 Увеличить |
Глава 20
Я сделал все, теперь прощай!
Напрасен был мой труд,
Я ухожу, мой милый край,
Меня за морем ждут, —
Увы! —
Меня за морем ждут.
Шотландская баллада
В предыдущей главе мы оставили противников на их узком
ристалище. Они тяжело переводили дыхание. Непоседа, отличавшийся чудовищной
силой, владел, кроме того, всеми приемами кулачного боя, столь
распространенного в тогдашней Америке и особенно на границе. Такое преимущество
делало борьбу для него менее неравной, чем можно было ожидать, и только
благодаря этому он смог продержаться так долго против численно превосходящего
врага, ибо индейцы тоже недаром славятся своей силой и ловкостью в атлетических
упражнениях. Никто из участников свалки серьезно не пострадал, хотя несколько
дикарей были не один раз сбиты с ног. Тот, кого Непоседа швырнул на платформу,
мог до поры до времени считаться выбывшим из строя; из остальных кое-кто
прихрамывал, да и самому Марчу схватка стоила немало шишек и синяков. Всем
необходимо было хоть немного прийти в себя, и бой на время приостановился.
При таких обстоятельствах перемирие, чем бы оно ни было
вызвано, не могло долго продолжаться: слишком тесна была арена борьбы и слишком
велика опасность какой-нибудь вероломной уловки. Несмотря на невыгоду своего
положения, Непоседа первый возобновил боевые действия. Руководствовался ли он
при этом сознательным расчетом или же все, что произошло потом, было лишь
плодом закоренелой ненависти к индейцам, этого мы сказать не можем. Как бы там
ни было, он яростно устремился вперед и в первую минуту всех разметал. Он
схватил стоявшего рядом с ним гурона за пояс, приподнял над платформой и
швырнул в озеро, словно ребенка.
Несколько секунд спустя та же участь постигла двух других,
причем второй сильно ушибся, натолкнувшись с размаху на своего товарища,
барахтавшегося в воде.
Оставалось еще четверо врагов. Гарри Марч, снабженный лишь
тем оружием, каким одарила людей сама природа, надеялся легко справиться в
рукопашной схватке и с этими краснокожими.
— Ура, старый Том! — закричал он. — Канальи
полетели в озеро, и скоро я всех их заставлю поплавать.
При этих словах страшный удар ногой прямо в лицо опрокинул
обратно в воду индейца, который, схватившись за край платформы, пробовал
вскарабкаться наверх. Когда разошлись круги над местом падения, сквозь
прозрачную стихию Мерцающего Зеркала можно было увидеть темное беспомощное
тело, лежавшее на отмели. Скрюченные пальцы хватали песок и подводные травы,
как бы стараясь удержать отлетающую жизнь этими последними судорогами.
Удар в живот заставил другого индейца изогнуться наподобие
раздавленного червя, и таким образом у Непоседы осталось только два полноценных
противника. Впрочем, один из них был не только самым высоким и самым могучим
среди гуронов, но и наиболее опытным воином, закаленным в боях и долгих
походах. Он полностью оценил гигантскую мощь своего неприятеля и поэтому берег
силы. Вдобавок наряд его как нельзя лучше соответствовал условиям подобного
поединка, ибо на теле у него не было ничего, кроме перевязки вокруг бедер. Он
стоял теперь на платформе, словно нагая и прекрасная модель для статуи. Даже
для того, чтобы только схватить его, требовались ловкость и недюжинная сила.
Гарри Марч, однако, не колебался ни одного мгновения. Едва успел он покончить с
одним врагом, как немедленно обрушился на нового, еще более грозного врага,
стараясь столкнуть и его в воду. Борьба, завязавшаяся между ними, была ужасна.
Движения обоих атлетов были так стремительны, что дикарь, который уцелел
последним, не мог никак вмешаться, даже если бы у него и хватило для этого
смелости. Удивление и страх сковали его силы. Это был неопытный юнец, и кровь
стыла в его жилах, когда он видел бурю страстей, разыгравшуюся в такой
необычайной форме.
Сперва Непоседа хотел положить на обе лопатки своего
противника. Он схватил его за руку и за горло и со всем проворством и силой
американского пограничного жителя пытался подставить ему подножку. Прием этот
не увенчался успехом, ибо на гуроне не было одежды, за которую можно было
уцепиться, а ноги его проворно увертывались от ударов. Затем произошло нечто
вроде свалки, если это слово можно применить там, где в борьбе участвуют только
два человека. Тут уж ничего нельзя было различить, ибо тела бойцов принимали
такие разнообразные позы и так извивались, что совершенно ускользали от
наблюдения. Эта беспорядочная и свирепая потасовка продолжалась, впрочем, не
больше минуты. Взбешенный тем, что он оказался бессильным против ловкости
обнаженного врага, Непоседа отшвырнул от себя гурона, и тот ударился о бревна
хижины. Удар был так жесток, что индеец на секунду потерял сознание. Из груди
его вырвался глухой стон — несомненное свидетельство того, что краснокожий
совсем изнемог в битве. Понимая, однако, что спасение зависит от присутствия
духа, он снова ринулся навстречу противнику. Тогда Непоседа схватил его за
пояс, приподнял над платформой, грохнул об пол и навалился на него всей
тяжестью своего огромного тела. Индеец, совершено оглушенный, очутился теперь в
полной власти бледнолицего врага. Сомкнув руки вокруг горла своей жертвы, Гарри
стиснул их с таким остервенением, что голова гурона перегнулась через край
платформы. Секунду спустя его глаза выкатились из орбит, язык высунулся, ноздри
раздулись, словно вот-вот были готовы лопнуть. В это мгновение кто-то ловко
продел лыковую веревку с мертвой петлей на конце между руками Непоседы. Конец
проскользнул в петлю, и локти великана оттянулись назад с такой неудержимой
силой, что даже он не мог ей противиться. Тотчас же вторая петля стянула
лодыжки, и тело его покатилось по платформе, беспомощное, как бревно.
Противник, освободившись от Непоседы, однако, не поднялся.
Голова его по-прежнему беспомощно свисала над краем платформы, и на первых
порах казалось, что у него сломана шея. Он не сразу очнулся. Прошло несколько
часов, прежде чем он смог встать на ноги. Уверяют, что он никогда до конца не
оправился ни телом, ни духом после этого чересчур близкого знакомства со
смертью.
Своим поражением Непоседа был обязан той ярости, с какой он
сосредоточил все свои силы на поверженном враге. В то время как он всецело был
охвачен жаждой убийства, двое индейцев, сброшенных в воду, взобрались на сваи,
перешагнули по ним на платформу и присоединились к своему товарищу,
единственному, еще оставшемуся на ногах. Тот уже настолько опомнился, что успел
схватить заранее приготовленные лыковые веревки. Как только явилась подмога,
веревки были пущены в ход. В один миг положение дел изменилось коренным образом.
Непоседа, уже собиравшийся торжествовать победу, память о которой хранилась бы
веками в преданиях тамошней области, очутился теперь в плену, связанный и
беспомощный. Но так страшна была только что прекратившаяся борьба и такую
чудовищную силу проявил бледнолицый, что даже теперь, когда он лежал связанный,
как овца, индейцы продолжали глядеть на него боязливо и почтительно.
Беспомощное тело их самого сильного воина все еще было распростерто на
платформе, а когда они взглянули на озеро, отыскивая товарища, которого
Непоседа так бесцеремонно столкнул в воду, то увидели его неподвижную фигуру,
запутавшуюся в подводных травах. Таким образом, победа, которую они одержали,
ошеломила гуронов не меньше, чем поражение.
Чингачгук и его невеста следили за борьбой из ковчега. Когда
гуроны начали стягивать веревкой руки Непоседы, делавар схватил ружье. Но
прежде чем он успел взвести курок, бледнолицый был уже крепко связан, и
непоправимая беда совершилась.
Чингачгук мог бы еще уложить одного из своих врагов, однако
добыть его скальп было немыслимо. Молодой вождь охотно рискнул бы своей жизнью,
чтобы получить такой трофей, но теперь он счел излишним убивать неизвестного
ему индейца. Один взгляд на Уа-та-Уа парализовал мелькнувшую было у него мысль
о мщении. Читателю известно, что Чингачгук почти не умел обращаться с большими
веслами ковчега, хотя и весьма искусно орудовал маленьким веслом пироги. Быть
может, не существует другого физического упражнения, которое представляло бы
для начинающего такие трудности, как гребля. Даже опытный моряк может потерпеть
неудачи при попытке подражать ловким движениям гондольера. При отсутствии
надлежащей сноровки трудно справиться и с одним большим веслом, а тут
приходилось одновременно грести двумя громадными веслами. Правда, делавару удалось
сдвинуть с места ковчег, однако эта попытка внушила ему недоверие к
собственными силам, и он сразу понял, в какое трудное положение попадут он и
Уа-та-Уа, если гуроны воспользуются пирогой, все еще стоявшей возле трапа. В
первую минуту Чингачгук хотел было посадить свою невесту в единственную пирогу,
оставшуюся в его распоряжении, и направиться к восточному берегу в надежде
добраться оттуда сухим путем до делаварских селений. Но различные соображения
помешали ему решиться на этот неосторожный шаг. Делавар не сомневался, что
разведчики наблюдают за озером с обеих сторон и что ни одна пирога не сможет
приблизиться к берегу так, чтобы ее не увидели с холмов. Невозможно было
скрыться с глаз индейцев, а Уа-та-Уа была не настолько сильна, чтобы бежать
сухим путем от опытных воинов. В этой части Америки индейцы еще не пользовались
лошадьми, и беглецам пришлось бы рассчитывать только на свои ноги. Наконец — и
это было отнюдь немаловажное обстоятельство — делавар помнил об участи своего
верного друга Зверобоя, которого никоим образом нельзя было покинуть в
несчастье.
Уа-та-Уа рассуждала и чувствовала не совсем так, но пришла к
тому же заключению. Опасность, грозившая ей самой, смущала ее гораздо меньше,
чем боязнь за обеих сестер, внушавших ей живейшую симпатию. Когда борьба на
платформе прекратилась, девушки уже находились ярдах в трестах от «замка». Тут
Джудит перестала грести, так как только сейчас увидела, что происходит. Она и
Хетти стояли, в пироге, выпрямившись во весь рост, и старались рассмотреть, что
делается на платформе, но это плохо удавалось им, так как стены «замка» в
значительной мере скрывали от них место боя. Своей временной безопасностью
пассажиры ковчега и пироги были обязаны яростному натиску Непоседы; в другом
случае индейцы немедленно взяли бы девушек в плен. Сделать это было бы очень
легко, раз к дикарям попала пирога. Но тяжелые потери, понесенные во время боя,
сломили отвагу гуронов. Нужно было некоторое время, чтобы оправиться, от
последствий свалки, тем более что вожак индейского отряда пострадал больше
всех.
Все же Джудит и Хетти следовало немедленно искать спасения в
ковчеге, представлявшем собой хотя и временный, но все-таки надежный приют.
Уа-та-Уа побежала на корму и стала махать руками, тщетно умоляя девушек описать
круг около «замка» и приблизиться к ковчегу с восточной стороны. Но они не
поняли ее сигналов. Джудит еще не уяснила себе как следует положение вещей и не
хотела принять окончательное решение. Вместо того чтобы повиноваться призывам
Уа-та-Уа, она предпочла держаться поодаль и, медленно работая веслами,
направилась к северу, иначе говоря — к самой широкой части озера, где перед ней
открывался более обширный горизонт и всего легче было спастись бегством.
В этот миг на востоке над соснами показалось солнце, и
тотчас же подул легкий южный бриз, как обычно бывает в этот час в эту пору
года. Чингачгук не стал терять времени на закрепление паруса. Прежде всего он
решил отвести ковчег подальше от «замка», чтобы враги могли добраться до него
только в пироге, которая по прихоти военного счастья так некстати попала в их
руки. Увидев, что ковчег отдалился от «замка», гуроны, казалось, вышли из
оцепенения. Тем временем баржа повернулась кормой к ветру, который, как на
грех, дул в нежелательном направлении и подогнал судно на несколько ярдов к
платформе. Тут Уа-та-Уа решила предупредить жениха, чтобы он как можно скорее
укрылся от вражеских пуль. Это было наиболее грозной опасностью в ту минуту,
тем более что Уа-та-Уа, как заметил делавар, ни за что не хотела спрятаться
сама, пока он оставался под выстрелами. Поэтому Чингачгук, предоставив барже
свободно двигаться, втащил невесту в каюту и немедленно запер дверь. Затем он
начал оглядываться, отыскивая оружие.
Положение враждующих сторон было теперь так своеобразно, что
заслуживает особого описания. Ковчег находился ярдах в шестидесяти к югу от
«замка», иначе говоря, с наветренной стороны, причем парус был распущен. К
счастью, руль не был закреплен и поэтому не препятствовал зигзагообразным
движениям никем не управляемой баржи. Парус свободно полоскался по ветру, хотя
оба боковых каната были туго натянуты. Благодаря этому плоскодонное судно,
которое сидело не глубже чем на три или на четыре дюйма в воде, медленно
повернулось носом в подветренную сторону. Ковчег двигался, однако, очень тихо,
потому что ветер был не только очень слаб, но, как всегда, переменчив, и раза
два парус повисал словно тряпка. Однажды его даже откинуло в наветренную
сторону.
Судно медленно повернулось, избежав непосредственного
столкновения с «замком», только носовая часть застряла между двумя сваями,
выступавшими на несколько футов вперед. В это время делавар пристально глядел в
бойницу, подстерегая удобный момент для выстрела, гуроны, засевшие в «замке»,
были заняты тем же. Обессилевший в схватке индейский воин, которого не успели
подобрать, сидел, прислонившись спиной к стене, а Непоседа, беспомощный, как
бревно, и связанный, как баран, которого тащат на бойню, лежал на самой
середине платформы. Чингачгук мог бы подстрелить индейца в любой момент, но до
скальпа и на этот раз нельзя было бы добраться, а молодой воин не хотел
наносить удар, который не сулил ему ни славы, ни выгоды.
— Отцепись от этих кольев, Змей, если только ты
Змей, — простонал Непоседа, которому тугие путы уже начали причинять
сильнейшую боль. — Отцепись от кольев, освободи нос баржи, и ты поплывешь
прочь. А когда сделаешь это для себя, прикончи этого издыхающего мерзавца ради
меня.
Слова Непоседы привлекли внимание Уа-та-Уа, и, взглянув на
него, она вмиг все поняла. Ноги пленника были туго связаны крепкой лыковой
веревкой, а локти скручены за спиной, но все же он мог двигать пальцами и
запястьями рук. Приложив губы к бойнице, Уа-та-Уа сказала тихим, но внятным
голосом:
— Почему бы тебе не скатиться и не упасть на баржу?
Чингачгук застрелит гурона, если тот погонится за тобой.
— Ей-богу, девушка, это очень толковая мысль, и я
постараюсь привести ее в исполнение, если ваша баржа подплывет чуточку ближе.
Подложи-ка тюфяк, чтобы мне было мягче падать.
Это было сказано в самый подходящий момент, ибо, утомившись от
ожидания, все индейцы почти одновременно спустили курки, никому, однако, не
причинив вреда, хотя несколько пуль влетело в бойницы. В грохоте выстрелов
Уа-та-Уа расслышала не все слова Непоседы, Делаварка отодвинула засов двери,
ведущей па корму, но не решалась выйти на палубу. Нос ковчега продолжал еще
цепляться за сваи, но все слабее и слабее, тогда как корма, медленно описывая
полукруг, приближалась к платформе. Непоседа, лежавший теперь лицом прямо к
ковчегу, не переставал вертеться и корчиться. В то же время он следил за
движениями баржи. Наконец, увидев, что судно освободилось и начало скользить
вдоль свай, Непоседа понял, что пора приспела. Отчаянная попытка, которую он
предпринял, была единственным шансом спастись от мучений и смерти и как нельзя
более соответствовала неудержимой удали этого человека.
Итак, дождавшись того мгновения, когда корма почти коснулась
платформы, Непоседа опять начал корчиться, словно от невыносимой боли, громко
проклиная всех индейцев вообще и гуронов в особенности, и затем быстро
покатился по направлению к барже. К несчастью, плечи Непоседы были гораздо
шире, чем его ноги, поэтому он катился не по прямой линии и достиг края
платформы совсем не в том месте, где рассчитывал. А так как быстрота движения и
необходимость спешить не позволяли ему осмотреться, то он упал в воду.
В эту минуту Чингачгук, по требованию своей невесты, снова
открыл огонь по гуронам. Они считали, что пленник надежно связан, и в пылу боя
не заметили, как он исчез. Но Уа-та-Уа принимала близко к сердцу успех своего
плана и следила за движениями Непоседы, как кошка за мышью. В тот миг, когда он
покатился, она уже угадала неизбежный результат, тем более что баржа начала
теперь двигаться довольно быстро. Делаварка старалась что-нибудь придумать,
чтобы спасти пленника. С инстинктивной находчивостью она открыла дверь в тот
самый момент, когда карабин Чингачгука загремел у нее над ухом, к под
прикрытием стен каюты пробралась на корму как раз вовремя, чтобы увидеть
падение Непоседы в озеро. Нога ее случайно коснулась одного из свободно
болтавшихся углов паруса. Схватив веревку, прикрепленную к этому углу, девушка
бросила ее беспомощному Непоседе. Идя камнем ко дну, он успел, однако,
вцепиться в веревку не только пальцами, но и зубами.
Непоседа был опытный пловец. Спутанный по рукам и ногам, он
инстинктивно прибегнул к единственному приему, который могли бы ему подсказать
значение законов физики и обдуманный расчет. Вместо того чтобы барахтаться и
окончательно потопить себя бесполезными усилиями, он позволил своему телу
погрузиться возможно глубже и, когда веревка коснулась его, почти целиком ушел
под воду, если не считать головы. В этом положении, двигая кистями рук, как
рыба плавниками, он вынужден был бы ожидать, пока его выудят гуроны, если бы не
получил помощь со стороны. Но ковчег поплыл, веревка натянулась и потащила
Непоседу на буксире. Движение баржи помогало ему удержать голову над водой.
Человека выносливого можно тащить целые мили этим странным, но простым
способом.
Как уже было сказано, гуроны не заметили внезапного
исчезновения пленника. На первых порах он был скрыт от их взоров выступающими
краями платформы; затем, когда ковчег двинулся вперед, Непоседа скрылся за
сваями. Кроме того, гуроны были слишком поглощены желанием подстрелить своего
врага-делавара. Больше всего их интересовало, удастся ли ковчегу отцепиться от
свай, и они перебрались в северную часть «замка», чтобы использовать
находившиеся там бойницы. Чингачгук тоже ничего не знал об участи Непоседы.
Когда ковчег проплыл мимо «замка», дымок ружейных выстрелов то и дело вырывался
из бойниц. Наконец, к удовольствию одной стороны и к огорчению другой, баржа
отделилась от свай и со все возрастающей скоростью начала двигаться к северу.
Только теперь узнал Чингачгук от Уа-та-Уа, в какое
угрожающее положение попал Непоседа. Но показаться на корме сейчас — значило
неминуемо погибнуть от пуль.
К счастью, веревка, за которую цеплялся утопающий, была
прикреплена к нижнему углу паруса. Делавар отвязал ее, и Уа-та-Уа тотчас же
начала подтягивать к барже барахтавшееся в воде тело. В эту минуту Непоседа
плыл на буксире в пятидесяти-шестидесяти футах за кормой, и только голова его
поднималась над водой.
Он уже был довольно далеко от «замка», когда гуроны наконец
заметили его. Они подняли отвратительный вой и начали обстреливать то, что
всего правильнее будет назвать плавучей массой. Как раз в этот миг Уа-та-Уа
начала подтягивать веревку — это, вероятно, и спасло Непоседу. Первая пуля
ударилась о воду как раз в том месте, где широкая грудь молодого великана была
явственно видна сквозь прозрачную стихию. Пуля пробила бы его сердце, если бы
она была пущена под менее острым углом. Но теперь, вместо того чтобы проникнуть
в воду, она скользнула по гладкой поверхности, рикошетом отскочила кверху и
засела в бревнах каюты, вблизи того места, где минуту назад стоял Чингачгук,
отвязывая от паруса веревку. Вторая, третья, четвертая пули натолкнулись на то
же препятствие, хотя Непоседа совершенно явственно ощущал всю силу их ударов,
ложившихся так близко от его груди.
Заметив свою ошибку, гуроны переменили тактику и целились
теперь в ничем не прикрытую голову. Но Уа-та-Уа продолжала тянуть веревку,
мишень благодаря этому переместилась, и пули по-прежнему попадали в воду.
Секунду спустя Непоседа был уже в безопасности: его отбуксировали к
противоположному борту ковчега. Что касается делавара и его невесты, то они
оставались под защитой каюты. Гораздо скорее, чем мы пишем эти строки, они
подтянули огромное тело Непоседы к самому борту. Чингачгук держал наготове
острый нож и проворно разрезал лыковые путы.
Поднять Непоседу на палубу оказалось не такой уж легкой
задачей, ибо руки у молодого охотника затекли. Тем не менее все было сделано
как раз вовремя. Обессилевший и беспомощный Непоседа тяжело повалился на
палубу. Тут мы поставим его собираться с духом и восстанавливать
кровообращение, а сами будем продолжать рассказ о событиях, которые следовали
одно за другим слишком быстро, чтобы мы имели право позволить себе дальнейшую
отсрочку.
Потеряв из виду тело Непоседы, гуроны завыли от разочарования.
Затем трое наиболее проворных поспешили к трапу и сели в пирогу. Тут, однако,
они немного замешкались, так как нужно было захватить оружие и отыскать весла.
Тем временем Непоседа очутился на барже, и делавар снова успел зарядить все
свои ружья. Ковчег продолжал двигаться по ветру. Теперь он уже удалился ярдов
на двести от «замка» и продолжал плыть все дальше и дальше, хотя так медленно,
что едва бороздил воду. Пирога Джудит и Хетти находилась на четверть мили к
северу от ковчега: очевидно, девушки совершенно сознательно держались в
отдалении. Джудит не знала, что произошло в «замке» и в ковчеге, и боялась
подплыть ближе. Девушки направлялись к восточному берегу, стараясь в то же
время держаться с наветренной стороны по отношению к ковчегу. Таким образом,
они оказались до некоторой степени между двумя враждующими сторонами. Благодаря
длительной практике девушки орудовали веслами с необычным искусством. Джудит
довольно часто брала призы на гребных гонках, состязаясь с молодыми людьми,
приезжавшими на озеро.
Выбравшись из палисада, гуроны очутились на открытом озере.
Здесь уже надо было плыть к ковчегу без всякого прикрытия. Это сразу охладило
боевой пыл краснокожих. В лодке из древесной коры их ничто не защищало от пуль,
и врожденная индейская осторожность не допускала подобного риска. Вместо того
чтобы гнаться за ковчегом, три воина повернули к восточному берегу, держась на
безопасном расстоянии от ружья Чингачгука. Этот маневр ставил девушек в
чрезвычайно опасное положение, ибо они могли очутиться между двух огней. Джудит
немедленно начала отступление к югу, держась невдалеке от берега. Высадиться
она не смела, решив сделать это лишь в самом крайнем случае. На первых порах
индейцы почти не обращали внимания на вторую пирогу; они хорошо знали, кто там
находится, и потому не придавали захвату ее большого значения, особенно теперь,
когда ковчег со своими воображаемыми сокровищами и с двумя такими бойцами, как
делавар и Непоседа, находился у них перед глазами. Но атаковать ковчег было
опасно, хотя и соблазнительно, поэтому, проплыв за ним около часу на безопасном
расстоянии, гуроны внезапно изменили тактику и погнались за девушками.
Когда они решились на это, положение участвующих в деле
обеих сторон существенным образом изменилось.
Ковчег, подгоняемый ветром и течением, проплыл около
полумили и очутился теперь к северу от «замка». Лишь только делавар заметил,
что девушки избегают его, он, не умея справиться с неповоротливым судном и
зная, что всякая попытка уйти от легких лодок из древесной коры обречена на неудачу,
спустил парус в надежде, что это побудит сестер приблизиться к барже. Эта
демонстрация, впрочем, осталась без всяких последствий, если не считать того,
что она позволила ковчегу держаться ближе к месту действия и сделала его
пассажиров свидетелями начавшейся погони. Пирога Джудит находилась ближе к
восточному берегу и приблизительно на четверть мили южнее, чем лодка с
гуронами. Девушки были почти на одинаковом расстоянии и от «замка», и от
ирокезской пироги. При таких условиях началась погоня.
В тот момент, когда гуроны изменили план действий, их пирога
была не в особенно выгодном положении. Они захватили с собой только два весла,
и третий человек являлся лишним и бесполезным грузом. Далее, разница в весе
между сестрами и тремя мужчинами, особенно при чрезвычайной легкости обоих
судов, почти свела на нет преимущество в физической силе, бывшее на стороне
гуронов, и делала состязание отнюдь не таким неравным, как можно было ожидать.
Джудит берегла свои силы, пока не приблизилась вторая пирога и не раскрылись
намерения индейцев. Тогда она стала умолять Хетти всеми силами помочь ей.
— Зачем нам бежать, Джудит? — спросила
простодушная девушка. — Гуроны никогда не обижали и, вероятно, никогда не
обидят меня.
— Быть может, это верно по отношению к тебе, Хетти, но
я — это дело другое. Стань на колени и молись, а потом помоги грести. Когда
будешь молиться, думай обо мне, дорогая девочка.
Джудит сочла необходимым говорить в таком тоне, потому что
знала набожность сестры, которая, не помолившись, не приступала ни к одному
делу.
На этот раз Хетти, однако, молилась недолго, и вскоре пирога
пошла гораздо быстрее. Все же обе стороны берегли свои силы, понимая, что
погоня будет долгой и утомительной. Подобно двум военным кораблям, которые
готовятся к бою, Джудит и индейцы, казалось, хотели предварительно проверить
скорость движения друг друга, прежде чем начать решительную схватку. Через
несколько минут индейцы убедились, что девушки хорошо владеют веслами и что
настичь их будет нелегко.
В начале погони Джудит свернула к восточному берегу со
смутной мыслью, что, может быть, лучше искать спасения в лесу. Но, подплыв к
суше, она убедилась, что неприятельские разведчики неотступно следят за ней, и
отказалась от мысли прибегнуть к такому отчаянному средству. В это время у нее
еще были свежие, нерастраченные силы, и она надеялась благополучно уйти от
преследователей. Воодушевляемая этой мыслью, девушка налегла на весла,
отдалилась от прибрежных зарослей, под сенью которых уже готова была скрыться,
и снова направилась к центру озера. Этот момент показался гуронам наиболее
подходящим, чтобы ускорить преследование, тем более что водная поверхность
расстилалась перед ними во всю ширь и сами они оказались теперь между
беглянками и берегом. Обе пироги стремительно ринулись вперед. Недостаток
физических сил Джудит возмещала ловкостью и самообладанием. На протяжении
полумили индейцам не удалось приобрести существенных преимуществ, но долгое
напряжение явно утомило обе стороны. Тут гуроны сообразили, что, передавая
весло из рук в руки, они могут поочередно отдыхать, не уменьшая скорости
движения пироги; Джудит по временам оглядывалась назад и заметила эту уловку.
Девушка не рассчитывала уже на успешный исход бегства, понимая, что к концу
погони силы ее, очевидно, не смогут сравниться с силами мужчин, сменявших друг
друга. Все же она продолжали упорствовать.
Индейцам не удалось подплыть к девушкам ближе чем на двести
ярдов, хотя они шли за пирогой по прямой линии, в кильватере, как говорят
моряки. Джудит, однако, видела, что расстояние между ней и гуронами постепенно
сокращается. Она была не такая девушка, чтобы сразу потерять мужество. И,
однако, ей вдруг захотелось сдаться, чтобы ее поскорей отвели в лагерь, где,
как она знала, находился в плену Зверобой. Но мысль, что она может еще предпринять
какие-нибудь шаги для его освобождения, заставила ее возобновить борьбу. Гуроны
увидели, что наступил момент, когда надо напрячь все силы, если они хотят
избежать позора быть побежденными женщиной. Мускулистый воин, взбешенный этой
унизительной мыслью, сделал слишком резкое движение и переломил весло, которое
ему вручил товарищ. Это решило исход состязания. Пирога с тремя мужчинами и
только одним веслом, очевидно, не могла настичь двух таких беглянок, как дочки
Томаса Хаттера.
— Смотри, Джудит! — воскликнула Хетти. — Я
надеюсь, теперь ты уверуешь в силу молитвы. Гуроны сломали весло и не смогут
догнать нас!
— Я никогда в этом не сомневалась, бедная Хетти. Иногда
на душе у меня горько, и мне хочется молиться и меньше думать о своей красоте.
Теперь мы в безопасности. Нужно только отплыть немного южнее и перевести дух.
Индейцы разом прекратили погоню, словно корабль, случайно
вышедший из-под ветра и потерявший поэтому приобретенную скорость. Вместо того
чтобы гнаться за пирогой Джудит, легко скользившей в южном направлении, гуроны
повернули к «замку» и вскоре там причалили. Девушки продолжали плыть вперед и
остановились только тогда, когда расстояние между ними и неприятелем устранило
всякие опасения, что погоня может возобновиться. Впрочем, дикари, как видно, и
не собирались продолжать преследование. Час спустя переполненная людьми пирога
покинула «замок» и направилась к берегу.
Девушки со вчерашнего дня ничего не ели. Они повернули
обратно к ковчегу, убедившись, наконец, по его маневрам, что он находится в
руках друзей.
Несмотря на то что «замок» казался пустым, Джудит
приближалась к нему с величайшими предосторожностями. Ковчег теперь находился в
одной миле к северу, но он держал курс на «замок» и плыл так правильно, что,
очевидно, на веслах сидел белый. Очутившись в сотне ярдов от «замка», девушки
описали круг, желая убедиться, что там действительно никого нет. По соседству
не было видно ни единой пироги, и это дало им смелость подплывать все ближе и
ближе, пока наконец, обогнув сваи, пирога не причалила к самой платформе.
— Войди в дом, Хетти, — сказала Джудит, — и
посмотри, не остались ли там дикари; они не причинят тебе вреда. А если увидишь
хоть одного, дай мне знать. Не думаю, чтобы они стали стрелять в бедную,
беззащитную девушку. Я буду спасаться от них, пока сама не решу, что пора
явиться к ним в лагерь.
Хетти повиновалась, а Джудит лишь только сестра вышла на
платформу, отплыла на несколько ярдов и остановилась в полной готовности к
бегству. Но в этом не было никакой надобности: через минуту Хетти вернулась и
сказала, что в доме им не угрожает опасность.
— Я побывала во всех комнатах, Джудит, — сказала
она, — и все они пусты, кроме отцовской спальни. Отец у себя и спит, но не
так спокойно, как бы мне хотелось.
— Неужели с отцом что-то случилось? — спросила
Джудит, вскакивая на платформу.
Девушка с трудом произнесла эти слова, ибо нервы ее были в
таком состоянии, что она легко пугалась.
Хетти, видимо, была чем-то расстроена. Она бросила по
сторонам беглый взгляд, словно не желала, чтобы кто-нибудь, кроме Джудит, ее
услышал.
— Ты ведь знаешь, что делается с отцом, когда он
выпьет, — сказала она наконец. — Он тогда сам не понимает, что
говорит и делает… И мне кажется, что он пьян.
— Это странно. Неужели дикари напоили его, а потом
бросили? Ах, Хетти, тяжело дочери смотреть на отца в таком виде! Мы не подойдем
к нему, пока он не проснется.
Тут стон, долетевший из внутренней комнаты, заставил Джудит
изменить свое решение. Обе девушки подошли к отцу, которого они не раз видели в
положении, низводящем человека до уровня скота.
Он сидел, прислонившись спиной к стене, в углу комнатки, и
голова его тяжело свешивалась на грудь.
Подчиняясь внезапному порыву, Джудит бросилась вперед и
сдернула с отца колпак, нахлобученный на голову и закрывавший лицо почти до
самых плеч.
Она увидела ободранное, трепещущее мясо, обнаженные вены и
мышцы…
Хаттер был скальпирован, хотя все еще жив…
|
