 Увеличить |
Н. И. Бухарин
ПАМЯТИ А. А. БОГДАНОВА
(Речь на гражданской
панихиде)
Товарищи!
Нас пришло сюда несколько человек, несколько старых
большевиков. Мы пришли сюда прямо с пленума Центрального Комитета нашей партии,
чтобы сказать последнее «прости» А. А. Богданову.
Он не был последние годы членом нашей партии. Он во многом —
очень во многом — расходился с ней. Всем известно, что наша партия, партия
«твердокаменных» — как называли ее иронически либеральствующие буржуа — не
знает принципиальных компромиссов, не делает трусливых и гнилых идейных уступок
и, будучи партией бойцов, бойцов сурового и прекрасного времени, не отличается
расслабляющей волю и слащавой сентиментальностью. И не для того, чтобы
замазывать наши разногласия и у гроба почившего беспринципно вести торговлю
идеями, эклектически соединяя несоединимое, взошел я сейчас на эту кафедру. Я
пришел сюда, несмотря на наши разногласия, чтобы проститься с
человеком, интеллектуальная фигура которого не может быть измерена обычными
мерками. Да, он не был ортодоксален. Да, он с нашей точки зрения был
«еретиком». Но он не был ремесленником мысли. Он был ее крупнейшим
художником. В смелых полетах своей интеллектуальной фантазии, в суровом и
отчетливом упрямстве своего необыкновенно последовательного ума, в необычайной
стройности и внутреннем изяществе своих теоретических построений Богданов,
несмотря на недиалектичность и абстрактный схематизм своего мышления, был,
несомненно, одним из самых сильных и самых оригинальных мыслителей нашего
времени. Он очаровывал и зачаровывал своей страстью к теоретическому монизму,
своими теоретическими попытками внести великий план во всю Систему
человеческого знания, своими напряженными исканиями универсально-научного — а
не философского‑камня, своим, если
так можно выразиться, теоретическим коллективизмом. В лице Александра
Александровича ушел в могилу человек, который по энциклопедичное™ своих знаний
занимал исключительное место не только на территории нашего Союза, но и среди
крупнейших умов всех стран. Это — поистине редчайшее качество среди работников
революции. Богданов с одинаковой свободой парил на высотах философской
абстракции и давал конкретные формулировки теории кризисов. Естественные науки,
математика, общественные науки имели в нем настоящего знатока, и он мог
выдерживать бои во всех этих областях, как «свой человек» в любой из этих сфер
человеческого знания. От теории шаровидной молнии и анализа крови до попыток
широчайших обобщений «Текто-логии» — таков радиус познавательных интересов
Богданова. Экономист, социолог, биолог, математик, философ, врач, революционер,
наконец, автор прекрасной «Красной Звезды» — это во всех отношениях совершенно
исключительная фигура, выдвинутая историей нашей общественной мысли. Ошибки
Богданова вряд ли когда‑нибудь
воскреснут. Но история, несомненно, отсеет и отберет то ценное, что было у
Богданова, И отведет ему свое почтенное место среди бойцов революции, науки и
труда. Исключительная сила его ума, бурлившая в нем, благородство его духовного
облика, преданность идее заслуживают того, чтобы мы склонили перед его прахом
свои знамена.
Наша партия не может не быть благодарна Богданову за те
годы, когда он сражался — рука об руку с Лениным — в первых рядах
большевистской фракции, этого зародыша великой партии коммунизма. Он прошел
вместе с партией и во главе ее целый исторический период, период первых атак
пролетариата, первых героических кровавых боев, получивших свое художественное
выражение в заключительных страницах «Красной Звезды», которые с трепетом и
восторгом читала наша революционная молодежь. Он оказал огромное влияние на
целое поколение российской социал‑демократии,
и многие товарищи обязаны ему тем, что ступили они на революционный путь.
Богданов принадлежал к числу тех людей, которые в силу
особых свойств своего характера героически сражаются за большую идею. У
Богданова это было поистине «в крови»: он был коллективистом и по чувству, и по
разуму одновременно. Даже его идеи о переливании крови покоились на необходимости
своеобразного физиологического коллективизма, где отдельные сочеловеки
смыкаются в общую физиологическую цепь и повышают тем самым жизнеспособность
всех вместе и каждого в отдельности. В бытность Александра Александровича
политическим борцом его большевистская теория не расходилась с практикой, и он
был крупнейшим революционным организатором, подпольным работником и лидером
партии. События, потрясшие мир, провели глубокую и трагическую борозду между
ним и партией и обрекли его на политическую пассивность. Несомненно, что
крупнейшее расхождение — гораздо более крупное, чем политические разногласия
эпохи «впередовства», — стояло в связи с теоретическими ошибками Александра
Александровича: можно сравнить его учение о культуре и необходимости предварительного
культурного вызревания пролетариата с его политическим отношением к Октябрю,
чтобы понять эту глубокую и интимную связь; можно протянуть эту ниточку к самым
последним истокам богдановского мировоззрения, но это не входит сейчас в мою
задачу. Факт остается фактом: Богданов удалился от партии и перестал
существовать как политик.
Но он с той же страстью и с той же «физической силой ума»
отдался целиком научной деятельности. И здесь он боролся, как «фанатик» своих
идей. «Фанатик» — слово, страшное только для филистеров. Для нас «фанатик» —
это человек, непреклонно и сурово осуществляющий лучшие и прекраснейшие цели,
которые он себе поставил. Богданов умер поистине прекрасной смертью. Он
погиб на поле брани, сражаясь за то дело, в которое верил и для которого он
работал.
Трагическая и прекрасная смерть Александра Александровича
может быть использована его противниками, чтобы дискредитировать его
самоотверженные опыты, чтобы придушить и прикончить самую идею переливания
крови, чтобы положить могильный камень на дело, за которое умер этот
мученик науки. Этого допустить нельзя! Нельзя позволить тупицам мелкого
калибра, мещанам от науки, трусливым и в теории, и в жизни, людям старых дорог,
людям, которые никогда и ни при каких условиях не выдумают пороха, использовать
физическую смерть Богданова, чтобы умертвить и уничтожить значение его научного
подвига. Никакое большое, действительно большое и действительно новое, дело не
бывает без риска для его пионеров и зачинателей. И в области классовых битв, и
в области труда, и в области науки люди — и притом лучшие люди, самые
самоотверженные, самые храбрые, те, у которых горит мысль и пламенеет
действенная страсть, — нередко гибнут, чтобы осуществить заветную цель своей
жизни, свою субъективно поставленную индивидуальную «задачу», под которой
трепещет объективная общественная сила, толкающая вперед и вперед. Это кажется
филистерам «безумием». Но это «безумие» есть на самом деле вершина
человеческого сердца и ума. Богданов умер на посту., И самая смерть товарища
Богданова есть прекрасный подвиг человека, который сознательно рисковал своей
индивидуальной жизнью, чтобы дать могучий толчок развитию человеческого
коллектива.
От группы товарищей и от Надежды Константиновны Крупской я
говорю здесь последнее «прости».
|
