 Увеличить |
Глава 31
Утром цветы живут,
Но умирают в ночь.
Все, что творится тут,
Завтра уходит прочь.
Молния блещет так:
Вспышка — и снова мрак!
Шелли
Вряд ли стоит подробно рисовать перед читателем картину,
которую представляла собой земля, избранная злополучными гуронами для их
последней стоянки. К счастью для людей чувствительных или не слишком смелых,
стволы деревьев, листва и дым скрыли большую часть происходившего, а ночь
вскоре распростерла свой покров над озером и над всей бесконечной пустыней,
которая в ту эпоху с незначительными перерывами тянулась от отмелей Гудзона до
берегов Тихого океана.
Перенесем действие нашей повести на другой день, когда на
землю вновь вернулся свет, такой ласковый и улыбающийся, как будто не произошло
ничего особенного.
Когда на следующее утро встало солнце, на берегах Мерцающего
Зеркала уже исчезли все следы борьбы и тревог. Ужасные события минувшего вечера
не оставили ни малейшего отпечатка на неподвижной глади озера, и часы
продолжали неутомимо бежать спокойной чередой, ни в чем не нарушая порядка,
начертанного природой. Птицы по-прежнему колыхались на воде или парили над
вершинами горных сосен, готовые броситься вниз на добычу по непреложным законам
своей природы. Короче говоря, ничто не изменилось, если не считать того, что в
«замке» и вокруг него закипела жизнь. Перемена, происшедшая там, поразила бы
даже самого рассеянного наблюдателя. Часовой в мундире королевского стрелкового
полка мерной поступью расхаживал взад и вперед по платформе, а человек двадцать
солдат толпились вокруг дома или сидели в ковчеге. Ружья, составленные в козлы,
находились под охраной другого часового. Два офицера смотрели на берег в столь
часто упоминавшуюся нами подзорную трубу. Их взгляды были прикованы к тому
роковому мысу, где между деревьями еще мелькали красные мундиры: это солдаты
рыли могилы, совершая печальный обряд погребения. По некоторым рядовым было
видно, что победа досталась не без сопротивления. У младшего офицера рука
висела на перевязи.
Его товарищ, командовавший отрядом, более счастливо
отделался. Он-то и смотрел в трубу, наблюдая за берегом.
Сержант подошел с рапортом. Он назвал старшего офицера
капитаном Уэрли, а младшего — прапорщиком Торнтоном. Вскоре читателю станет
ясно, что капитан и был тот самый офицер, чье имя упоминалось с таким
раздражением в последнем разговоре между Джудит и Непоседой. Это был мужчина
лет тридцати пяти, краснощекий, с резкими чертами лица. Его военная выправка и
элегантный вид легко могли пленить воображение такой неопытной девушки, как
Джудит.
— Должно быть, Крэг осыпает нас благословениями, —
равнодушно заметил капитан, обращаясь к прапорщику и складывая трубу, которую
затем передал своему денщику. — И, говоря по правде, не без оснований:
конечно, гораздо приятнее быть здесь и ухаживать за мисс Джудит Хаттер, чем
хоронить индейцев на берегу, как бы ни был романтичен окружающий пейзаж и
блистательна одержанная победа… Кстати, Райт, ты не знаешь, Дэвис еще жив?
— Он умер десять минут назад, ваша честь, —
ответил сержант, к которому был обращен этот вопрос. — Я сразу понял, чем
это кончится, когда увидел, что пуля попала ему в живот. Я еще не встречал
человека, который мог бы выжить, после того как ему просверлили дыру в желудке.
— Да, после этого будет не до лакомств, — заметил
Уэрли, зевая. — Но знаете, Артур, две бессонные ночи подряд чертовски
действуют на способность человека. Я поглупел, словно голландский священник на
Мохоке. Надеюсь, рука вас не очень беспокоит, милый мальчик?
— Как видите, она заставляет меня немножко
гримасничать, сэр, — ответил юноша смеясь, хотя его физиономия морщилась
от боли. — Но это можно вытерпеть. Надеюсь, Грэхэм скоро улучит несколько
минут, чтобы осмотреть мою рану.
— А ведь эта Джудит Хаттер премилое создание, Торнтон,
и не моя вина, если ее красотой не будут восхищаться в лондонских
парках, — продолжал Уэрли, мало интересовавшийся раной своего
собеседника. — Ах, да! Ваша рука! Совершенно верно! Ступайте в ковчег,
сержант, и скажите доктору Грэхэму, что я приказал ему осмотреть рану мистера
Торнтона, как только он управится с бедным малым, у которого перебита нога…
Прелестное создание! Она была похожа на королеву в своем парчовом платье. Я
вижу, здесь все изменилось: отец и мать умерли, сестра умирает, если уже не
умерла, из всего семейства уцелела только наша красавица. Если брать на круг,
это была очень удачная экспедиция, и обещает она закончиться гораздо приятнее,
чем обычно кончаются стычки с индейцами.
— Должен ли я предположить, сэр, что вы готовы покинуть
знамя великой армии холостяков и закончить кампанию браком?
— Я, Уэрли, стану новобрачным?! Ей-богу, милый мальчик,
вы плохо знаете великую армию, о которой говорите, если способны вообразить
подобную вещь! Я полагаю, что в колониях иногда встречаются женщины, которыми
капитан легкой пехоты не должен пренебрегать, но их нельзя найти ни здесь, на
горах возле этого озера, ни даже на той голландской речке, где мы стоим
гарнизоном. Правда, мой дядя-генерал однажды соблаговолил выбрать для меня
невесту в Йоркшире, но она была совсем некрасива, а я не соглашусь жениться
даже на принцессе, если она не будет хорошенькой.
— А если она хорошенькая, то вы готовы жениться даже на
нищей?
— Ну, это мысль, достойная прапорщика! Любовь в шалаше
— это старая погудка на новый лад, которую приходится слышать в сотый раз. Мы
не из тех, что женятся, мой милый мальчик. Возьмем нашего командира, старого
сэра Эдвина. Хотя он уже полный генерал, но никогда не думал о женитьбе; а если
мужчина вот-вот дослужится до генерал-лейтенантского чина, избежав брака, то он
уже почти в безопасности. Стало быть, помощник командира тоже уже посвящен в
холостяки, как я сказал однажды моему кузену-епископу. Майор — вдовец, он
отведал брачной жизни в течение двенадцати месяцев, когда был еще юнцом, и
теперь мы считаем его одним из самых надежных наших людей. Из десяти капитанов
только один еще колеблется, и он, бедняга, всегда считался в полковом штабе
своего рода memento mori для нашей молодежи. Что касается младших офицеров, то
еще ни один из них не рискнул заявить, что хочет представить свою супругу
полковому собранию… Но ваша рука, кажется, вас беспокоит… Пойдем посмотрим, что
сталось с Грэхэмом.
Хирург, сопровождавший отряд, занимался совсем не тем, что
предполагал капитан. Когда бой кончился, солдаты подобрали мертвых и раненых.
Среди них оказалась бедная Хетти. Она была смертельно ранена ружейной пулей.
Никто не знал, как это произошло. Вернее всего, это была несчастная
случайность.
Сумаха, все старухи и несколько гуронских девушек были
заколоты штыками в самый разгар схватки, когда трудно было отличить мужчин от
женщин, которые носят приблизительно одинаковую одежду. Большинство воинов
погибло на месте. Некоторым удалось, однако, бежать, а двое или трое были взяты
живыми.
Что касается раненых, то штык избавил хирурга от лишних
хлопот. Расщепленный Дуб уцелел, но был ранен и находился в плену. Капитан
Уэрли и молодой прапорщик прошли мимо него, направляясь в ковчег. Старый индеец
в горделивом молчании сидел на краю баржи с перевязанной головой и ногой; на
лице его, однако, незаметно было никаких признаков уныния или отчаяния.
Несомненно, он оплакивал гибель своего племени, но при этом сохранял
достоинство, подобающее воину и вождю.
Офицеры застали хирурга в главной каюте ковчега. Он только
что отошел от соломенного тюфяка, на котором лежала Хетти. На обезображенном
оспой лице шотландца было необычное для него выражение грустного сожаления. Все
его усилия не имели успеха: пришлось отказаться от надежды на то, что девушка
проживет хотя бы еще несколько часов. Доктор Грэхэм привык к сценам
предсмертной агонии, они не производили на него особого впечатления. Но, когда
он увидел, что кроткая юная Хетти, по своему умственному развитию стоявшая ниже
большинства белых женщин, переносит мучения с твердостью, которой мог бы
позавидовать закаленный воин или прославленный герой, он был до такой степени
взволнован этим зрелищем, что даже стыдился в этом признаться.
— Совершенно необычайный случай в лесу, и вдобавок у
пациентки, которая не совсем в здравом уме, — заметил он с резким
шотландским акцентом, когда Уэрли и прапорщик вошли в каюту. — Я надеюсь,
джентльмены, что, когда наступит наш час, мы с такой же покорностью согласимся
принять пенсию на том свете, как эта бедная полоумная девушка.
— Есть ли какая-нибудь надежда, что она оправится от
этой раны? — спросил Уэрли, поглядывая искоса на смертельно бледную
Джудит.
Впрочем, как только он вошел в каюту, на щеках у девушки
выступили два красных пятна.
— Не больше, чем у Карла Стюарта[41] стать королем Англии. Подойдите поближе и
судите сами, джентльмены. В душе этой бедной девушки происходит в некотором
роде тяжба между жизнью и смертью, что делает ее предметом, достойным внимания
философа… Мистер Торнтон, теперь я к вашим услугам. Мы осмотрим вашу рану в
соседней комнате и тем временем пофилософствуем вволю о причудах человеческого
духа.
Хирург и прапорщик удалились, а Уэрли внимательно осмотрелся
по сторонам, стараясь угадать настроение людей, собравшихся в каюте. Бедная
Хетти полулежала на своей постели. На лице ее, хранившем просветленное
выражение, можно было, однако, заметить признаки близкой смерти. Возле нее
находились Джудит и Уа-та-Уа. Джудит сидела, охваченная глубокой печалью.
Делаварка стояла, готовая оказать любую помощь. Зверобой, совершенно
невредимый, стоял в ногах постели, опершись на свой карабин. Воинственный пыл
на его лице уступил место обычному открытому, благожелательному выражению, к
которому теперь примешивались жалость и мужественная скорбь. Змей занимал
задний план картины, прямой и неподвижный, как статуя, внимательно наблюдая за
всеми. Непоседа дополнял группу; он сидел на стуле возле двери с видом
человека, который чувствует неуместность своего присутствия, но стыдится
покинуть свое место.
— Кто этот человек в красном? — спросила Хетти,
заметив капитанский мундир. — Скажи мне, Джудит: ведь это друг Непоседы?
— Это офицер, командир военного отряда, который спас
нас всех от рук гуронов, — тихо ответила сестра.
— Значит, я тоже спасена? А мне казалось, будто здесь
говорили, что меня застрелили и я должна умереть. Умерла мать, умер отец, но ты
жива, Джудит, и Гарри тоже. Я очень боялась, что Гарри убьют, когда услышала,
как он кричит в толпе солдат…
— Ничего, ничего, милая Хетти, — перебила ее
Джудит, старавшаяся в эту минуту больше чем когда-либо сохранить тайну
сестры. — Гарри невредим, и Зверобой невредим, и делавары тоже невредимы.
— Как это случилось, что они застрелили бедную девушку,
а мужчин не тронули? Я не знала, что гуроны так злы, Джудит.
— Это была случайность, бедная Хетти, печальная
случайность, только и всего. Ни один человек не решился бы причинить тебе
какой-нибудь вред.
— Я очень рада. Мне это казалось странным: я
слабоумная, и краснокожие никогда прежде не делали мне ничего худого. Мне было
бы тяжело думать, что они переменились ко мне. Я очень рада, Джудит, что они не
сделали ничего худого Непоседе… Знаете, Зверобой, очень хорошо, что пришли
солдаты, потому что огонь жжется.
— В самом деле, это было великое счастье, сестра.
— Мне кажется, Джудит, ты знакома с некоторыми из этих
офицеров; ты прежде часто встречалась с ними.
Джудит ничего не ответила; она закрыла лицо руками и
застонала. Хетти поглядела на нее с удивлением, но, подумав, что Джудит горюет
о ней, постаралась ласково утешить сестру.
— Не тревожься обо мне, милая Джудит, — сказала
любящая и чистосердечная девушка. — Если я умру, не беда: отец с матерью
умерли, и то, что случилось с ними, может случиться и со мной. Ты знаешь, в
нашей семье я всегда занимала последнее место — значит, не многие будут помнить
обо мне, когда я исчезну в озере.
— Нет, нет, бедная, милая Хетти! — воскликнула
Джудит в неудержимом порыве скорби. — Я, во всяком случае, всегда буду
помнить о тебе. И с радостью… о, с какой радостью я поменялась бы с тобой,
чистым, добрым созданием!
До сих пор капитан Уэрли стоял, прислонившись к дверям
каюты, но, когда эти слова, полные такой печали и, быть может, раскаяния,
вырвались у красивой девушки, он удалился медленно и задумчиво. Проходя мимо
прапорщика, корчившегося от боли, пока хирург делал ему перевязку, капитан не
обратил на него никакого внимания.
— Вот моя библия, Джудит! — сказала Хетти
торжественно. — Правда, я больше не могу читать; что-то делается с моими
глазами: ты кажешься мне такой тусклой, далекой, и Непоседа тоже, когда я гляжу
на него; право, никогда бы не говорила, что Гарри Марч может казаться таким
тусклым. Отчего это, Джудит, я так плохо вижу сегодня? Мать всегда говорила,
что у меня самые хорошие глаза во всей нашей семье. Да, это правда… Ум у меня
слабый, люди называли меня полупомешанной, но глаза очень хорошие…
Джудит опять зарыдала; на этот раз никакое себялюбивое
чувство, никакая мысль о прошлом не примешивалась к ее скорби. Это была чистая,
сердечная печаль, вызванная любовью к сестре. Она с радостью пожертвовала бы
собственной жизнью, лишь бы спасти Хетти. Однако это не было в человеческой
власти, и ей оставалось только горевать. В это время Уэрли вернулся в каюту,
повинуясь побуждению, которому не мог противиться, хотя и чувствовал, что он с
великой охотой навсегда бы покинул Американский континент. Вместо того чтобы
остановиться у двери, он так близко подошел к ложу страдалицы, что очутился
прямо у нее перед глазами. Хетти еще не потеряла способность различать крупные
предметы, и ее взор устремился на него.
— Не вы ли тот офицер, который прибыл сюда с
Непоседой? — спросила она. — Если так, то мы все должны поблагодарить
вас, потому что, хотя я и ранена, все остальные спаслись. Значит, Гарри Марч
рассказал вам, где нас найти и как сильно мы нуждаемся в вашей помощи?
— Весть о появлении индейцев принес нам курьер союзного
племени, — ответил капитан, радуясь случаю облегчить свои чувства подобием
дружеской беседы. — И меня немедленно послали отрезать им путь.
Разумеется, вышло очень удачно, что мы встретили Гарри Непоседу, как вы
называете его, он служил нам проводником; к счастью также, мы скоро услышали
выстрелы — как теперь я узнал, это просто стреляли в цель, — они не только
заставили нас ускорить наш марш, но и привели нас именно туда, куда следовало.
Делавар увидел нас на берегу, если не ошибаюсь, в подзорную трубу. Он и
Уа-та-Уа, как зовут его скво, оказали нам большую услугу. Право, это было
весьма счастливое совпадение обстоятельств, Джудит.
— Не говорите мне больше о счастье, сэр! — хриплым
голосом ответила девушка, снова закрывая лицо руками. — Для меня весь мир
полон скорби. Я хотела бы никогда больше не слышать о ружьях, солдатах и вообще
о людях.
— Разве вы знакомы с моей сестрой? — спросила
Хетти, прежде чем смущенный офицер успел собраться с мыслями для ответа. —
Откуда вы знаете, что ее зовут Джудит? Вы правы, потому что у нее действительно
такое имя. А я Хетти, и мы обе дочери Томаса Хаттера.
— Ради всего святого, милая сестрица, ради меня,
любимая Хетти, — воскликнула Джудит умоляюще, — не говори больше об
этом!
Хетти, как видно, была удивлена, но, привыкнув повиноваться,
прекратила неуместный и мучительный допрос капитана Уэрли. Ум ее обратился к
будущему, в значительной мере потеряв из виду сцены прошлого.
— Мы недолго пробудем в разлуке, Джудит, — сказала
она. — Когда ты умрешь, тебя тоже принесут и похоронят в озере рядом с
матерью.
— Жаль, Хетти, что я уже давно не лежу там!
— Нет, Джудит, это невозможно: только мертвый имеет
право быть похороненным. Грешно было бы похоронить тебя или тебе самой
похоронить себя, пока ты еще жива. Когда-то я хотела похоронить себя, но бог
удержал меня от этого греха.
— Ты… ты, Хетти Хаттер, думала о таком деле? —
воскликнула Джудит, глядя на сестру в неописуемом изумлении, ибо она хорошо
знала, что уста Хетти не произносили ни единого слова, которое бы не было
безусловной правдой.
— Да, Джудит, — ответила умирающая девушка с
покорным видом провинившегося ребенка. — Но я надеюсь, что бог простит мне
это прегрешение. Это случилось вскоре после смерти матери; я чувствовала, что
потеряла своего лучшего друга на земле, и, быть может, даже единственного
друга. Правда, Джудит, вы с отцом были очень ласковы со мной, но ведь я
слабоумная. Я знала, что буду вам только в тягость; да и вы так часто стыдились
такой сестры и дочери. А очень тяжело жить на свете, когда все смотрят на тебя
свысока. Вот я и подумала, что, если мне удастся похоронить себя рядом с
матерью, я буду чувствовать себя гораздо счастливее в озере, чем в хижине.
— Прости меня, прости меня, дорогая Хетти! На коленях
умоляю тебя о прощении, милая сестрица, если какое-нибудь мое слово или
поступок внушили тебе эту безумную, жестокую мысль!
— Встань, Джудит. На коленях ты должна стоять перед
богом, а не передо мной. Совершенно также я чувствовала себя, когда умирала моя
мать. Я вспоминала все, чем огорчала ее, и готова была целовать ее ноги, умоляя
о прощении. Вероятно, так чувствуешь всегда рядом с умирающими; хотя теперь,
думая об этом, я не помню, чтобы у меня было такое чувство, когда умирал отец.
Джудит встала, закрыла лицо передником и заплакала. Затем
последовала долгая, тянувшаяся более двух часов пауза, в продолжение которой
капитан Уэрли несколько раз входил в каюту. Как видно, ему было не по себе,
когда он отсутствовал, но оставаться здесь долго он тоже был не в силах. Он
отдал несколько приказаний, и солдаты засуетились, особенно когда лейтенант
Спрэг, закончив свою неприятную обязанность хоронить мертвецов, прислал с
берега вестового спросить, что ему делать дальше со своим отрядом. Во время
этого перерыва Хетти ненадолго заснула, а Зверобой и Чингачгук покинули ковчег,
желая поговорить наедине. Но не прошло и получаса, как хирург вышел на
платформу и с взволнованным видом, которого прежде никогда не замечали у него
товарищи, объявил, что больная быстро приближается к своему концу. Все снова
собрались в каюте. Любопытство, а быть может, и более высокие чувства привлекли
сюда людей, которые так недавно были действующими лицами, казалось бы, гораздо
более тяжелых и важных событий. Джудит совершенно обессилела от горя, и одна
Уа-та-Уа окружала нежной женской заботливостью ложе больной. В самой Хетти не
произошло никакой заметной перемены, если не считать общей слабости, которая
указывает на скорое приближение смерти. Небольшая доля рассудка, доставшаяся ей
в удел, оставалась ясной, как всегда, и в некоторых отношениях ум ее стал даже
гораздо деятельнее, чем обычно.
— Не горюй обо мне так сильно, Джудит, — сказала
кроткая страдалица. — Я скоро увижу мать; и мне кажется, что я уже вижу
ее; лицо у нее такое же ласковое и улыбающееся, как всегда. Быть может, когда я
умру, бог вернет мне рассудок, и я стану более достойной подругой для матери,
чем прежде. Но почему так темно? Неужели ночь уже наступила? Я почти ничего не
вижу. Где Уа?
— Я здесь, бедная девочка. Почему ты меня не видишь?
— Я тебя вижу, но не могу отличить тебя от Джудит. Я
думаю, что мне уже недолго придется смотреть на тебя, Уа.
— Это очень жаль, бедная Хетти. Но не беда: у
бледнолицых на небо уходят не только воины, но и девушки.
— Где Змей? Я хочу поговорить с ним; дайте мне его
руку, вот так! Теперь я чувствую ее. Делавар, ты должен любить и почитать эту
женщину. Я знаю, как нежно она любит тебя, и ты должен так же нежно любить ее.
Не грози ей, как некоторые ваши мужчины грозят своим женам; будь для нее
хорошим мужем. А теперь подведите Зверобоя поближе ко мне, дайте мне его руку.
Требование это было исполнено, и охотник встал у ложа
больной, подчиняясь всем ее желаниям с покорностью ребенка.
— Я чувствую, Зверобой, — продолжала она, —
хотя не могу сказать почему, что вы и я расстаемся не навсегда. Это странное
чувство. Я никогда не испытывала его прежде… Быть может, вы тоже хотите, чтобы
вас похоронили в озере? Если так, то я понимаю, откуда у меня это чувство.
— Это вряд ли возможно, девушка, это вряд ли возможно.
Моя могила, по всем вероятиям, будет выкопана где-нибудь в лесу, но я надеюсь,
что мой дух будет обитать недалеко от вашего.
— Должно быть, так. Я слишком слаба умом, чтобы
понимать такие вещи, но я чувствую, что вы и я когда-нибудь встретимся… Сестра,
где ты? Теперь я ничего не вижу, кроме мрака. Должно быть, уже ночь наступила…
— Я здесь, рядом с тобой, вот мои руки обнимают
тебя, — всхлипывала Джудит. — Говори, дорогая… быть может, ты хочешь
что-нибудь сказать или просишь что-нибудь сделать в эту страшную минуту?
В это время зрение окончательно изменило Хетти. Тем не менее
смерть приближалась к ней не в сопровождении своих обычных ужасов, а как бы
охваченная нежной жалостью. Девушка была бледна, как труп, но дышала легко и
ровно; ее голос, понизившийся почти до шепота, оставался, однако, по-прежнему
ясным и отчетливым. Когда сестра задала этот вопрос, румянец разлился по щекам
Хетти, впрочем, такой слабый, что его почти невозможно было заметить. Никто,
кроме Джудит, не уловил этого выражения женского чувства, не побежденного даже
смертью. Джудит сразу поняла, в чем тут дело.
— Непоседа здесь, дорогая Хетти, — прошептала она,
низко склонив свое лицо к умирающей, чтобы слова эти не долетели до посторонних
ушей. — Хочешь, я позову его попрощаться с тобой?
Нежное пожатие руки было утвердительным ответом, и тогда
Непоседу подвели к ложу умирающей. Вероятно, этот красивый, но грубый обитатель
лесов никогда не бывал в таком неловком положении, хотя склонность, которую питала
к нему Хетти, была слишком чиста и ненавязчива, чтобы в уме его могли
зародиться хотя бы малейшие подозрения на этот счет. Он позволил Джудит вложить
свою огромную жесткую руку в руки Хетти и стоял, ожидая дальнейшего, в
стесненном молчании.
— Это Гарри, милочка, — прошептала Джудит,
склоняясь над сестрой. — Поговори с ним и позволь ему уйти.
— Что я должна ему сказать, Джудит?
— Все, что подскажет тебе твоя чистая душа, моя
дорогая. Верь своей душе и ничего не бойся.
— Прощайте, Непоседа, — прошептала девушка,
ласково пожимая ему руку. — Мне бы хотелось, чтобы вы постарались
сделаться немного похожим на Зверобоя.
Слова эти были произнесены с большим трудом; на один миг
слабый румянец окрасил щеки девушки, затем пальцы ее разжались, и Хетти
отвернулась, как бы покончив все счеты с миром. Скрытое чувство, которое
связывало ее с этим молодым человеком, чувство, такое слабое, что оно осталось
почти незаметным для нее самой и никогда не могло бы зародиться, если бы
рассудок обладал большей властью над ее сердцем, уступило место возвышенным
мыслям.
— О чем ты думаешь, милая сестрица? — прошептала
Джудит. — Скажи мне, чтобы я могла помочь тебе.
— Мать… я вижу теперь мать… она стоит над озером, вся
окруженная светом… Почему там нет отца?.. Как странно, я могу видеть мать, а не
вижу тебя… Прощай, Джудит.
Последние слова она произнесла после некоторой паузы. Сестра
склонилась над ней с тревожным вниманием, пока наконец не заметила, что кроткий
дух отлетел. Так умерла Хетти Хаттер.
|
