Увеличить |
Глава XXVI
С этого
времени предполагаемая женитьба капитана Тилни стала частой темой бесед его
брата и сестры с их гостьей. И Кэтрин с некоторым удивлением обнаружила, что ее
молодые друзья в равной мере считают, что низкое общественное положение
Изабеллы и отсутствие у нее приданого окажутся серьезным препятствием к
осуществлению этого брака. То, что брак якобы неприемлем для генерала уже по
этой причине, — независимо от характера избранницы его сына, —
заставляло Кэтрин несколько тревожиться за свое собственное будущее. Она
родилась в такой же мало заметной семье и была почти такой же бесприданницей,
как Изабелла. И если даже наследнику всех владений Тилни недоставало
собственного богатства и величия, то что же требовалось для женитьбы его
младшего брата? Пренебречь печальным следствием этого рассуждения можно было,
только положившись на особую благосклонность генерала, — ту, которую ей посчастливилось
завоевать с самого начала и которая обнаруживалась во всех его словах и поступках, —
а также помня о часто провозглашаемом им собственном бескорыстии, позволявшем
считать, что взгляды отца истолковываются его детьми совершенно превратно.
Генри и
Элинор, однако, были настолько убеждены, что их брат не осмелится лично просить
у отца согласия на эту женитьбу, и так упорно доказывали ей, что приезд
Фредерика. в Нортенгер сейчас менее вероятен, чем когда-либо раньше, что Кэтрин
позволила себе успокоиться относительно необходимости своего преждевременного
отъезда. Поскольку нельзя было надеяться, что, обращаясь к отцу, капитан Тилни
правильно охарактеризует Изабеллу, ей показалось уместным, чтобы это сделал
Генри, дав генералу возможность спокойно и без предвзятости обдумать и подготовить
возражения, основанные на более благовидных причинах, нежели общественное неравенство.
Она высказала свою мысль мистеру Тилни, но почему-то он не подхватил ее с той
готовностью, на которую она рассчитывала.
— Нет, —
сказал он, — у отца рука и так достаточно тяжелая. Фредерику лучше
признаться в своем безрассудстве без того, чтобы отец, знал об этом заранее.
— Но
он же не откроет вашему отцу и половины всех обстоятельств.
— Хватит
и четверти.
Прошло
два дня, но никаких известий от капитана Тилни не приходило. Его брат и сестра
просто не знали, что и подумать. Иногда им казалось, что его молчание
достаточно подтверждает предполагаемую помолвку, иногда — что оно с ней
несовместимо. Генерал между тем, хотя и высказывал по утрам недовольство
отсутствием писем от старшего сына, на самом деле о нем не тревожился. В
действительности его внимание было целиком занято заботами о том, чтобы пребывание
в Нортенгере показалось мисс Морланд как можно приятнее. Он часто выражал по
этому поводу свою озабоченность, опасался, что ей надоест однообразие общества
и времяпрепровождения, сожалел об отлучке из ее поместья леди Фрезерс,
заговаривал иногда о большом званом обеде и раз или два даже принимался
подсчитывать живущих неподалеку молодых людей, принимающих участие в танцах. Но
стоял мертвый сезон — без дичи, без охоты, — к тому же леди Фрезерс
находилась в отъезде. И в конце концов вышло так, что в некое утро он объявил
Генри о намерении нагрянуть всей компанией к нему в гости, когда его сын выедет
по своим делам в Вудстон, с тем чтобы закусить там у него бараньими отбивными.
Генри был этим польщен и обрадован, а Кэтрин пришла в полный восторг.
— Когда
же, сэр, можно рассчитывать, что вы доставите мне это удовольствие? Мне нужно
быть в Вудстоне в понедельник, чтобы принять участие в собрании прихожан, и,
вероятно, я задержусь там на два-три дня.
— Ну
что ж, отлично, мы соберемся в какой-нибудь из этих дней. Нет нужды
уславливаться заранее, — тебе незачем нарушать свои планы. Нам вполне
хватит того, что окажется в доме. Смею сказать от имени молодых леди — за твой
холостяцкий стол на тебя не обидятся. Ну-ка, прикинем: в понедельник ты занят,
в этот день мы не приедем. Вторник — занятой день у меня: должен приехать мой
землемер из Брокхема. Утром он доложит мне о делах, а потом я обязан отправиться
в клуб. Я не смогу встретиться со знакомыми, если этого не сделаю, — то,
что я нахожусь здесь, известно, и мое отсутствие будет слишком заметно. А я,
мисс Морланд, взял для себя за правило не наносить соседям обиду, если этого
можно избежать небольшой жертвой времени и внимания. Они у нас — вполне достойные
люди. Дважды в год им в Нортенгере поджаривают половину оленя, и, если я бываю
свободен, я с ними обедаю. Итак, вторник отпадает. Но, мне кажется, Генри, в
среду ты можешь нас ждать. Мы приедем пораньше, чтобы успеть оглядеться. Добираться
до Вудстона, наверно, придется два и три четверти часа. И если мы сядем в
экипаж в десять, мы без четверти час окажемся у тебя.
Даже бал
не мог бы обрадовать Кэтрин больше, чем эта маленькая поездка, — так ей
хотелось взглянуть на Вудстон. И сердце ее еще трепетало от радости, когда в
комнату, в которой она находилась с Элинор, через какое-то время зашел одетый
по-дорожному Генри и сказал:
— Я
пришел к вам, молодые леди, в весьма философическом настроении. Приходится
напомнить, что в этом мире за все удовольствия надо платить. Наши сделки часто
оказываются весьма невыгодными, отнимая наличное счастье за вексель на
предстоящее, который может остаться неоплаченным. Взгляните на меня. В расчете
на удовольствие, которое я надеюсь получить, видя вас в Вудстоне в среду, —
но которого меня может лишить дурная погода или десяток других причин, — я
вынужден уехать сегодня, двумя днями раньше, чем мне хотелось.
— Уехать! —
воскликнула Кэтрин с вытянувшимся лицом. — Но почему же?
— Почему?
Как вы можете спрашивать? Да потому, что мне надлежит поскорее испугать до
глубины души мою старую экономку — она ведь должна заблаговременно
позаботиться, чтобы приготовить для вас обед.
— Вы
шутите!
— Увы,
нет. Увы — потому что я предпочел бы остаться.
— Но
после того, что было сказано генералом, как вы могли об этом подумать? Он же не
хотел нарушать ваших планов и уверял, что будет доволен всем, что найдется в
доме! — Генри улыбнулся. — Мне и вашей сестре, я уверена, это
совершенно не нужно. А генерал просил, чтобы вы ничего не устраивали. Впрочем
если бы он об этом ничего не сказал, — у него всегда такой роскошный стол,
что один раз он вполне обойдется более скромным.
— Я
был бы рад рассуждать так, как рассуждаете вы, — для его и для моей
пользы. Прощайте. Завтра, Элинор, воскресенье, — поэтому я не вернусь.
Он
уехал. И так как для Кэтрин было гораздо легче усомниться в собственных
взглядах, чем в рассуждениях Генри, она, сколько ни огорчителен был для нее
этот отъезд, вскоре поверила в его необходимость. Однако странность поведения
генерала еще долго занимала ее мысли. Его взыскательность по части еды была
замечена ею самой. Но то, что он так решительно утверждал одно, имея в виду
совсем другое, — казалось необъяснимым. Как такого человека можно понять?
И кто, кроме Генри, разобрался бы в истинных желаниях его отца.
Так или
иначе, с субботы до среды им предстояло прожить без Генри — таков был печальный
итог ее размышлений. Можно было не сомневаться, что письмо капитана Тилни
придет в его отсутствие. И что в среду будет лить дождь. Прошлое, настоящее и
будущее выглядели в равной степени безрадостными. Брат ее был несчастен. Она
утратила близкую подругу, отсутствие Генри всегда отражалось на настроении
Элинор. Чем она могла заняться или развлечься? Ей надоели аллеи и кустарники,
всюду подстриженные и ухоженные. Само аббатство для нее не отличалось больше от
любого другого дома. Единственное чувство, которое оно вызывало, было печальное
воспоминание о ее вздорных вымыслах. Как она переменилась! Она, так мечтавшая
об аббатстве! Теперь для нее не было ничего милее непритязательного уюта
приходского домика, похожего на Фуллертон, но более благоустроенного. У
Фуллертона были свои недостатки, но у Вудстона, конечно, их не было. Если бы
только когда-нибудь наступила среда!
Она
наступила, и именно тогда, когда ее следовало ожидать. Наступила и оказалась прекрасным
солнечным днем. Кэтрин чувствовала себя на седьмом небе. В десять часов карета
четверней с тремя пассажирами отбыла из Нортенгера и, прокатив благополучно
около двадцати миль, въехала в Вудстон, — большую населенную деревню в
красивой местности. Кэтрин постеснялась высказать, насколько ей здесь
понравилось, так как генерал счел необходимым извиниться по поводу
незначительных размеров селения и его равнинного расположения. Но на взгляд
Кэтрин, селение было самым прекрасным из всех, какие ей довелось посетить, и
она с восторгом разглядывала каждый приветливый домик, который мог сойти хотя
бы за коттедж, и каждую стоявшую на пути мелочную лавку. В конце деревни, на
достаточном от нее удалении, находился дом пастора — недавно возведенная
каменная постройка с разбитым полукругом газоном и зеленой калиткой И когда они
сюда подъехали. Генри вместе с развлекавшими его в одиночестве друзьями, —
большим щенком ньюфаундлендом и двумя-тремя терьерами, — уже стоял перед
ними, готовый помочь им выйти из экипажа и оказать им всяческое внимание.
Кэтрин
входила в дом слишком занятая своими мыслями, чтобы сразу оглядеться вокруг и
свободно разговориться. И пока генерал не спросил у нее, нравится ли ей
комната, в которой они находятся, она едва ли даже заметила, где они уселись.
Но, осмотревшись, она тут же пришла к выводу, что комната эта — самая
прекрасная в мире. Однако, испытывая слишком большое стеснение, она не решилась
это высказать, и сдержанность ее похвалы немало его разочаровала.
— Мы
не считаем Вудстон хорошим жильем, — сказал он. — Его нельзя сравнить
с Фуллертоном или Нортенгером. Мы смотрим на него просто как на пасторский
домик, — разумеется, маленький и тесный, но все же вполне приличный и
пригодный для обитания. Во всяком случае, он не уступает большинству подобных
построек. Говоря по правде, в Англии, наверно, найдется немного сельских
пасторских домиков, стоящих и половину того, что стоит этот. Тем не менее он
может быть усовершенствован — не стану оспаривать. Возможно, конечно, что, по
сути дела, это только времянка. Но, — говоря между нами, — чего я не
терплю, так это времянок латаных.
Кэтрин
недостаточно прислушивалась к его рассуждениям, чтобы в них вникнуть или почувствовать
себя задетой. И благодаря затеянному Генри разговору на другую тему, а также внесенному
слугой подносу с закуской, генерал пришел снова в благодушное настроение, а она
справилась со своей застенчивостью.
Комната,
в которой они находились, служила достаточно просторной, удачно спланированной
и красиво обставленной столовой. Покинув ее, чтобы прогуляться по саду, они
миновали сперва меньшее помещение, занимаемое самим хозяином дома (приведенное
по данному случаю в необычный порядок), и далее — помещение, предназначенное
для гостиной, которым, хоть оно и не было обставлено, Кэтрин была восхищена
вполне достаточно, чтобы удовлетворить генерала. Это была комната очень
приятной формы, с окнами, доходившими до самого пола, и с прекрасным,
открывавшимся из них видом, правда, всего лишь на зеленую лужайку. И она тут же
выразила свое восхищение с той же естественностью, с которой его почувствовала.
— О,
мистер Тилни! Почему же вы не отделали эту комнату? Как жаль, что она еще не
отделана. Это лучшая комната, какую я когда-либо видела. Восхитительнейшая
комната в мире!
— Надеюсь, —
сказал генерал с довольной улыбкой, — она будет обставлена в недалеком
будущем. Чтобы ее обставить, требовалось только узнать вкус ее будущей хозяйки!
— Если
бы это был мой дом, я проводила бы здесь все свое время. Какой славный коттедж
виден среди деревьев! Это же яблони! Самый очаровательный коттедж!
— Вы
его одобряете? Вам нравится его вид? Этого достаточно. Генри, не забудь, —
надо будет сказать Робинсону. Коттедж остается!
Такая
любезность заставила Кэтрин снова почувствовать себя неловко и она тут же
умолкла. И хотя генерал подчеркнуто интересовался предпочтительным для нее
цветом обоев и занавесей для окон, никакого положительного мнения на этот счет
ему добиться не удалось. Свежий воздух и свежие впечатления смогли, однако,
отвлечь ее от смутивших ее намеков. И, дойдя до той части примыкавших к дому
угодьев, в которой намечалось разбить парк, — это была окаймлявшая луг
дорожка, над украшением которой Генри начал трудиться полгода назад, —
Кэтрин уже достаточно пришла в себя, чтобы найти ее самым приятным местом для
прогулок, какое ей когда-либо приходилось посещать, — хоть там и не было
еще ни одного кустика, поднявшегося выше зеленой скамейки на повороте.
Пока они
прогулялись еще по одному лугу. И по прилегавшей к нему части - селения, осмотрели
конюшни, с их усовершенствованиями, и поиграли с очаровательными, только что
научившимися бегать щенками, время подошло к четырем часам, хотя Кэтрин
казалось, что еще не наступило и трех. В четыре должен был начаться обед, а на
шесть был назначен отъезд. Еще ни один день не проносился так быстро!
Она не
могла не заметить, что обильный стол не вызвал у генерала ни малейшего
удивления. Более того, он тщетно искал глазами на буфетной стойке ростбиф,
которого там не оказалось. Его сын и дочь заметили нечто другое. Они редко
видели, чтобы он ел с таким аппетитом за чьим-либо столом, кроме своего
собственного. И никогда до сих пор, он не сердился так мало из-за расплавившегося
подогретого масла.
К шести
часам, после того как генералу было подано кофе, Кэтрин снова оказалась в
карете. Все его отношение к ней на протяжении этого визита было таким
доброжелательным и так ясно свидетельствовало об ожидаемом им событии, что,
будь Кэтрин столь же уверена в намерениях его сына, она покидала бы Вудстон, не
слишком тревожась о том, когда и в качестве кого ей придется сюда вернуться.
|