 Увеличить |
Глава 18
Вот так она жила, там умерла. Ни стыд
Не страшен ей, ни скорбь. Она была не тою,
Кто годы целые душевный груз влачит
В холодном сердце, кто живет, пока землею
Не скроет старость их. Ее любовь в зенит
Взошла так быстро — но так сладостно! С такою
Любовью жить нельзя! И сладко спит она
На берегу, где взор ласкала ей волна.
Байрон, «Дон-Жуан»
Молодые индейцы, посланные в разведку после внезапного
появления Хетти, вскоре вернулись и донесли, что им ничего не удалось обнаружить.
Один из них даже пробрался по берегу до того места, против которого стоял
ковчег, но в ночной тьме не заметил судна. Другие долго рыскали в окрестностях,
но повсюду тишина ночи сливалась с безмолвием пустынных лесов.
Ирокезы решили, что девушка, как и в прошлый раз, явилась
одна. Они не подозревали, что ковчег покинул «замок». В эту самую ночь они
задумали одно предприятие, которое сулило им верный успех, поэтому ограничились
тем, что выставили караулы, и затем все, кроме часовых, начали готовиться к
ночному отдыху.
Ирокезы не забыли принять все необходимые меры, чтобы
помешать побегу пленника, не причиняя ему бесполезных страданий. Хетти дали
звериную шкуру и разрешили устроиться среди индейских женщин. Она постелила
себе постель на груде сучьев немного поодаль от хижин и вскоре погрузилась в
глубокий сон.
В лагере было всего тринадцать мужчин; трое из них
одновременно стояли на часах. Один расхаживал в темноте, однако неподалеку от
костра. Он должен был стеречь пленника, поддерживать огонь в костре, чтобы он
не слишком разгорался, но и не угасал, и, наконец, следить за всем, что
делалось в лагере. Второй часовой ходил от одного берега к другому, у самого
основания мыса; третий стоял на противоположном конце мыса, чтобы оградить
лагерь от новых неожиданностей, вроде тех, которые уже произошли этой ночью.
Такая бдительность не в обычае у дикарей, которые больше рассчитывают на тайну
своих передвижений. Но сейчас гуроны очутились совсем в особом положении.
Врагам стало известно их местопребывание, а переменить его в этот час было
нелегко. Кроме того, индейцы надеялись, что события, которые должны были в это
время разыграться в верхней части озера, целиком поглотят внимание бледнолицых
и их единственного краснокожего союзника. При этом Расщепленный Дуб принимал во
внимание, что самый опасный враг, Зверобой, находился в их руках.
Быстрота, с какой засыпают и просыпаются люди, приученные
постоянно быть настороже, принадлежит к числу наиболее загадочных особенностей
нашей природы. Лишь только голова коснется подушки, сознание погасает, и,
однако, в нужный час дух пробуждает тело с такой точностью, как будто все это
время он стоял на страже. Так всегда бывало и с Хетти Хаттер. Как ни слабы были
ее душевные способности, они все же проявили достаточно активности, чтобы
заставить девушку открыть глаза ровно в полночь. Хетти проснулась и, покинув
ложе из сучьев и звериных шкур, направилась прямо к костру, чтобы подбросить в
него дров; верно, ночная свежесть заставила ее продрогнуть. Пламя метнулось
кверху и осветило смуглое лицо стоявшего на страже гурона; его глаза
засверкали, отражая огонь, как зрачки пантеры, которую преследуют в ее логове
горящими сучьями. Но Хетти не почувствовала никакого страха и подошла к
индейцу. Ее движения были так естественны, все в ней было так далеко от
коварства или обмана, что воин вообразил, будто девушка просто встала,
потревоженная ночным холодом, — случай, нередкий в лагере и менее всего
способный вызвать подозрение. Хетти заговорила с индейцем, но он не понимал
по-английски. Тогда она поглядела на спящего пленника и медленно и печально
побрела прочь.
Девушка не думала таиться. Самая простая хитрость,
безусловно, была бы ей не по силам. Зато поступь у нее была легкая и почти
неслышная. Она направилась к дальней оконечности мыса, к тому месту, где
Уа-та-Уа села в лодку, и часовой видел, как ее тоненькая фигурка постепенно
исчезает во мраке. Однако, это его не встревожило, и он не покинул своего
поста. Ирокез знал, что оба его товарища бодрствуют, и не мог предположить, что
девушка, дважды по собственной воле являвшаяся в лагерь и один раз покинувшая
его совершенно свободно, решила искать спасения в бегстве.
Хетти не слишком хорошо разбиралась в малознакомой
местности. Однако она нашла дорогу к берегу и пошла вдоль воды, направляясь к
северу. Вскоре она натолкнулась на бродившего по прибрежному песку второго
часового. Это был еще совсем юный воин; услышав легкие шаги, приближавшиеся к
нему по береговой гальке, он проворно подошел к девушке. Тьма стояла такая
густая, что в тени деревьев невозможно было узнать человека, не прикоснувшись к
нему рукой. Молодой гурон выказал явное разочарование, заметив наконец, с кем
ему довелось встретиться. Говоря по правде, он поджидал свою возлюбленную, с
которой надеялся скоротать скуку ночного дежурства. Внезапное появление девушки
в этот час ничуть не удивило ирокеза. Одинокие прогулки в глухую полночь не
редкость в индейской деревне или лагере: там каждый ест, спит и бодрствует,
когда ему вздумается. Слабоумие Хетти и сейчас сослужило ей хорошую службу. Разочаровавшись
в своих ожиданиях и желая отделаться от непрошеной свидетельницы, молодой воин
знаком приказал девушке идти дальше вдоль берега. Хетти повиновалась. Но,
уходя, она вдруг заговорила по-английски своим нежным голоском, который
разносился довольно далеко в молчании ночи:
— Если ты принял меня за гуронскую девушку, воин, то я
не удивлюсь, что теперь ты сердишься. Я Хетти Хаттер, дочка Томаса Хаттера, и
никогда не выходила ночью на свидание к мужчине. Мать говорила, что это
нехорошо, скромные молодые женщины не должны этого делать. Я хочу сказать:
скромные белолицые женщины, потому что я знаю, что в других местах иные обычаи.
Нет, нет, я Хетти Хаттер и не выйду на свидание даже к Гарри Непоседе, хотя бы
он на коленях просил меня об этом. Мать говорила, что это нехорошо.
Рассуждая вслух таким образом, Хетти дошла до места, к
которому недавно причалила пирога и где благодаря береговым извилинам и низко
нависшим деревьям часовой не заметил бы ее даже среди бела дня. Но слуха
влюбленного достиг уже звук чьих-то других шагов, и он отошел так далеко, что
почти не слышал серебристого голоска. Однако, поглощенная своими мыслями, Хетти
продолжала говорить. Ее слабый голос не мог проникнуть в глубь леса, но над
водой он разносился несколько дальше.
— Я здесь, Джудит, — сказала она. — Возле
меня никого нет. Гурон, стоящий на карауле, пошел встречать свою подружку. Ты
понимаешь, индейскую девушку, которой мать никогда не говорила, что нехорошо
выходить ночью на свидание к мужчине.
Тихое предостерегающее восклицание, долетевшее с озера,
заставило Хетти умолкнуть, а немного спустя она заметила смутные очертания
пироги, которая бесшумно приближалась и вскоре зашуршала по песку своим
берестяным носом. Лишь только легкое суденышко ощутило на себе тяжесть Хетти,
оно немедленно отплыло кормой вперед, как бы одаренное своей собственной жизнью
и волей, и вскоре очутилось в сотне ярдов от берега. Затем пирога повернулась
и, описав широкую дугу с таким расчетом, чтобы с берега уже нельзя было
услышать звук голосов, направилась к ковчегу. Вначале обе девушки хранили
молчание, но затем Джудит, сидевшая на корме и правившая с такой ловкостью,
которой мог бы позавидовать любой мужчина, произнесла слова, вертевшиеся у нее
на губах с той самой минуты, когда сестры покинули берег.
— Мы здесь в безопасности, Хетти, — сказала
она, — и можем разговаривать, не боясь, что нас подслушают.
Говори, однако, потише — в безветренную ночь звуки
разносятся далеко над водой. Когда ты была на берегу, я подплыла совсем близко,
так что слышала не только голоса воинов, но даже шуршание твоих башмаков по
песку еще прежде, чем ты успела заговорить.
— Я думаю, Джудит, гуроны не знают, что я ушла от них.
— Очень возможно, Хетти. Влюбленный бывает плохим
часовым, если только он не караулит свою подружку. Но скажи, видела ли ты
Зверобоя? Говорила ли с ним?
— О да! Он сидел у костра, и ноги его были связаны, но
руками он мог делать все, что хотел.
— Но что он сказал тебе, дитя? Говори скорее! Умираю от
желания узнать, что он велел передать мне.
— Что он велел передать тебе, Джудит? Вообрази, он
сказал, что не умеет читать. Подумать только! Белый человек не может прочесть
даже библию! Должно быть, у него никогда не было ни матери, ни сестры.
— Теперь не время вспоминать об этом, Хетти. Не все
мужчины умеют читать. Правда, мать научила нас разным вещам, но отец не много
смыслит в книгах и, как ты знаешь, тоже едва умеет разбирать библию.
— О, я никогда не думала, что все отцы хорошо читают,
но матери должны уметь читать. Как же они станут учить своих детей? Наверное,
Джудит, у Зверобоя никогда не было матери, не то он тоже умел бы читать.
— Ты сказала ему, что это я послала тебя на берег, и
объяснила ему, как страшно я огорчена его несчастьем? — спросила сестра с
нетерпением.
— Кажется, сказала, Джудит. Но ведь ты знаешь, я
слабоумная и легко могу все позабыть. Я сказала ему, что это ты отвезла меня на
берег. И он много говорил мне разных слов, от которых вся кровь застыла у меня
в жилах. Все это он велел передать своим друзьям. Я полагаю, что ты тоже ему
друг, сестра.
— Как можешь ты мучить меня, Хетти! Конечно, я ему
самый верный друг на земле.
— Мучить тебя? Да, да, я теперь вспоминаю. Как хорошо,
что ты сказала это слово, Джудит, потому что теперь у меня в голове все опять
прояснилось! Ну да, он говорил, что дикари будут мучить его, но что он
постарается вынести это, как подобает белому мужчине, и что нам нечего бояться…
— Говори все, милая Хетти! — вскричала сестра,
задыхаясь от волнения. — Неужели Зверобой и вправду сказал, что дикари
собираются пытать его? Пожалуйста, вспомни хорошенько, Хетти, потому что это
страшная и серьезная вещь.
— Да, сказал. Я вспомнила об этом, когда ты стала
говорить, будто я мучаю тебя. Ах, мне ужасно жалко его! Но сам Зверобой говорил
об этом очень спокойно. Зверобой не так красив, как Гарри Непоседа, но он
гораздо более спокойный.
— Он стоит миллиона таких Гарри! Да, он лучше всех
молодых людей, вместе взятых, которые когда-либо приходили на озеро. —
сказала Джудит с энергией и твердостью, изумившими сестру. — Зверобой —
правдивый человек. В нем нет ни крупицы лжи. Ты, Хетти, еще и не знаешь, какое
это достоинство мужчины — говорить всегда только правду. Но если узнаешь…
Впрочем, нет, надеюсь, ты этого никогда не узнаешь. Кто даст такому существу,
как ты, жестокий урок недоверия и жалобы?!
Джудит закрыла в темноте лицо руками и тихонько застонала.
Внезапный приступ волнения продолжался, однако, всего один миг, и она
заговорила спокойней, хотя голос у нее стал низким и хриплым и потерял свою
обычную и чистоту и звонкость.
— Тяжело бояться правды, Хетти, — сказала
она, — и все же я боюсь правды Зверобоя больше, чем любого врага.
Невозможно, хитрить, сталкиваясь с такой правдивостью, честностью, с такой
непоколебимой прямотой. И, однако, ведь мы не совсем неровня друг другу, сестра.
Неужели Зверобой так уж во всех отношениях выше меня?
Джудит не привыкла говорить о себе с таким смирением и
искать поддержки у Хетти. К тому же, надо заметить, что, обращаясь к ней,
Джудит редко называла ее сестрой. Известно, что в американских семьях даже при совершенном
равенстве отношений сестрой обычно называет младшая старшую. Незначительные
отступления от общепринятых правил иногда сильнее поражают наше воображение,
чем более существенные перемены. В простоте своего сердца Хетти подивилась, и
на миг в ней проснулось честолюбие. Ответ ее прозвучал так же необычно, как и
вопрос. Бедная девушка изо всех сил старалась говорить как можно более
вразумительно.
— Выше тебя, Джудит? — повторила она с
гордостью. — Да в чем же Зверобой может быть выше тебя? Он даже не умеет
читать, а с нашей матерью не могла сравниться ни одна женщина в здешних местах.
Я думаю, он не только не считает себя выше тебя, но даже вряд ли выше меня. Ты
красива, а он урод…
— Нет, он не урод, Хетти, — перебила
Джудит, — у него только очень простое лицо. Однако на этом лице такое
честное выражение, которое гораздо лучше всякой красоты. По-моему, Зверобой
красивей, чем Гарри Непоседа.
— Джудит Хаттер, ты пугаешь меня! Непоседа самый
красивый человек в мире. Он даже красивей тебя, потому что, как ты знаешь,
красота мужчины всегда более ценна, чем красота женщины.
Это невинное проявление сердечной склонности не понравилось
старшей сестре.
— Теперь, Хетти, ты начинаешь говорить глупости, и
давай лучше об этом не толковать. Непоседа вовсе не самый красивый человек на
свете, немало найдется мужчин и получше его. И в гарнизоне форта… — на
этом слове Джудит запнулась, — в нашем гарнизоне есть офицеры гораздо
более красивые, чем он. Но почему ты считаешь, что я ровня Зверобою? Скажи мне
об этом. Мне неприятно слушать, как ты восторгаешься Гарри Непоседой: у него
нет ни чувств, ни воспитанности, ни совести. Ты слишком хороша для него, и
следовало бы сказать ему это при случае.
— Я? Джудит, что с тобой? Ведь я совсем некрасивая, да
к тому же и слабоумная.
— Ты добрая, Хетти, а это гораздо больше того, что
можно сказать о Гарри Марче. У него смазливая физиономия и статная фигура, но у
него нет сердца… Но довольно об этом. Скажи лучше, в чем я могу сравниться со
Зверобоем?
— Подумать только, о чем ты спрашиваешь, Джудит! Он не
умеет говорить и выражается еще хуже, чем Непоседа; Гарри ведь тоже не всегда
произносит правильно слова. Ты заметила это?
— Разумеется. Он груб в своих речах, как и во всем
остальном. Но, я думаю, ты льстишь мне, Хетти, думая, что я могу сравниться с
таким человеком, как Зверобой. Допустим, что я лучше воспитана. В известном
смысле, пожалуй, я красивей его… Но его правдивость, его правдивость — вот в
чем такая ужасающая разница между нами! Ладно, не будем больше говорить об
этом. Постараемся лучше придумать, каким образом вырвать его из рук гуронов.
Отцовский сундук пока еще в ковчеге, и можно попробовать соблазнить их новыми
слонами. Хотя боюсь, Хетти, что за подобную безделицу нельзя выкупить на волю
такого человека, как Зверобой. Кроме того, быть может, отец и Непоседа совсем
не намерены так хлопотать о Зверобое, как он хлопотал о них.
— Но почему, Джудит? Непоседа и Зверобой — приятели, а
приятели всегда должны помогать друг другу.
— Увы, бедная Хетти, ты плохо знаешь людей. Приятелей
иногда надо остерегаться больше, чем явных врагов, а приятельниц — тем более.
Но завтра я снова отвезу тебя на берег, и ты постараешься что-нибудь сделать
для Зверобоя. Его не будут мучить, пока Джудит Хаттер жива и в состоянии
придумать средство, чтобы помешать этому.
Беседа их стала бессвязной, но они продолжали разговаривать,
пока старшая сестра не выведала у младшей все, что та успела запомнить. Когда
Джудит наконец удовлетворила свое любопытство (впрочем, это не совсем
подходящее слово, ибо любопытство ее казалось совершенно ненасытным и не могло
быть полностью удовлетворено), когда она уже была не в силах придумать новые
вопросы, пирога направилась к барже. Непроницаемая темнота ночи и черные тени,
падавшие на воду от холмов и лесистого берега, очень затрудняли розыски судна.
Джудит умело правила пирогой из древесной коры; она была настолько легка, что
для управления ею требовалось скорее, искусство, чем сила. Закончив разговор с
Хетти и решив, что пора возвращаться, она налегла на весла. Но ковчега нигде не
было видно. Несколько раз сестрам мерещилось, будто он вырисовывается во мраке,
словно низкая черная скала, но всякий раз оказывалось, что это был лишь обман
зрения. Так в бесплодных поисках прошло полчаса, пока наконец девушки не пришли
к весьма неприятному выводу, что ковчег покинул свою стоянку.
Попав в такое положение, большинство молодых женщин так
испугались бы, что думали бы только о собственном спасении. Но Джудит нисколько
не растерялась, а Хетти тревожил лишь вопрос о том, что побудило отца переменить
стоянку.
— Но ведь не может быть, Хетти, — сказала Джудит,
убедившись после многократных попыток, что ковчега найти не удастся, —
ведь не может быть, чтобы индейцы приблизились к нашим на плотах или вплавь и
захватили их во время сна!
— Не думаю, чтобы Уа-та-Уа и Чингачгук легли спать, не
рассказав друг другу обо всем, что случилось с ними за время долгой разлуки. А
как по-твоему, сестра?
— Быть может, и нет, дитя. У них много поводов, чтобы
не уснуть. Но делавара могли застать врасплох в не во время сна, особенно когда
его мысли заняты совсем другим. Однако мы должны были бы услышать шум: крики и
ругань Гарри Непоседы разбудили бы эхо на восточных холмах, словно удар грома.
— Непоседа часто грешит, произнося нехорошие
слова, — смиренно и печально призналась Хетти.
— Нет, нет, нельзя было захватить ковчег без всякого
шума! Я отъехала меньше часа назад и все время внимательно прислушивалась. И,
однако, трудно поверить, чтобы отец мог бросить собственных детей.
— Быть может, он думал, что мы спим у себя в каюте,
Джудит, и решил подплыть ближе к замку. Ведь ты знаешь — ковчег часто
передвигается по ночам.
— Это правда, Хетти, должно быть, так оно и было. Южный
ветерок немного усилился, и они, вероятно, отплыли вверх по озеру…
Тут Джудит запнулась, ибо едва она произнесла последнее
слово, как вся окрестность внезапно озарилась ослепительной вспышкой. Затем
прогремел ружейный выстрел, и горное эхо на восточном берегу повторило этот
звук. Миг спустя пронзительный женский вопль прозвучал в воздухе. Грозная тишина,
наступившая вслед за тем, показалась еще более зловещей. Несмотря на всю свою
решительность, Джудит не смела перевести дух, а бледная Хетти закрыла лицо
руками и дрожала всем телом.
— Это кричала женщина, Хетти, — сказала Джудит
очень серьезно, — кричала от боли. Если ковчег снялся с якоря, то при
таком ветре он мог отплыть только к северу, а выстрел и крик донеслись со
стороны мыса. Неужели что-нибудь худое случилось с Уа-та-Уа?
— Поплывем туда и посмотрим, в чем дело, Джудит. Быть
может, она нуждается в нашей помощи. Ведь, кроме нее, на ковчеге только
мужчины.
Медлить было нельзя, и Джудит сейчас же опустила весло в
воду. По прямой линии до мыса было недалеко, а волнение, охватившее девушек, не
позволяло им тратить драгоценные минуты на бесполезные предосторожности. Они
гребли, не считаясь с опасностью, но индейцы не заметили их приближения. Вдруг
сноп света, брызнувший из прогалин между кустами, ударил прямо в глаза Джудит.
Ориентируясь на него, девушка подвела пирогу настолько близко к берегу, насколько
это допускало благоразумие.
Взорам сестер открылось неожиданное лесное зрелище. На
склоне холма собрались все обитатели лагеря. Человек шесть или семь держали в
руках смолистые сосновые факелы, бросавшие мрачный свет на все происходившее
под сводами леса. Прислонившись спиной к дереву, сидела молодая женщина. Ее
поддерживал тот самый часовой, чья оплошность позволила Хетти убежать. Молодая
ирокезка умирала, по ее голой груди струилась кровь. Острый специфический запах
пороха еще чувствовался в сыром и душном ночном воздухе. Джудит с первого
взгляда все разгадала. Ружейная вспышка мелькнула над водой невдалеке от мыса:
стрелять могли либо с пироги, либо с ковчега, проплывавшего мимо. Должно быть,
внимание стрелка привлекли неосторожные восклицания и смех, ибо вряд ли он мог
видеть что-нибудь в темноте.
Вскоре голова жертвы поникла и подкошенное смертью тело
склонилось на сторону. Затем погасли все факелы, кроме одного. Мертвое тело
понесли в лагерь, и печальный кортеж, сопровождавший его, можно было разглядеть
лишь при тусклом мерцании единственного светильника.
Джудит вздрогнула и тяжело вздохнула, снова погрузив весло в
воду. Пирога бесшумно обогнула оконечность мыса. Сцена, которая только что
поразила чувства девушки и теперь преследовала ее воображение, казалась ей еще
страшнее, даже чем агония и смерть несчастной ирокезки. При ярком свете факелов
Джудит увидела статную фигуру Зверобоя, стоявшего возле умирающей с выражением
сострадания и как бы некоторого стыда на лице. Впрочем, он не выказывал ни страха,
ни растерянности, но по взглядам, устремленным на него со всех сторон, легко
было догадаться, какие свирепые страхи бушевали в сердцах краснокожих.
Казалось, пленник не замечал этих взглядов, но в памяти Джудит они
запечатлелись неизгладимо.
Возле мыса девушки никого не встретили. Молчание и тьма,
такие глубокие, как будто лесная тишина никогда не нарушалась и солнце никогда
не светило над этой местностью, царили теперь над мысом, над сумрачными водами
и даже на хмуром небе. Итак, ничего не оставалось делать; надо было думать
только о собственной безопасности, а безопасность можно было найти только на
самой середине озера. Отплыв туда на веслах, Джудит позволила пироге медленно
дрейфовать по направлению к северу, и, поскольку это было возможно в их положении
и в их состоянии духа, сестры предались отдыху.
|
