Глава X МОРСКАЯ КАДРИЛЬ[66]
Черепаха Квази глубоко вздохнул и вытер глаза. Он взглянул
на Алису – видно, хотел что-то сказать, но его душили рыдания.
– Ну, прямо словно кость у него в горле
застряла, – сказал Грифон, подождав немного.
И принялся трясти Квази и бить его по спине. Наконец,
Черепаха Квази обрел голос и, обливаясь слезами, заговорил:
– Ты, верно, не живала подолгу на дне морском…
– Не жила, – сказала Алиса.
– И, должно быть, никогда не видала живого омара…
– Зато я его пробова… – начала Алиса, но спохватилась и
покачала головой. – Нет, не видала.
– Значит, ты не имеешь понятия, как приятно танцевать
морскую кадриль с омарами.
– Нет, не имею, – вздохнула Алиса. – А что
это за танец?
– Прежде всего, – начал Грифон, – все выстраиваются
в ряд на морском берегу…
– В два ряда! – закричал Черепаха Квази. –
Тюлени, лососи, морские черепахи и все остальные. И как только очистишь берег
от медуз…
– А это не так-то просто, – вставил Грифон.
– Делаешь сначала два шага вперед… – продолжал Черепаха
Квази.
– Взяв за ручку омара! – закричал Грифон.
– Конечно, – подтвердил Черепаха Квази. –
Делаешь два прохода вперед, кидаешься на партнеров…
– Меняешь омаров – и возвращаешься назад тем же
порядком, – закончил Грифон.
– А потом, – продолжал Черепаха Квази, –
швыряешь…
– Омаров! – крикнул Грифон, подпрыгивая в воздух.
– Подальше в море…
– Плывешь за ними! – радостно завопил Грифон.
– Кувыркаешься разок в море! – воскликнул Черепаха
Квази и прошелся колесом по песку.
– Снова меняешь омаров! – вопил во весь голос
Грифон.
– И возвращаешься на берег! Вот и вся первая
фигура, – сказал Квази внезапно упавшим голосом. И два друга, только что,
как безумные, прыгавшие по песку, загрустили, сели и с тоской взглянули на
Алису.
– Это, должно быть, очень красивый танец, – робко
заметила Алиса.
– Хочешь посмотреть? – спросил Черепаха Квази.
– Очень, – сказала Алиса.
– Вставай, – приказал Грифону Квази. –
Покажем ей первую фигуру. Ничего, что тут нет омаров… Мы и без них обойдемся.
Кто будет петь?
– Пой ты, – сказал Грифон. – Я не помню слов.
И они важно заплясали вокруг Алисы, размахивая в такт
головами и не замечая, что то и дело наступают ей на ноги. Черепаха Квази
затянул грустную песню.
Говорит треска улитке: «Побыстрей,
дружок, иди! [67]
Мне на хвост дельфин наступит – он
плетется позади.
Видишь, крабы, черепахи мчатся к
морю мимо нас.
Нынче бал у нас на взморье, ты
пойдешь ли с нами в пляс?
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты
пуститься с нами в пляс?
Ты не знаешь, как приятно, как
занятно быть треской.
Если нас забросят в море и умчит
нас вал морской!»
«Ох! – улитка
пропищала. – Далеко забросят нас!
Не хочу я, не могу я, не хочу я с
вами в пляс.
Не могу я, не хочу я, не могу
пуститься в пляс!»
«Ах, что такое далеко? –
ответила треска. –
Где далеко от Англии, там Франция
близка.
За много миль от берегов есть
берега опять.
Не робей, моя улитка, и пойдем со
мной плясать.
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты
со мной пойти плясать?
Можешь, хочешь, хочешь, можешь ты
пойти со мной плясать?»
– Большое спасибо, – сказала Алиса, радуясь, что
танец, наконец, кончился. – Очень интересно было посмотреть. А песня про
треску мне очень понравилась! Такая забавная…
– Кстати, о треске, – начал Черепаха Квази. –
Ты, конечно, ее видала?
– Да – сказала Алиса. – Она иногда бывала у нас на
обед.
Она испуганно замолчала, но Черепаха Квази не смутился.
– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, – заметил
Черепаха Квази, – но раз вы так часто встречались, ты, конечно, знаешь,
как она выглядит…
– Да, кажется, знаю, – сказала задумчиво
Алиса. – Хвост во рту[68],
и вся в сухарях.
– Насчет сухарей ты ошибаешься, – возразил
Черепаха Квази, – сухари все равно смылись бы в море… Ну а хвост у нее,
правда, во рту. Дело в том, что…
Тут Черепаха Квази широко зевнул и закрыл глаза.
– Объясни ей про хвост, – сказал он Грифону.
– Дело в том, – сказал Грифон, – что она очень
любит танцевать с омарами. Вот они и швыряют ее в море. Вот она и летит
далеко-далеко. Вот хвост у нее и застревает во рту – да так крепко, что не
вытащишь. Все.
– Спасибо, – сказала Алиса. – Это очень
интересно. Я ничего этого о треске не знала.
– Если хочешь, – сказал Грифон, – я тебе
много еще могу про треску рассказать! Знаешь, почему ее называют треской?
– Я никогда об этом не думала, – ответила
Алиса. – Почему?
– Треску много, – сказал значительно Грифон.
Алиса растерялась.
– Много треску? – переспросила она с недоумением.
– Ну да, – подтвердил Грифон. – Рыба она так
себе, толку от нее мало, а треску много.
Алиса молчала и только смотрела на Грифона широко раскрытыми
глазами.
– Очень любит поговорить, – продолжал
Грифон. – Как начнет трещать, хоть вон беги. И друзей себе таких же
подобрала. Ходит к ней один старичок Судачок. С утра до ночи судачат! А еще
Щука забегает – так она всех щучит. Бывает и Сом – этот во всем сомневается
... А как соберутся все вместе, такой подымут шум, что голова кругом идет…
Белугу знаешь?
Алиса кивнула.
– Так это они ее довели. Никак, бедная, прийти в себя
не может. Все ревет и ревет…
– Поэтому и говорят: «Ревет, как белуга»? – робко
спросила Алиса.
– Ну да, – сказал Грифон. – Поэтому.
Тут Черепаха Квази открыл глаза.
– Ну, хватит об этом, – проговорил он. –
Расскажи теперь ты про свои приключения.
– Я с удовольствием расскажу все, что случилось со мной
сегодня с утра, – сказала неуверенно Алиса. – А про вчера я
рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая.
– Объяснись, – сказал Черепаха Квази.
– Нет, сначала приключения, – нетерпеливо перебил
его Грифон. – Объяснять очень долго.
И Алиса начала рассказывать все, что с нею случилось с той
минуты, как она увидела Белого Кролика. Сначала ей было немножко не по себе:
Грифон и Черепаха Квази придвинулись к ней так близко и так широко раскрыли
глаза и рты; но потом она осмелела. Грифон и Черепаха Квази молчали, пока она не
дошла до встречи с Синей Гусеницей и попытки прочитать ей «Папу Вильяма». Тут
Черепаха Квази глубоко вздохнул и сказал:
– Очень странно!
– Страннее некуда! – подхватил Грифон.
– Все слова не те, – задумчиво произнес Черепаха
Квази. – Хорошо бы она нам что-нибудь почитала. Вели ей начать.
И он посмотрел на Грифона, словно тот имел над Алисой
власть.
– Встань и читай «Это голос лентяя », –
приказал Алисе Грифон.
– Как все здесь любят распоряжаться, – подумала
Алиса. – Только и делают, что заставляют читать. Можно подумать, что я в
школе.
Все же она послушно встала и начала читать. Но мысли ее были
так заняты омарами и морскою кадрилью, что она и сама не знала, что говорит.
Слова получились действительно очень странные.
Это голос Омара [69]. Вы слышите
крик?
– Вы меня разварили! Ах, где
мой парик?
И поправивши носом жилетку и бант,
Он идет на носочках, как
лондонский франт.
Если отмель пустынна и тихо
кругом,
Он кричит, что акулы ему нипочем,
Но лишь только вдали заприметит
акул,
Он забьется в песок и кричит
караул!
– Совсем непохоже на то, что читал я ребенком в
школе, – заметил Грифон.
– Я никогда этих стихов не слышал, – сказал
Квази. – Но, по правде говоря, – это ужасный вздор!
Алиса ничего не сказала; она села на песок и закрыла лицо
руками; ей уж в не верилось, что все еще может снова стать, как прежде.
– Она ничего объяснить не может, – торопливо
сказал Грифон.
И, повернувшись к Алисе, прибавил:
– Читай дальше.
– А почему он идет на носочках? – спросил
Квази. – Объясни мне хоть это.
– Это такая позиция в танцах, – сказала Алиса.
Но она и сама ничего не понимала; ей не хотелось больше об
этом говорить.
– Читай же дальше, – торопил ее Грифон. –
«Шел я садом однажды…»
Алиса не посмела ослушаться, хотя и была уверена, что все
опять получится не так, и дрожащим голосом продолжала:
Шел я садом однажды и вдруг
увидал,
Как делили коврижку Сова и Шакал.
И коврижку Шакал проглотил
целиком,
А Сове только блюдечко дал с
ободком.
А потом предложил ей: «Закончим
дележ –
Ты возьми себе ложку, я – вилку и
нож».
И, наевшись, улегся Шакал на
траву,
Но сперва на десерт проглотил он…
– Зачем читать всю эту ерунду, – прервал ее
Квази, – если ты все равно не можешь ничего объяснить? Такой тарабарщины я
в своей жизни еще не слыхал!
– Да, пожалуй, хватит, – сказал Грифон к великой
радости Алисы.
– Хочешь, мы еще станцуем? – продолжал
Грифон. – Или пусть лучше Квази споет тебе песню?
– Пожалуйста, песню, если можно, – отвечала Алиса
с таким жаром, что Грифон только пожал плечами.
– О вкусах не спорят, – заметил он
обиженно. – Спой ей «Еду вечернюю», старина.
Черепаха Квази глубоко вздохнул и, всхлипывая, запел[70]:
Еда вечерняя, любимый Суп морской!
Когда сияешь ты, зеленый и
густой, –
Кто не вдохнет, кто не поймет тебя
тогда,
Еда вечерняя, блаженная Еда!
Еда вечерняя, блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная Еда!
Еда вечерняя! Кто, сердцу вопреки,
Попросит семги и потребует трески?
Мы все забудем для тебя, почти
зада–
ром данная блаженная Еда!
Задаром данная блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Блаже-э-нная Е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блажен-НАЯ ЕДА!
– Повтори припев! – сказал Грифон.
Черепаха Квази открыл было рот, во в эту минуту вдалеке
послышалось:
– Суд идет!
– Бежим! – сказал Грифон, схватив Алису за руку, и
потащил за собой, так и не дослушав песню до конца.
– А кого судят? – спросила, задыхаясь, Алиса.
Но Грифон только повторял:
– Бежим! Бежим!
И прибавлял шагу.
А ветерок с моря доносил грустный напев:
– Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная Еда!
Он звучал все тише и тише и, наконец, совсем смолк.
|