 Увеличить |
Глава 2
О раб
земной!
До той
поры,
Пока
нечистые дары
Ты не
принес в свой храм,
Весь мир
перед тобой склонен,
Ты —
царь, и вознесен твой трон
К высоким
небесам.
Джон
Вильсон. «На посещение Хайлэнд Глен»
Могиканин
продолжал насыщаться, тогда как его белый товарищ встал и, учтиво сняв шапку,
поклонился Мэйбл. Это был цветущий юноша, полный здоровья и сил; его платье,
хоть и не строго флотского образца, как у Кэпа, говорило, что и он более
привычен к воде, чем к земле. В то время настоящие моряки были обособленной
кастой, резко отличавшейся от других сословий; их представления, равно как язык
и одежда, так же ясно указывали на их занятие, как взгляды, речи и одежда турка
обличают в нем правоверного мусульманина. Хотя Следопыт был еще мужчина в самой
поре, Мэйбл говорила с ним без всякого стеснения, возможно потому, что
зарядилась храбростью для этого знакомства; встретившись же глазами с молодым
человеком, сидевшим у костра, она невольно потупилась, смущенная восхищением,
которое прочла — или вообразила, что прочла, — в его приветственном
взгляде. И в самом деле оба они отнеслись друг к другу с тем естественным
интересом, какой возникает у молодых впечатлительных людей, когда их роднит
одинаковый возраст, сходные жизненные обстоятельства, привлекательная
наружность и необычная обстановка их встречи.
— Перед
вами, — сказал Следопыт, глядя на Мэйбл с открытой своей улыбкой, —
те друзья, которых ваш почтенный батюшка выслал вам навстречу. Это — великий
делавар, изведавший на своем веку немало славы, но и немало злоключений. Он
носит, разумеется, индейское имя, подобающее вождю, но, так как его трудно
выговорить тем, кто незнаком с его наречием, мы переиначили его на английский
лад — Великий Змей. Это не значит, что он коварен в большей мере, чем полагается
краснокожему, а только что он мудр и хитер, как и подобает воину. Разящая
Стрела прекрасно меня поймет.
Пока
Следопыт произносил свою речь, оба индейца испытующе оглядывали друг друга;
тускарора подошел первым и вступил с соотечественником в дружелюбный по
видимости разговор.
— Люблю
смотреть, как двое краснокожих приветствуют друг друга в лесной чащобе! —
продолжал Следопыт. — Не правда ли, мастер Кэп, это все равно как будто
два дружественных судна обмениваются салютами в открытом море. Но раз уж мы
заговорили о воде, позвольте представить вам моего юного друга Джаспера
Уэстерна, который хорошо знаком с этой стихией, так как всю свою жизнь провел на
Онтарио.
— Рад
познакомиться, дружище, — сказал Кэп, сердечно пожимая руку своему
пресноводному коллеге, — хотя в школе, куда вас отдали, вам еще многому
предстоит поучиться. Это моя племянница Мэйбл — я зову ее Магни по причине,
всего значения которой ей не попять, хотя вы, должно быть, достаточно преуспели
в нашей науке, чтобы знать, что такое компас.
— Причину
угадать нетрудно, — отвечал молодой человек, невольно устремляя темные
смелые глаза на вспыхнувшее лицо девушки, — и, мне думается, что матрос, идущий
с таким компасом, как ваша Магни, никогда не собьется с курса.
— Что
ж, видно, наши матросские словечки вам знакомы и употребляете вы их с толком и
к месту, но, сдается мне, вы видели на своем веку больше зеленой, чем голубой
воды.
— Не
удивляйтесь, что мне знаком язык береговых жителей, — нашему брату редко
приходится больше чем на двадцать четыре часа терять землю из виду.
— Жаль,
жаль, молодой человек. Плавающей птице негоже засиживаться на берегу. Ведь, по
правде сказать, ваше озеро, мастер Уэстерн, как я полагаю, окружено со всех
сторон землей.
— Но,
дядюшка, разве то же самое нельзя сказать об океане? Он тоже со всех сторон
окружен землей, — с живостью отозвалась Мэйбл; она испугалась, как бы
дядюшка с места в карьер не пустился рассуждать на любимую тему с
самоуверенностью неисправимого педанта.
— Ошибаешься,
девочка, это как раз земля окружена океаном; я всегда твержу это тем, кто на
берегу. Ведь они живут, в сущности, посреди моря, хоть сами того не
подозревают; живут, можно сказать, божьим изволением, ведь воды-то на свете
больше, чем земли, не говоря уж о том, что она коварнее. Но такова слепота
человеческая: какой-нибудь удалец, и не нюхавший моря, иной раз вообразит себя
умнее того, кто обогнул мыс Горн. То-то и оно: земля наша попросту остров,
тогда как все прочее — вода.
Молодой
Уэстерн был преисполнен уважения к бывалому моряку — его уже давно томили мечты
о морском плавании; но он, естественно, чувствовал привязанность к обширному
озеру, на котором вырос и которое в его глазах было не лишено своей
неповторимой красоты.
— То,
что вы говорите, сударь, — заметил он скромно — может, и верно в
рассуждении Атлантического океана, ну, а мы здесь, на Онтарио, питаем уважение
и к суше.
— Это
потому, что она зажала вас в кулак, — возразил Кэп, смеясь собственной
шутке. — Но, как я вижу, ваш Следопыт, как вы его зовете, уже спешит сюда
с дымящимся подносом и приглашает нас откушать с ним. Вот уж что верно, то
верно — дичиной в море не побалуешься. Мастер Уэстерн, услуживать молодой
девице в ваши лета так же не обременительно, как выбирать сигнальный фал. И,
если вы позаботитесь о тарелке и кружке для моей Мэйбл, пока я буду закусывать
со Следопытом и индейцами, она, конечно, сумеет оценить ваше внимание.
Сказав
это больше для красного словца, мастер Кэп и не подозревал, сколь уместно его
замечание. Джаспер Уэстерн самым ревностным образом принялся услуживать Мэйбл,
и девушка весьма оценила рыцарское внимание, оказанное ей юным матросом при
первом же их знакомстве. Джаспер усадил ее на ствол упавшего дерева, отрезал ей
самый лакомый кусок дичины, наполнил ее кружку чистой родниковой водой и,
усевшись напротив, старался предупредить каждое ее желание, сразу же расположив
ее к себе своей ласковой простодушной заботой — этой данью уважения, от которой
не откажется ни одна женщина, но которая особенно лестна и приятна, когда
исходит от юного сверстника и когда сильная, мужественная сторона воздает его
беспомощной и слабой. Как и большинство мужчин, мало бывавших в женском
обществе, молодой Уэстерн вкладывал в свою любезность столько серьезной,
искренней и дружеской теплоты
— пусть
и без отпечатка светского обращения, которого не чужда была Мэйбл, — что
эти обаятельные качества с лихвой восполняли в ее глазах недостаток
галантности. Предоставим же неопытным и бесхитростным молодым людям знакомиться
ближе — скорее на языке чувств, чем внятно выраженных мыслей, — и
обратимся к другой группе сотрапезников, среди которых дядюшка, старавшийся,
как всегда, не ударить лицом в грязь, успел уже стать центральной фигурой.
Вся
компания расселась вокруг деревянного подноса с бифштексами из дичи,
поставленного для всех, и в завязавшейся беседе, естественно, отразились
характеры тех, из кого состояло это разнородное общество. Индейцы молчали и тем
усерднее налегали на еду — пристрастие американских уроженцев к жаркому из
дичины поистине не поддается удовлетворению, — тогда как оба белых застольника
проявили общительность и словоохотливость, причем каждый из них весьма упорно и
пространно отстаивал свою точку зрения. Но так как их беседа поможет читателям
войти в курс дела и прольет свет на многое в дальнейшем рассказе, нелишне
привести ее здесь.
— Ваша
жизнь, разумеется, имеет свои приятные стороны, мастер Следопыт, — заметил
Кэп, когда голод путников поутих и они начали есть с разбором, выискивая на
подносе что повкуснее. — В ней те же превратности счастья, что у нас,
моряков, свой риск и свои удачи, но у нас кругом вода, а ваш брат видит только
землю.
— Полноте,
да мы видим сколько угодно воды в наших походах и поездках, — возразил его
белый собеседник. — Мы, жители границы, управляемся с веслом и острогой не
хуже, чем с карабином и охотничьим ножом.
— Охотно
вам верю. А только умеете ли вы брасопить реи или выбирать швартовы? А владеете
ли вы штурвалом и умеете ли бросать лот, есть ли у вас понятие о риф-штерте и
стень-вынтрепе? Весло — почтенная вещь, не спорю, когда вы в челноке, но на
корабле от него мало проку.
— Что
до меня, то я уважаю всякое занятие человека и верю, что названные вами вещи
имеют свое разумное назначение. Тот, кто, подобно мне, жил среди многих племен,
понимает, до чего разнородны человеческие нравы и обычаи. Раскраска у минга не
похожа на раскраску делавара, и ошибется тот, кто захочет увидеть воина в
одежде скво. Я не стар годами, но давно живу в лесу, и человеческая натура мне
знакома. Я не питаю уважения к учености горожан — никогда я не встречал среди
них такого, кто умел бы целиться из ружья или разбирался бы в лесных тропах.
— Тут,
мастер Следопыт, мы сходимся в мнениях. Шататься по улицам, слушать проповеди
или посещать воскресную службу еще не значит быть человеком. Отправьте малого в
море, если хотите раскрыть ему глаза на мир, пусть поглядит на чужие племена и
на то, что я называю лицом природы, если хотите, чтобы он научился понимать сам
себя. Возьмите хотя бы моего зятя. Он в своем роде славный малый, ничего не
скажешь, но пехтура есть пехтура, и, хоть ты двадцать раз называйся сержантом,
дело от этого не меняется. Когда он посватался к моей сестре Бриджет, я сказал
этой дурехе — как и обязан был сказать, — кто он есть и чего ей ждать от
такого муженька. Но эти девчонки, ежели забьют себе что в голову, с ними просто
сладу нет. Правда, сержант вроде бы вышел в люди, у себя в крепости он,
кажется, крупная шишка, но ей-то, бедняжке, какой от этого прок, когда она уже
четырнадцать лет как в гробу.
— Ремесло
солдата — честное ремесло, лишь бы он сражался на правой стороне, — сказал
Следопыт. — А как французишки все вор на воре, а его священное величество
и наши колонии всегда за правое дело стоят, то у сержанта и совесть спокойна и
слава добрая. Я никогда не спал лучше, чем когда задавал мингам взбучку, хотя,
по чести сказать, не в моих правилах сражаться, как индеец. У нашего Змея свой
обычай, а у меня свой; мы сражаемся бок о бок уже многие годы, и каждый из нас
уважает обычай другого. Я говорю ему, что на свете только одно небо и только
одна преисподняя, чему бы ни учила его религия, но тропы туда ведут разные.
— Вы
рассуждаете разумно, и он обязан вам верить; но дороги в ад, по-моему, ведут
большей частью сушей. Бедняжка Бриджет всегда называла море «чистилищем»: ведь,
расставаясь с сушей, уходишь от ее соблазнов. Сомневаюсь, чтобы это можно было
сказать о здешних озерах.
— Что
в городах и поселках заводится всякий грех, я охотно допускаю; но наши озера окружены
лесами, а в таком храме каждый день хочется возносить молитвы богу. Что люди
даже в лесной глуши бывают разные, я тоже согласен: делавары и минги — это день
и ночь. А все же я рад нашему знакомству, друг Кэп, хотя бы уже потому, что вы
можете рассказать Великому Змею, что озера бывают и соленые. Мы с ним одна душа
и одно сердце с первого же дня, и если могиканин верит мне так же, как я ему
верю, то он немало узнал от меня о жизни белого человека и о законах природы;
но я заметил, что никто из краснокожих не дает веры тому, что на свете есть
соленые озера и реки, текущие вспять.
— А
все оттого, что в голове у вас полнейший ералаш и обо всем-то вы судите шиворот-навыворот, —
заметил Кэп, снисходительно покачивая головой. — Вы толкуете о своих
озерах и перекатах, точно это морские корабли, а об океане, его отливах и
приливах — словно это рыбацкий челнок. Разящая Стрела и Змей сомневаются в том,
что существует соленая вода, но это же чистейшая бестолочь, хотя и мне,
признаться, кажется басней, будто существуют какие-то внутренние моря, а тем
более будто вода в море может быть пресной. Я проделал такой долгий путь,
отчасти чтобы собственными глазами и собственным небом в этом убедиться, а не
только чтобы услужить сержанту и Магни, хоть сержант и муж моей сестры, а Магни
для меня все равно что родная дочь.
— Вы
заблуждаетесь, вы заблуждаетесь, вы очень заблуждаетесь, друг Кэп, недооценивая
могущество и мудрость, явленную богом в его творении, — возразил Следопыт
с истовой убежденностью. — Бог сотворил солонцы на потребу оленю, и он же
создал для человека, как белого, так и краснокожего, прозрачные родники для
утоления жажды. Неразумно думать, будто не в его власти создать озера чистой
воды для Запада или нечистой для Востока.
На Кэпа
при всей его самоуверенности педанта произвела впечатление суровая простота Следопыта,
но ему не хотелось мириться с фактами, которые он уже много лет отрицал как
невозможные. Не желая признать себя побежденным и в то же время чувствуя свое
бессилие в споре с человеком, прибегающим к столь непривычным для него
доказательствам, подкрепленным в равной мере силой веры, правдолюбия и
правдоподобия, он постарался увильнуть от дальнейшего разговора на эту тему.
— Ладно,
ладно, дружище Следопыт, — сказал он, — прекратим этот спор. И уж раз
сержант прислал вас, чтобы переправить нас на это самое озеро, уговоримся
попробовать его воду на вкус. Об одном только вас предупреждаю: я не хочу
сказать, что вода не бывает пресной на поверхности озера. Даже в Атлантическом
океане, в устьях больших рек, она местами пресная; я покажу вам, как взять
пробу воды на глубине нескольких морских саженей [6]. Вы, должно быть, понятия не имеете, как
это делается. Тогда и видно будет, что к чему.
Следопыт
и сам был рад оставить бесполезный спор, и вскоре разговор у них перешел на другое.
— Мы
здесь не слишком высокого мнения о своих талантах, — заметил он после
некоторой паузы, — прекрасно понимаем, что у людей, живущих в городах или
у моря…
— ..на
море, — поправил его Кэп.
— ..на
море, если вам угодно, друг, — иные возможности, чем у нас, в этой глуши.
И все же у каждого из нас свое призвание, я бы даже сказал — свое природное
дарование, не тронутое тщеславием и корыстью. Скажем, у меня талант по части
стрельбы, поиска следов да еще охоты и разведки; и, хотя я и владею веслом и
острогой, тут я себя мастером не считаю. Вот Джаспер, беседующий с сержантовой
дочкой, другого склада человек, он чувствует себя на воде как дома. Индейцы и
французы на северном берегу зовут его Пресная Вода, из уважения к его таланту.
Он лучше управляется с веслом и снастью, чем с кострами на лесной тропе.
— Что
ж, ваши таланты, как я погляжу, достойны уважения, — сказал Кэп. —
Костер ваш, к примеру, поставил меня в тупик, несмотря на все мои знания и опыт
в морском деле. Увидев дымок, Разящая Стрела сразу же догадался, что костер
разложил белый, а это для меня премудрость, какую можно приравнять разве что к
управлению кораблем, когда идешь темной ночью между песчаными отмелями.
— Да
это сущие пустяки, — возразил Следопыт, заливаясь беззвучным смехом; по
выработавшейся у него привычке, он во всем старался избегать излишнего
шума. — Мы все свои дни проводим в великой школе природы и походя
усваиваем ее уроки. Если б мы не были искушены в этих тонкостях, от нас было бы
мало проку, когда мы ищем след или пробираемся сквозь чащу с важным донесением.
Пресная Вода, как мы его зовем, так любит всякую сырость, что, собирая валежник
для костра, прихватил две-три зеленые ветки — вон их сколько валяется вместе с
буреломом. А сырое дерево дает черный дым, что, должно быть, и вам, морякам,
известно. Все это пустяки, сущие пустяки, хоть и кажется бог весть какой
премудростью тому, кто ленится смиренно и благодарно изучать разнообразные пути
господни.
— Ну
и верный же глаз у Разящей Стрелы, если он уловил такое незаметное различие!
— Плохой
бы он был индеец, кабы не знал таких вещей! Особенно сейчас, когда весь край
охвачен войной, индеец не станет ротозейничать. У каждого цвета кожи своя
натура, и у каждой натуры свой закон и цвет кожи. Я, к примеру, много лет убил
на то, чтобы изучить все тонкости лесной грамоты: то, что знает индеец, не так
легко дается белому, как положенные ему науки; хотя о них я меньше всего берусь
судить, ведь я всю свою жизнь прожил в лесной чащобе.
— Вы
оказались способным учеником, мастер Следопыт, сразу видно, как вы в этом
разбираетесь. Но мне думается, человеку, выросшему на море, тоже нетрудно это
раскумекать, надо только взяться за дело засучив рукава.
— Это
как сказать. Белому человеку плохо дается сноровка краснокожего, как и краснокожему
нелегко дается обычай белого. Натура есть натура, и от нее, как я понимаю,
нелегко отказаться.
— Это
вы так думаете, а мы, моряки, объехавшие весь свет, знаем: люди везде одинаковы
— что китайцы, что голландцы. Сколько я заметил, у всех народов в почете золото
и серебро, и все мужчины уважают табачок.
— Плохо
же вы, моряки, представляете себе индейцев! А захочется ли вашему китайцу песни
смерти петь, в то время как в тело ему вгоняют острые щепки и полосуют его
ножами, и огонь охватывает его нагие члены, и смерть глядит ему в лицо? Доколе
вы не покажете мне китайца или христианина, которого на это станет, вам не
найти бледнолицего с натурою индейца, хоть бы с виду он и был храбрец из
храбрецов и умел читать все книги, какие были когда-либо напечатаны.
— Это,
верно, дикари проделывают друг над дружкой такие дьявольские штуки, —
заявил Кэп, опасливо поглядывая на аркады деревьев, уходящие в бездонную глубь
леса. — Ручаюсь, что ни одному белому не приходилось бывать в такой
переделке.
— Ну
нет, тут вы опять ошибаетесь, — хладнокровно возразил Следопыт, выбирая на
подносе кусочек дичины понежнее и посочнее себе на закуску. — Хотя
мужественно сносить такие пытки под силу только краснокожему, белые тоже от них
не избавлены, такие случаи бывали, и не раз.
— По
счастью, — заметил Кэп, откашливаясь (у него вдруг запершило в
горле), — никто из союзников его величества не посмеет подвергать таким
бесчеловечным истязаниям преданных верноподданных его величества. Я, правда,
недолго служил в королевском флоте, но все же служил, а это что-нибудь да
значит; что же до каперства [7]
и захвата в море неприятельских судов и грузов, тут я немало поработал на своем
веку. Надеюсь, по эту сторону Онтарио нет индейских племен, которые заодно с
французами, а кроме того, вы, кажется, сказали, что озеро у вас нешуточных размеров?
— Нешуточных
— на наш взгляд, — ответил Следопыт, не скрывая улыбки, удивительно красившей
его загорелое, обветренное лицо. — Хотя, помнится, кто-то называл его
жалкой речушкой. Но оно недостаточно велико, чтобы укрыться за ним от врага. У
Онтарио два конца, и кто не решится переплыть на другой берег, может обойти
кругом.
— Вот
это-то и беда с вашими пресноводными лужами, — взъелся на него Кэп, и тут
же громко откашлялся, спохватившись, что выдал себя. — А попробуйте
обогните океан — такого подвига еще никто не совершил, — что на каперском,
что на простом судне.
— Уж
не хотите ли вы сказать, что у океана нет концов?
— Вот
именно: ни концов, ни боков, ни дна. Народ, надежно ошвартованный на его
берегу, может не бояться племени, бросившего якорь у него на траверзе, хотя бы
то были кровожадные дикари, лишь бы они не знали искусства кораблестроения.
Нет, люди, населяющие берега Атлантического океана, могут не опасаться за
целость своей шкуры и своего скальпа. Человек там может вечером спокойно лечь
спать в надежде проснуться наутро с собственными волосами, если только он не
носит парика.
— У
нас тут другие порядки. Лучше я воздержусь от подробностей, чтобы не пугать
молодую девушку, хотя она, кажется, так усердно слушает Пресную Воду, что ей ни
до кого дела нет. Кабы не мое лесное образование, я бы не очень решился
разгуливать по этой местности между нами и крепостью, принимая во внимание, что
нынче творится на границе. По эту сторону Онтарио сейчас, пожалуй, не меньше
ирокезов, чем по ту. Вот потому-то, приятель Кэп, сержант и обратился к нам за
помощью и попросил проводить вас до крепости.
— Как!
Неужто злодеи осмеливаются крейсировать под дулами орудий его величества?
— А
разве вороны не слетаются на труп убитого оленя под носом у охотника?
Естественно, что сюда просачиваются индейцы. Между поселениями и крепостью
постоянно толкутся белые, вот те и рыщут по их следу. Когда мы направлялись
сюда, Змей все время шел по одному берегу реки, а я — по другому, чтобы
выследить эти банды, ну, а Джаспер, как отважный матрос, в одиночку перегонял
пирогу. Сержант со слезами рассказал ему, какая у него славная дочка, как он по
ней стосковался и какая она умница и скромница, и наш парень готов был сгоряча
ринуться за ней хоть в лагерь мингов и с голыми руками полезть в драку.
— Что
ж, спасибо, спасибо! Такие чувства делают ему честь. Хотя не думаю, чтоб он
подвергался большому риску.
— Всего
лишь риску, что кто-нибудь его подстрелит из укрытия, когда он поведет пирогу
вверх по быстрине да будет огибать крутые излучины, следя, нет ли где
водоворота. Из всех рискованных путешествий самое рискованное, по-моему, плыть
по реке, окруженной засадами, а с этим-то и пришлось столкнуться Джасперу.
— Какого
же черта сержант послал за мной и втравил нас в это идиотское плавание — шутка
ли сказать, сто пятьдесят миль пути! Дайте мне открытое море и врага, который
не играет в прятки, и я готов с ним сразиться в любое время и на любых
условиях: хочешь — борт о борт, хочешь — с большой дистанции. Но быть убитым
врасплох, как снулая черепаха, — это, извините, меня не устраивает. Кабы
не малышка Магни, я бы сию же минуту снялся с якоря и повел свой корабль обратно
в Йорк, а вы уж сами разбирайтесь, какая в Онтарио вода — соленая или пресная.
— Этим
дела не поправишь, приятель моряк. Обратная дорога не в пример длинней и разве
лишь немногим спокойнее. Доверьтесь нам, мы вас доставим в целости и
сохранности или пожертвуем индейцам наши скальпы.
По
обычаю моряков, Кэп надевал на свою тугую косицу кошелек из кожи угря, тогда
как на темени у него пробивалась изрядная плешь; машинально он огладил себе
лысину и косу, словно проверяя, все ли в порядке. Это был храбрый служака, не
раз глядевший в глаза смерти, но только не в том ее жутком обличье, какое ему
выразительно и немногословно обрисовал новый знакомец. Однако отступать было
поздно, и он решил не подавать виду, что боится, и только про себя отпустил несколько
теплых слов по адресу своего зятя сержанта, который, по обычной своей дурости и
беспечности, втравил его в эту грязную историю.
— Я
не сомневаюсь, мастер Следопыт, — сказал он, дав этим промелькнувшим
мыслям окрепнуть в решение, — что мы благополучно пойдем в гавань. А
далеко еще до крепости?
— Миль
шестнадцать без малого. Но их и за мили считать нельзя. В реке течение быстрое.
Лишь бы минги нам не помешали.
— А
лес так и будет за нами гнаться — и по штирборту, и по бакборту, как это было,
когда мы сюда плыли?
— Что
вы сказали?
— Я
говорю — мы так все и будем путаться среди этих проклятущих деревьев?
— Нет,
нет, вы поедете в лодке: Осуиго очищена войсками от плавника. Вашу пирогу будет
быстро сносить по течению — знай только посматривай!
— Да
кой же леший помешает мингам, про которых вы тут толковали, подстрелить нас из
засады, пока мы будем обходить мысок или лавировать среди подводных камней?
— Им
помешает господь! Он уже многих спасал и не от таких напастей. Немало было
случаев, когда этой голове грозила опасность лишиться всех своих волос, да и с
кожею в придачу, кабы меня не хранил господь. Я никогда не пускаюсь в драку,
друг моряк, не вспомянув моего верного союзника, — он больше постоит за
тебя в битве, чем все батальоны Шестидесятого полка, построенные в боевом
порядке.
— Ваши
рассуждения годятся для разведчика, ну, а нам, морякам, подавай открытое море и
видимость до самого горизонта, и нам не до размышлений, когда мы идем в дело.
Наша работа — бортовой залп против бортового залпа, деревья и скалы тут только
помеха.
— Вам,
поди, и бог в помеху, как я погляжу. Верьте моему слову, мастер Кэп, в любом
сражении надо иметь бога на своей стороне. Взгляните на Великого Змея. Видите у
него этот шрам вдоль левого уха? Знайте же, только пуля из моего длинного
карабина спасла его скальп; она просвистела как раз вовремя: еще минута, и мой
друг распрощался бы со своей боевой прической. И, когда могиканин теперь жмет
мне руку в знак того, что он ничего не забыл, я говорю ему: брось, дружище, я
тут совершенно ни при чем. Бог дымком дал мне знать, что мой брат в беде. А раз
я в нужную минуту оказался на нужном месте, мне уже никакая помощь не
требуется. Когда над твоим другом занесен томагавк, соображаешь и действуешь
быстро, как оно и было в том случае, а иначе дух Змея в эту минуту охотился бы
в блаженной стране его праотцев.
— Да
уж будет вам, будет. Следопыт! Пусть меня лучше освежуют от носа до кормы, чем
слушать эти ваши растабары. У нас всего несколько часов до захода солнца, и,
чем зря терять золотое время, давайте уж пустимся вплавь по вашей речушке.
Магни, дорогая, готова ты в поход?
Магни
вскочила, вся залившись краской, и начала быстро собираться в дорогу. Она не
слышала ни слова из приведенного здесь разговора, так как Пресная Вода, как
обычно называли молодого Джаспера, рассказывал ей о крепости — этой еще
отдаленной цели ее путешествия, — о ее отце, которого она не видела с
самого детства, и о том, как протекает жизнь в пограничном гарнизоне. Незаметно
для себя она так увлеклась его рассказами и мысли ее были так поглощены этими
новыми, захватывающими сведениями, что те малоприятные предметы, о коих
толковали рядом, не дошли до ее сознания. Между тем за суматохой сборов все
беседы прекратились, а так как у проводников багаж был самый немудрящий, вся
партия в несколько минут приготовилась к выступлению. Но, прежде чем покинуть
лесную стоянку, Следопыт, к удивлению даже своих товарищей проводников, набрал
охапку валежника и бросил в догорающий костер, позаботившись накидать туда и
сырых веток, чтобы от них повалил густой черный дым.
— Когда
хочешь скрыть свой след, Джаспер, иногда не вредно оставить после себя костер
на биваке. Если в пределах десяти миль отсюда бродит дюжина мингов и некоторые
из них с высоких холмов и деревьев оглядывают окрестность, высматривая дымок,
пусть увидят его и сбегутся сюда, и пусть на здоровье обгладывают наши объедки.
— А
вдруг они нападут на наш след и погонятся за нами? — спросил Джаспер; его
забота о безопасности спутников заметно возросла, с тех пор как он познакомился
с Магни. — Ведь мы оставим за собой широкий след к реке.
— Чем
шире, тем лучше. Подойдя к реке, даже хитрющий минг не скажет, в каком
направлении пошла пирога: вверх или вниз по течению. Во всей природе одна
только вода не хранит следов, да и то если после тебя не осталось сильного
запаха. Разве ты этого не понимаешь, Пресная Вода? Пусть даже минги выследили
нас ниже водопада, это значит, что они сразу же ринутся на дымок и, конечно,
подумают, что тот, кто поднимался вверх по реке, так и будет идти в одном
направлении. Им, может быть, известно только то, что какой-то отряд вышел из
крепости; но даже продувному мингу не придет в голову, что мы пришли сюда
единственно ради удовольствия тут же повернуть обратно, а главное — в тот же
самый день и рискуя оставить здесь свои скальпы..
— Надеюсь, —
добавил Джаспер (теперь они разговаривали вдвоем, направляясь к ветровалу), —
минги ничего не знают о сержантовой дочке; ведь ее приезд держится в строжайшем
секрете.
— И
здесь они тоже ничего не узнают, — ответил Следопыт, показывая товарищу,
как тщательно он наступает на отпечатки, оставленные на листьях ножкой Мэйбл. —
Разве только наш морской окунь таскал племянницу с собой по ветровалу, точно
юную лань, резвящуюся подле старой матки.
— Подле
старого быка, хочешь ты сказать!
— Ну,
как тебе понравилось это заморское чучело? Мне нетрудно поладить с таким
матросом, как ты, Пресная Вода, и я не вижу большой разницы в наших призваниях,
хотя твое место на озере, а мое в лесу. Но этот старый болтун… Послушай-ка,
Джаспер, — продолжал Следопыт, закатываясь беззвучным смехом, — давай
испытаем матросскую закваску старого рубаки, прокатим его по водопаду.
— А
как быть с хорошенькой племянницей?
— Ни-ни!
Ее это не должно коснуться. Она-то, во всяком случае, обойдет водопад по
берегу. А нам с тобой не мешает проучить морского волка, чтобы лучше закрепить
наше знакомство. Мы проверим, способен ли его кремень еще высекать огонь, и
пусть он узнает, что и наш брат на границе не прочь пошутить.
Юный
Джаспер улыбнулся, он тоже любил шутку, и его тоже задела надменность Кэпа. Но
миловидное личико Мэйбл, ее грациозная фигурка и очаровательные улыбки стояли
преградой между ее дядюшкой и предполагаемым испытанием.
— Как
бы сержантова дочка не испугалась, — сказал Джаспер.
— Не
испугается, коли она отцовской породы. Да и не похожа она на трусиху.
Предоставь это дело мне, Пресная Вода, я сам им займусь.
— Нет
уж, Следопыт, ты только потопишь его и себя. Если переправляться через водопад,
я вас одних не пущу.
— Что
ж, будь по-твоему. Не выкурить ли нам по этому случаю трубку согласия?
Джаспер
рассмеялся и утвердительно кивнул, на чем их беседа и кончилась, так как отряд
добрался до пироги, о которой здесь уже не раз упоминалось, и от слов перешел к
делу.
|
