
Увеличить |
II
Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не
возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя и триста
наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью
Соломон, потому что Бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было
у людей обыкновенных. Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за
их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и
так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных
филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья
на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие
браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок,
сложенных без упрека, – их верность и покорность в любви вошли в
пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших
синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей
Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и
флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и
безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой
было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы;
дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших
шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были
прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с
огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких
голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили
с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в
Палестине. Кроме того, любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля.
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской,
превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием
искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя
Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего
старшего брата Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
И с бедной девушкой из виноградника, по имени Суламифь,
которую одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем.
Носильный одр сделал себе Соломон из лучшего кедрового
дерева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежащих львов, с
шатром из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь шатер был украшен золотым
шитьем и драгоценными камнями – любовными дарами жен и дев иерусалимских. И
когда стройные черные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди
народа, поистине был прекрасен царь, как лилия Саронской долины!
Бледно было его лицо, губы – точно яркая алая лента;
волнистые волосы черные иссиня, и в них – украшение мудрости – блестела седина,
подобно серебряным нитям горных ручьев, падающих с высоты темных скал Аэрмона;
седина сверкала и в его черной бороде, завитой, по обычаю царей ассирийских,
правильными мелкими рядами.
Глаза же у царя были темны, как самый темный агат, как небо
в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз,
походили на черные лучи вокруг черных звезд. И не было человека во вселенной,
который мог бы выдержать взгляд Соломона, не потупив своих глаз. И молнии гнева
в очах царя повергали людей на землю.
Но бывали минуты сердечного веселия, когда царь опьянялся
любовью, или вином, или сладостью власти, или радовался он мудрому и красивому
слову, сказанному кстати. Тогда тихо опускались до половины его длинные
ресницы, бросая синие тени на светлое лицо, и в глазах царя загорались, точно
искры в черных брильянтах, теплые огни ласкового, нежного смеха; и те, кто видели
эту улыбку, готовы были за нее отдать тело и душу – так она была неописуемо
прекрасна. Одно имя царя Соломона, произнесенное вслух, волновало сердце
женщины, как аромат пролитого мирра, напоминающий о ночах любви.
Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщины,
но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, налагая ладони на темя
больных, царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование.
На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса,
извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому
кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на языке
древнего, исчезнувшего народа: «Все проходит».
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей
даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и терлись мордами о его колени,
и лизали его руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения. И
он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в
аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в
сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в
чеканном нинуанском потире, – он любил также гладить суровые гривы львов,
бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил
слушать рев диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать
горячий запах их хищного дыхания.
Так живописал царя Соломона Иосафат, сын Ахилуда, историк
его дней.
|