба и моя жизнь – да, моя жизнь и жизнь всех вас. Слушайте, что
я решил. Вы видите, что этот холм изгибается подобно полумесяцу и равнина
врезывается в его изгиб зеленым языком?
– Мы
это знаем, – подтвердил я.
– Так
вот, – продолжал Игнози. – Теперь полдень. Пусть паши воины утолят
свой голод и отдохнут после утомительной битвы. Когда солнце повернется и
немного пройдет по небу, приближаясь к закату, пусть твой полк, Инфадус,
спустится еще с одним на зеленый язык. Когда Твала это увидит, он бросит туда
свои полки, чтобы истребить твоих воинов. Но место это узкое, и полки врага
будут бросаться против тебя лишь по одному, и твои воины будут уничтожать их
один за другим. Глаза всей армии Твалы будут устремлены на битву, равной
которой не видел ни один живущий на земле. С тобой, Инфадус, пойдет мой друг
Инкубу. Когда Твала увидит его боевой топор, сверкающий в первом ряду Серых,
сердце его охватит волнение, и он падет духом. Я же поведу другой полк, который
будет стоять позади тебя, ибо, если Серые будут уничтожены, – что может
случиться, – останется король, за которого будут сражаться. Со мной пойдет
мудрый Макумазан.
– Хорошо,
о король! – отвечал Инфадус, по-видимому относившийся с величайшим
хладнокровием к предстоящему истреблению своего полка.
Действительно,
эти кукуаны удивительный народ! Их не пугает смерть, если этого требует
исполнение долга.
– И
пока глаза всей армии Твалы будут устремлены на эту битву, – продолжал Игнози, –
одна треть наших оставшихся в живых воинов, то есть около шести тысяч человек,
спустится ползком с правого отрога нашего холма и нападет на левый фланг армии
Твалы, а другая треть так же незаметно спустится с левого отрога и нападет на
его правый фланг. И когда я увижу, что спустившиеся с отрогов воины готовы броситься
на Твалу, тогда я с моими воинами нападу на него спереди. Если счастье нам
будет сопутствовать, то победа будет за нами, и, прежде чем Ночь промчится по
горам на своих черных волах, мы уже будем спокойно сидеть в Луу. А теперь
давайте подкрепимся пищей и приготовимся к бою. А ты, Инфадус, распорядись,
чтобы мои приказания были точно выполнены. Да! Пусть мой белый отец Бугван
пойдет с правым крылом, чтобы его сверкающий глаз вселял отвагу в сердца
воинов.
Эти
краткие распоряжения были приведены в исполнение с удивительной быстротой, что
еще лишний раз убедило меня, насколько совершенна военная организация в Стране
Кукуанов. Потребовалось всего лишь немного более часа, чтобы раздать воинам
пищу (которую они тут же уничтожили), сформировать три отряда и разъяснить
вождям план нападения. Наши войска, насчитывавшие теперь около восемнадцати
тысяч человек, были приведены в боевую готовность, за исключением стражи,
оставленной присматривать за ранеными.
Тут
подошел Гуд и пожал руку мне и сэру Генри.
– Прощайте,
друзья, – сказал он. – Согласно приказу, я ухожу с правым крылом и поэтому
пришел с вами проститься. Может быть, нам уж не придется больше
встретиться, – добавил он многозначительно.
Мы молча
пожали друг другу руки, проявив при этом традиционно установленную для англичан
норму волнения.
– Дело
наше рискованное, – сказал сэр Генри, и его звучный голос слегка
дрогнул. – Признаться, я не уверен, что увижу завтрашнее солнце. Насколько
я понимаю, Серые, с которыми мне предстоит идти, должны сражаться до тех пор,
пока не будут полностью уничтожены, чтобы дать возможность боковым отрядам
незаметно спуститься с отрогов холма, обойти полки Твалы и напасть на них
врасплох. Ну что ж, пусть будет так. Во всяком случае, это будет смерть,
достойная мужчины! Прощайте и вы, старина, – обратился он ко мне. –
Да хранит вас бог! Я надеюсь, что вы выпутаетесь из всей этой истории и
завладеете алмазами, но, если вам суждено остаться в живых, Квотермейн,
послушайтесь моего совета: никогда больше не имейте дела с претендентами на
престол!
Гуд еще
раз крепко пожал нам руки и ушел. Затем к нам подошел Инфадус и проводил сэра
Генри в предназначенное для него место в первом ряду Серых. А я с самыми
мрачными мыслями отправился с Игнози и занял свое место в полку, который должен
был идти в атаку во вторую очередь.
|
