 Увеличить |
Купон
В тот жаркий августовский день на Стршелецком острове было
очень людно. Минке и Пепику пришлось сесть к столику, где уже сидел какой-то
человек с толстыми унылыми усами.
— Разрешите? — спросил Пепик. Человек молча
кивнул. «Противный! — подумала Минка. — Надо же, торчит тут, за нашим
столиком!» И она немедленно с осанкой герцогини уселась на стул, который Пепик
вытер платком, затем взяла пудреницу и припудрила нос, чтобы он, боже упаси, не
заблестел в такую жару. Когда Минка вынимала пудреницу, из сумочки выпала
смятая бумажка. Усатый человек нагнулся и поднял ее.
— Спрячьте это, барышня, — скучным голосом сказал
он.
Минка покраснела, во-первых, потому, что к ней обратился
незнакомый мужчина, а во-вторых, потому, что ей стало досадно, что она
покраснела.
— Спасибо, — сказала она и повернулась к
Пепику. — Это купон из магазина, помнишь, где я покупала чулки. [В
некоторых магазинах довоенной Чехословакии с целью привлечения покупателей
выдавались «купоны», на которых была указана стоимость покупки. Покупатель,
набравший товаров на определенную сумму, получал от фирмы недорогой подарок —
«премию». ]
— Вы даже не знаете, барышня, как может пригодиться
такой купон, — меланхолически заметил сосед по столику.
Пепик счел своим рыцарским долгом вмешаться.
— К чему беречь всякие дурацкие бумажки? — объявил
он, не глядя на соседа. — Их набираются полные карманы.
— Это не беда, — сказал усатый. — Иной раз такой
купон окажется поважнее… чего хотите.
На лице у Минки появилось напряженное выражение: «Противный
тип, пристает с разговорами. И почему только мы не сели за другой столик!»
Пепик решил прекратить этот обмен мнениями.
— Почему поважнее? — сказал он ледяным тоном и
нахмурил брови.
«Как это ему идет!», — восхитилась Минка.
— Может быть уликой, — проворчал противный и
прибавил, как бы представляясь: — Я, видите ли, служу в полиции, моя фамилия
Соучек. У нас недавно был такой случай… — Он махнул рукой. — Иногда
человек даже не знает, что у него в карманах…
— Какой случай? — не удержался Пепик.
Минка заметила, что на нее уставился парень с соседнего
столика. «Погоди же, Пепа, я отучу тебя вести разговоры с посторонними!»
— Ну, с той девушкой, что нашли около Розптил, —
отозвался усатый и замолк, видно не собираясь продолжать разговор.
Минка вдруг живо заинтересовалась, наверное потому, что речь
шла о девушке.
— С какой девушкой? — воскликнула она.
— Ну, с той, которую там нашли, — уклончиво
ответил сыщик Соучек и, немного смутившись, вытащил из кармана сигарету. И тут
произошло неожиданное: Пепик быстро сунул руку в карман, чиркнул своей
зажигалкой и поднес ее соседу по столику.
— Благодарю вас, — сказал тот, явно
польщенный. — Видите ли, я говорю о трупе женщины, которую жнецы нашли в
поле, между Розптилами и Крчью, — объяснил он, как бы в знак
признательности и расположения.
— Я ничего о ней не слыхала, — глаза у Минки
расширились. — Пепик, помнишь, как мы с тобой ездили в Крчь?… А что
случилось с этой женщиной?
— Задушена, — сухо сказал Соучек. — Так и
лежала с веревкой на шее. Не стану при барышне рассказывать, как она выглядела.
Сами понимаете, дело было в июле… а она там пролежала почти два месяца… — Сыщик
поморщился и выпустил клуб дыма. — Вы и понятия не имеете, как выглядит
такой труп. Родная мать не узнает. А мух сколько!… — Соучек меланхолически
покачал головой. — Эх, барышня, когда у человека на лице уже нет кожи, тут
не до наружности! Попробуй-ка, опознай такое тело. Пока целы нос и глаза, это
еще возможно, а вот если оно пролежало больше месяца на солнце…
— А метки на белье? — тоном знатока спросил Пепик.
— Какие там метки! — проворчал Соучек. —
Девушки обычно не метят белье, потому что думают: все равно выйду замуж и сменю
фамилию. У той убитой не было ни одной метки, что вы!
— А сколько ей было лет? — участливо осведомилась
Минка.
— Доктор сказал, что примерно двадцать пять. Он
определяет по зубам и по другим признакам. Судя по одежде, это была фабричная
работница или служанка. Скорее всего служанка, потому что на ней была
деревенская рубашка. А кроме того, будь она работница, ее давно бы уже
хватились, ведь работницы встречаются ежедневно на работе и нередко живут
вместе. А служанка уйдет от хозяев, и никто ею больше не поинтересуется, не
узнает, куда она делась. Странно, не правда ли? Вот мы и решили, что если ее
никто два месяца не искал, то верней всего это служанка. Но самое главное —
купон.
— Какой купон? — живо осведомился Пепик, который
несомненно ощущал в себе склонности стать сыщиком, канадским лесорубом,
капитаном дальнего плавания или еще какой-нибудь героической фигурой, и его
лицо приняло подобающее случаю энергичное и сосредоточенное выражение.
— Дело в том, — продолжал Соучек, задумчиво
уставясь в пол, — что у этой девушки не было решительно никаких вещей.
Убийца забрал все сколько-нибудь ценное. Только в левой руке она зажала кожаную
ручку от сумочки, которая валялась неподалеку во ржи. Видно, преступник пытался
вырвать ее, но, увидев, что ручка оборвалась, бросил сумочку в рожь, прежде,
конечно, все из нее вынув. В этой сумочке между складками застрял и трамвайный
билет седьмого маршрута и купон из посудного магазина на сумму в пятьдесят пять
крон. Больше мы на трупе ничего не нашли.
— А веревка на шее? — сказал Пепик. — Это
могла быть улика.
Сыщик покачал головой.
— Обрывок обыкновеннейшей веревки для белья не может
навести на след. Нет, у нас решительно ничего не было, кроме трамвайного билета
и купона. Ну, мы, конечно, оповестили через газеты, что найден труп женщины,
лет двадцати пяти, в серой юбке и полосатой блузке. Если два месяца назад у
кого-нибудь ушла служанка, подходящая под это описание, просьба сообщить в
полицию. Сообщений мы получили около сотни. Дело в том, что в мае служанки чаще
всего меняют места, бог весть почему…
— Все эти сообщения оказались бесполезными. А сколько
возни было с проверкой! — меланхолически продолжал Соучек. — Целый
день пробегаешь, пока выяснишь, что какая-нибудь гусыня, служившая раньше в
Дейвице, теперь нанялась к хозяйке, обитающей в Вршовице или в Коширже. А в
конце концов оказывается, что все это зря: гусыня жива да еще смеется над
тобой… Ага, играют чудесную вещь! — с удовольствием заметил он, покачивая
головой в такт мелодии из «Валькирий» Вагнера, которую оркестр исполнял, как
говорится, не щадя сил. — Грустная музыка, а? Люблю грустную музыку.
Потому и хожу на похороны всех значительных людей — ловить карманников.
— Но убийца должен был оставить хоть какие-нибудь
следы? — сказал Пепик.
— Видите вон того ферта? — вдруг живо спросил
Соучек. — Он работает по церковным кружкам. Хотел бы я знать, что ему
здесь нужно… Нет, убийца не оставил никаких следов… Но если найдена убитая
девушка, то можно головой ручаться, что ее прикончил любовник. Так всегда
бывает, — задумчиво сказал сыщик. — Вы, барышня, не пугайтесь… Так
что мы могли бы найти убийцу, но прежде надо было опознать тело. В этом-то и
была вся загвоздка.
— Но ведь у полиции есть свои методы… — неуверенно
заметил Пепик.
— Вот именно, — вяло согласился сыщик. —
Метод тут примерно такой, как при поисках одной горошины в мешке гороха: прежде
всего необходимо терпение, молодой человек. Я, знаете ли, люблю читать
уголовные романы, где описано, как сыщик пользуется лупой и всякое такое. Но
что я тут мог увидеть с помощью лупы? Разве поглядеть, как резвятся черви на
теле этой несчастной девушки… извините, барышня! Терпеть не могу разговоров о
методе. Наша работа это не то,что читать роман и стараться угадать, как он
кончится. Скорее она похожа на такое занятие: дали вам книгу и говорят:
"Господин Соучек, прочтите от корки до корки и отметьте все страницы, где
имеется слово «хотя». Вот какая это работа, понятно? Тут не поможет ни метод,
ни смекалка, надо читать и читать, а в конце концов окажется, что во всей книге
нет ни одного «хотя». Или приходится бегать по всей Праге и выяснять
местожительство сотни Андул и Марженок для того, чтобы потом
«криминалистическим путем» обнаружить, что ни одна из них не убита. Вот о чем
надо писать романы, — проворчал Соучек, — а не об украденном
жемчужном ожерелье царицы Савской. Потому что это по крайней мере солидная
работа, молодой человек!
— Ну и как же вы расследовали это убийство? —
осведомился Пепик, заранее уверенный, что он-то взялся бы за дело иначе.
— Как расследовали? — задумчиво повторил
сыщик. — Надо было начать хоть с чего— нибудь, так мы сперва взялись за
трамвайный билет. Маршрут номер семь. Допустим, стало быть, убитая
служанка, — если только она была служанкой, — жила вблизи тех мест,
где проходит семерка. Это, правда, не обязательно, она могла проезжать там и
случайно, но для начала надо принять хоть какую-нибудь версию, иначе не
сдвинешься с места. Оказалось, однако, что семерка идет через всю Прагу: из
Бржевнова, через Малую Страну и Новое Место на Жижков. Опять ничего не
получается. Тогда мы взялись за купон. Из него хотя бы было ясно, что некоторое
время назад эта девушка купила в посудном магазине товара на пятьдесят пять
крон. Пошли мы в тот магазин…
— И там ее вспомнили! — воскликнула Минка.
— Что вы, барышня! — проворчал Соучек. — Куда
там! Но наш полицейский комиссар, Мейзлик, спросил у них, какой товар мог
стоить пятьдесят пять крон. «Разный, — говорят ему, — смотря по тому,
сколько было предметов. Но есть один предмет, который стоит ровно пятьдесят
пять крон: это английский чайничек на одну персону». — «Так дайте мне
такой чайничек, — сказал наш Мейзлик, — но чтоб такой хлам так дорого
стоил…»
Потом он вызвал меня и говорит: "Вот что, Соучек, это
дело как раз для вас. Допустим, эта девушка — служанка. Служанки то и дело бьют
хозяйскую посуду. Когда это случается в третий раз, хозяйка обычно говорит ей:
«Купите-ка теперь на свои деньги, растяпа!» И служанка идет и покупает за свой
счет предмет, который она разбила. За пятьдесят пять крон там был только этот
английский чайничек. «Чертовски дорогая штука», — заметил я. «Вот в том-то
и дело, — говорит Мейзлик. — Прежде всего это объясняет нам, почему
служанка сохранила купон: для нее это были большие деньги, и она, видимо,
надеялась, что хозяйка когда-нибудь возместит ей расход. Во-вторых, учтите вот
что: это чайничек на одну персону. Стало быть девушка служила у одинокой особы
и подавала в этом чайничке утренний чай. Эта одинокая особа, по-видимому,
старая дева, — ведь холостяк едва ли купит себе такой красивый и дорогой
чайничек. Холостякам все равно из чего пить, не так ли? Вернее всего это
какая-нибудь одинокая квартирантка; старые девы, снимающие комнату, страшно
любят красивые безделушки и часто покупают ненужные и слишком дорогие вещи».
— Это верно, — воскликнула Минка. — Вот и у
меня, Пепик, есть красивая вазочка…
— Вот видите, — сказал Соучек. — Но купона от
нее вы не сохранили… Потом комиссар и говорит мне: "Итак, Соучек, будем
продолжать наши рассуждения. Все это очень спорно, но надо же с чего-то начать.
Согласитесь, что особа, которая может выбросить пятьдесят пять крон за
чайничек, не станет жить на Жижкове. (Это он имел в виду трамвайный билет с
семерки.) Во внутренней Праге почти нет комнат, сдающихся внаем, а на Малой
Стране никто не пьет чай, только кофе. Так что, по-моему, наиболее вероятен
квартал между Градчанами и Дейвице, если уж придерживаться того трамвайного
маршрута. «Я почти готов утверждать, — сказал мне Мейзлик, — что
старая дева, которая пьет чай из такого английского чайничка, наверняка
поселилась бы в одном из домиков с палисадником. Это, знаете ли, Соучек,
современный английский стиль!…»
У нашего комиссара Мейзлика, скажу я вам, иной раз бывают
несуразные идеи. «Вот что, Соучек, — говорит он, — возьмите-ка этот
чайничек и поспрошайте в том квартале, где снимают комнаты состоятельные
барышни. Если у одной из них найдется такая штука, справьтесь, не было ли у ее
хозяйки до мая молодой служанки. Все это чертовски сомнительно, но попытаться
следует. Идите, папаша, поручаю это дело вам».
Я, знаете ли, не люблю этакие гаданья на кофейной гуще.
Порядочный сыщик — не звездочет и не ясновидец. Сыщику нельзя слишком
полагаться на умозаключения. Иной раз, правда, угадаешь, но чисто случайно, и
это не настоящая работа. Трамвайный билет и чайничек это все-таки вещественные
доказательства, а все остальное только… гипотеза, — продолжал Соучек, не
без смущения произнеся это ученое слово. — Ну, я взялся за дело по-своему:
стал ходить в этом квартале из дома в дом и спрашивать, нет ли у них такого
чайничка. И представьте себе, в тридцать седьмом домике служанка говорит: «О-о,
как раз такой чайничек есть у нашей квартирантки!» Тогда я сказал, чтобы она
доложила обо мне хозяйке.
Хозяйка, вдова генерала, сдавала две комнаты. У одной из ее
квартиранток, некоей барышни Якоубковой, учительницы английского языка, был
точно такай английский чайничек. «Сударыня, — говорю я хозяйке, — не
было ли у вас служанки, которая взяла расчет в мае?» — «Была, — отвечает
она, — ее звали Маня, а фамилии я не помню». — «А не разбила ли она
чайничек у вашей квартирантки?» — «Разбила, и ей пришлось на свои деньги купить
новый. А откуда вы об этом знаете?» — «Э-э, сударыня, нам все известно…»
Тут все пошло как по маслу: первым делом я разыскал подружку
этой Мани, тоже служанку. У каждой служанки всегда есть подружка, причем только
одна, но уж от нее нет секретов. У этой подружки я узнал, что убитую звали
Мария Паржизекова и она родом из Држевича. Но важнее всего для меня было, кто
кавалер этой Марженки. Узнаю, что она гуляла с каким-то Франтой. Кто он был и
откуда, подружка не знала, но вспомнила, что однажды, когда они были втроем в
«Эдене», какой-то хлюст крикнул Франте: «Здорово, Ферда!» У нас в полиции есть
такой Фрибз, специалист по всяческим кличкам и фальшивым именам. Вызвали его
для консультации, и он тотчас сказал: «Франта, он же Ферда, это Кроутил из
Кошнрже. Его настоящая фамилия Пастыржик. Господин комиссар, я схожу забрать
его, только надо идти вдвоем». Ну, пошел я с Фрибой, хоть это была и не моя
работа. Загребли мы того Франту у его любовницы, он даже схватился за пистолет,
сволочь… Потом отдали в работу комиссару Матичке. Бог весть, как Матичке это
удается, но за шестнадцать часов он добился своего: Франта, или Пастыржик,
сознался, что задушил на меже Марию Паржизекову и выкрал у нее две сотни крон,
которые она получила, взяв расчет у хозяйки. Он обещал ей жениться, они все так
делают… — хмуро добавил Соучек.
Минка вздрогнула.
— Пепа, — сказала она, — это ужасно!
— Теперь-то не так ужасно, — серьезно возразил
сыщик. — Ужасно было, когда мы стояли там, над ней, в поле, и не нашли
ничего другого, кроме трамвайного билета и купона. Только две пустяковые
бумажки. И все-таки мы отомстили за Марженку! Да, говорю вам, ничего не
выбрасывайте. Ничего! Самая ничтожная вещь может навести на след или быть
уликой. Человек не знает, что у него в кармане нужное и что ненужное.
Минка сидела, глядя в одну точку глазами, полными слез. В
горячей ладони она все еще нервно сжимала смятый купон. Но вот она в
беззаветном порыве обернулась к своему Пепику, разжала руку и бросила купон на
землю…
Пепик не видел этого, он смотрел на звезды. Но полицейский
сыщик Соучек заметил и усмехнулся грустно и понимающе.
|
